Если ты телеведущий, то оказаться в роли интервьюируемого в собственной студии, да еще когда вопросы тебе задают из другой страны, согласитесь, довольно необычно. Благодаря новым технологиям я видел своего визави из Берлина, окруженного тремя-четырьмя сотнями других журналистов и 'информационщиков'. Все они были участниками дискуссии в рамках Конференции по новостному обмену (News Exchange Conference) под названием: 'Иран: снова-здорово?' ("Iran: here we go again?"). Вопрос был поднят вполне своевременно - как раз во время нашей беседы Буш объявил о введении новых масштабных санкций против тегеранских клерикалов.
Я оказался в роли допрашиваемого, потому что в прошлом году мы целую неделю передавали наши 'Новости Четвертого Канала' в прямом эфире из разных иранских городов. Мы также не раз брали интервью у Али Лариджани (Ali Larijani), главы иранской делегации на переговорах по ядерной проблеме (недавно он подал в отставку), а всего три недели назад я полчаса в прямом эфире беседовал в Тегеране с президентом Ахмадинежадом. Сегодня такой 'послужной список' моментально превращает вас в эксперта по Ирану. И, к прискорбию своему, когда я выслушивал разные мнения о том, как нам следует вести себя с этой страной, у меня возникло опасное искушение - на этом фоне я действительно чувствовал себя авторитетным специалистом по этой теме.
К счастью, я бывал в Иране много раз - и во время революции 1979 г., и после нее. Так что я высказал участникам конференции сложившееся собственное мнение: с Ираном надо взаимодействовать на всех уровнях; переговоры только в одном направлении - по ядерной проблеме - обречены на провал; иранцы жаждут сотрудничать с Западом, но риторика Вашингтона во многом побуждает их сплотиться вокруг режима, который вообще-то приводит их в отчаянье; наконец, Гордону Брауну (Gordon Brown) не стоит забывать слова своего коллеги по кабинету Джека Стро (Jack Straw) о том, что бомбить Иран может только 'буйнопомешанный'.
На следующий день, в книжном магазине в Хитроу некто, кого я вроде узнаю, но не могу припомнить имя, спрашивает: 'С какой книгой, по вашему, было бы не стыдно появиться на тусовке интеллектуалов?' Я признаюсь, что сам сейчас читаю отличный роман Роберта Харриса (Robert Harris) 'Призрак' (Ghost), где, как известно, выведен Тони Блэр. Позднее, уже в самолете, оглянувшись вокруг, я замечаю в кресле через проход от меня историка-эрудита Орландо Файгса (Orlando Figes). Вглядываюсь в обложку книги у него в руках: автобиография футболиста Грэма Ле Со (Graeme Le Saux). Фу, сразу от сердца отлегло.
В аэропорту Санкт-Петербурга, похоже, мало что изменилось с тех пор, как я последний раз побывал здесь 18 лет назад, когда город еще назывался Ленинградом. Здание по-прежнему выглядит уныло, и лишь несколько бизнес-джетов да здоровенная реклама Citibank намекают на то, что нас ожидает впереди. Когда мы въезжаем в город в вечерний час пик, в глаза бросается то целый проспект автосалонов, то нескончаемые ряды магазинов, торгующих всем, что душе угодно - от шуб до плазменных телевизоров. Тусклые витрины с банками соленых огурцов и потрепанные плакаты с партийными лозунгами канули в Лету. Да и на дороге вы видите уже не старенькие русские 'Лады' с редкими вкраплениями 'Зилов': вокруг - 'Рейндж-Роверы', 'БМВ', 'Тойоты'. Сегодня петербургскую пробку можно спутать с такой же сценой в любом западноевропейском городе. За двадцать лет все преобразилось настолько, что просто не веришь глазам.
Фестиваль искусств в России привлекает 'избранную' публику. Молодежь на наших первых концертах, похоже в основном принадлежит к отпрыскам 'новых богачей'. В перерыве я отправляюсь погулять за пределами городского центра, реставрированного во всем первоначальном блеске. Когда отойдешь подальше, на многих улицах видишь прежнее запустение. По дорогам медленно плывут массивные джипы, а на тротуарах бедно одетые крестьяне, выстроившись с интервалом в метр, торгуют всем - от пучков морковки до старой одежды. Один старик пытается продать хромированное зеркальце для бритья. Судя по седой щетине на его подбородке, самому ему этот предмет явно не по карману. Пока я наблюдаю за стариком, мимо проплывает элегантный 'БМВ' с тонированными бронированными стеклами. Контраст между богатством и нищетой здесь заметен со всей парадоксальной наглядностью. Местный уроженец, президент Владимир Путин, выложил 1,5 миллиарда долларов, чтобы восстановить Петербург во всем его имперском величии. Но видно теория 'просачивания богатства сверху вниз' в России не срабатывает.
В разговорах с людьми жалоб на коммунистов вы больше не услышите. Теперь здесь все ругают бюрократов. Несмотря на принятые законы о финансовой прозрачности, многие чиновники, судя по всему, пытаются превратить свои должности в источник дополнительного дохода - идет ли речь о пожарной инспекции или предоставлении сведений о правах на пенсию. В некоторых дискуссиях во время фестиваля недовольство ужесточившимся, как многие считают, государственным контролем, порой выплескивалось на поверхность. Однако Путина странным образом воспринимают отдельно от 'властей', действиями которых все так бурно возмущаются. К примеру, президента хвалят за восстановление Эрмитажа, а бюрократов ругают за то, что те ставят палки в колеса современным российским художникам.
Впрочем, при всем сказанном, и несмотря на очевидные социальные и экономические перекосы, я лучше, чем когда-либо осознал всю глубину и потенциал русской культуры. В Петербург приехал великий современный британский композитор Томас Эйдс (Thomas Adès): он впервые выступал на российской земле. Его сложные композиции, где мотивы латиноамериканских танцев сплетаются с мюзик-холльными мелодиями пятидесятых, пьянили, как и буйство меняющихся ритмов и аккордов, которые российские исполнители извлекали из инструментов, доселе им незнакомых. Некоторые инструменты, в том числе бас-кларнет и некое причудливое сооружение из дерева, пришлось везти из Финляндии, но русские музыканты-виртуозы освоили их все. Следующим вечером я сидел на галерке Мариинского театра. Прямо под собой я видел клавиши четырех роялей 'Стейнвей', составленных в ряд, словно танки с прицелами, наведенными в зрительный зал. За ними выстроился целый 'эскадрон' малых барабанов, колоколов и литавр. Внезапно на авансцене появились десять женщин в крестьянских платьях, а за ними - столько же мужчин. Британский пианист Питер Донохоу (Peter Donohoe) занял место за роялем рядом с тремя российскими коллегами, и нас поглотила 'Свадебка' (Les Noces) Стравинского. Это было чистое волшебство - сочетание джаза, классического модерна, фольклорных тем, древних, как сама Матушка Россия унесло нас прочь, заставив полностью забыть о повседневности. Хотя в советские времена Стравинский был почти под запретом, может быть, именно эта музыка помогла русским выдержать те 70 лет постоянных невзгод.
Йон Сноу - главный ведущий передачи 'Новости Четвертого канала' ('Channel 4 News')
___________________________________
Иран просит Москву о помощи, но у России на уме совсем не это ("Stratfor", США)
Уловки истории: Речь о России, Турции и Иране ("Le Figaro", Франция)
Ахмадинежад - иранский Путин? ("Asia Times", Гонконг)
