Лев Троцкий в своем дневнике описал сон о своем разговоре с Лениным, приснившийся ему в ночь с 25 на 26 июня 1935 года: 'Если судить по обстановке, - на пароходе, на палубе 3-го класса. Ленин лежал на нарах, я не то стоял, не то сидел возле него. Он озабоченно расспрашивал о болезни. "У вас, видимо, нервная усталость накопленная, надо отдохнуть . . . " Я ответил, что от усталости я всегда быстро поправлялся, благодаря свойственному мне Schwungkraft (энергии - прим. пер.), но что на этот раз дело идет о более глубоких процессах . . . " Тогда надо серьезно (он подчеркнул) посоветоваться с врачами (несколько фамилий). . .". Я ответил, что уже много советовался, и начал рассказывать о поездке в Берлин, но, глядя на Ленина, вспомнил, что он уже умер, и тут же стал отгонять эту мысль, чтоб довести беседу до конца. Когда закончил рассказ о лечебной поездке в Берлин, в 1926 г., я хотел прибавить: это было уже после вашей смерти, но остановил себя и сказал: после вашего заболевания . . .
Как понять то, что Ленин не знал о своей смерти? Можно двояко истолковать этот сон Троцкого. Первое толкование состоит в том, что это наводящее ужас и нелепое явление живого покойника Ленина свидетельствует о факте забвения сталинского кошмара, которым завершился широкомасштабный социальный эксперимент, который он породил: террор и страдания народа, равных которым почти не было в истории. Ленин мертв, но не отдает себе в этом отчета: вот символ нашего упрямого нежелания отказаться от грандиозных утопических проектов и смириться с тем, что нашей жизни положен предел. Ленин был смертным, он, как и все, совершал ошибки, теперь настало время позволить ему умереть, оставить в покое этот непристойный призрак, витающий над нашей воображаемой политикой. Пришло время взглянуть на наши проблемы с прагматичной, а не идеологической точки зрения.
То, что Ленин до сих пор жив, можно интерпретировать и по-другому: он жив в той мере, в которой является воплощением того, что Ален Бадиу (Alain Badiou) вместе с Платоном называют 'вечной идеей' всеобщего развития, бессмертной борьбой за справедливость, идеалом, который не сможет сокрушить ни поражение, ни катастрофа. Здесь стоит вспомнить выдающиеся строки Гегеля, посвященные Французской революции из 'Лекций по философии истории': 'Можно было подумать, что французская революция явилась следствием философии, ведь не случайно философию называли Weltweisheit ('жизненная мудрость'); ибо она не только является истиной в себе и для себя, чистой сутью вещей, но также истиной в своей жизненной форме, в том виде, в каком она проявляется в мирских делах. Таким образом, получает подтверждение идея, согласно которой отправной точкой революции явилась философия (. . . ). Никогда доныне люди не осмеливались признать принцип, согласно которому духовная реальность управляется именно мыслью. Несомненно, для разума то был великолепный восход солнца. В ликовании той эпохи всякая мысль становилась предметом всеобщего достояния и обмена. В то время ум людей занимали чувства благородного свойства; духовный энтузиазм распространялся по всему миру, можно было подумать, что происходило примирение между небом и землей'.
Но это ни коим образом не помешало Гегелю хладнокровно сделать вывод о существовании внутренней потребности в том, чтобы этот взрыв абстрактной свободы обернулся своей противоположностью, революционным террором, стремящимся к самоуничтожению. Подобный анализ нужно применить и к Октябрьской революции. В первой раз в истории человечества, восстание бедных и эксплуатируемых классов против любых законов иерархии увенчалось успехом, и воцарилось всеобщее равенство. Революция успокоилась с установлением нового социального порядка, был создан новый мир, который чудесным образом выжил, несмотря на изоляцию и беспрецедентное экономическое и военное давление. И тут мы снова наблюдаем великолепный восход солнца, ликование эпохи, где всякая мысль становится предметом всеобщего достояния и обмена.
Несколько лет назад Джон Бергер (John Berger - английский писатель, прим. пер.) сделал интересное наблюдение по поводу французской рекламы онлайновой брокерской фирмы 'Selftrade', на которой были изображены серп и молот из массивного золота с россыпью бриллиантов. Рекламный лозунг гласил: 'А вдруг биржа может приносить доход каждому?'. Стратегия этого рекламного модуля очевидна: фондовый рынок сегодня воплощает в жизнь одно из требований коммунизма - он открыт для каждого. Бергер предложил провести небольшой мысленный опыт: переделать посыл кампании, заменив серп и молот свастикой, тоже из массивного золота и инкрустированную бриллиантами . . .
Образ не работает! Как отмечал Бергер: 'свастика обращалась к сознанию потенциальных победителей, а не побежденных, она символизировала господство, а не справедливость'. Серп и молот, напротив, воплощали надежду на то, что история, при определенных обстоятельствах, может встать на сторону тех, кто сражается за свободу и справедливость. Ирония в данном случае заключается в том, что именно в тот момент, когда доминирующая идеология 'конца идеологий' провозгласила о смерти этой надежды, постиндустриальная компания (ибо какая деятельность может быть более постиндустриальной, чем продажа и покупка акций по интернету?) использует эту самую надежду, чтобы донести свой посыл до целевой аудитории. Таким образом задача заключается в повторении Ленина, то есть возрождении этой надежды, которая все еще нас тревожит.
Совокупность факторов, которая позволила революции совершиться (крестьянские бунты, хорошо организованная революционная элита и т.д.), подразумевает и сталинизм, самую трагичную сторону ленинизма. Знаменитая альтернатива Розы Люксембург - 'социализм или варварство' - вылилась в ироническую идентичность двух противоположных понятий: 'действительно существующий реализм' был варварством.
Повторение Ленина означает признание того факта, что 'Ленин мертв', что лично им выбранный путь обернулся неудачей, чудовищной неудачей, но что утопическая искра продолжает сверкать, и заслуживает спасения. Повторение Ленина означает проведение четкого водораздела между тем, что Ленин действительно совершил, и миром возможностей который он открыл, признать существование в феномене Ленина противоречий между его реальными поступками и тем другим измерением, где 'Ленин больше, чем Ленин'. Повторение Ленина означает повторение не того, что он совершил, а того, в чем он потерпел неудачу. Сегодня создается впечатление, что Ленин принадлежит другой эпохе: не потому что его идеи (централизованная партия и т.д.), как представляется, несут в себе 'опасность тоталитаризма', а скорее потому что они принадлежат другой сильно удаленной от нас эпохе. Но, может быть, вместо того, чтобы делать вывод, что Ленин устарел, стоит скорее предположить обратное? Может быть, недоверие, которое сегодня вызывает Ленин, является признаком того, что не все благополучно в нашем мире? Может быть, то, что Ленин представляется неуместным в наши времена постмодернизма, предоставляет нам возможность увидеть явления, не могущие не вызывать глубокое беспокойство, осознать, что это наше время 'утратило синхронизацию', что на наших глазах исчезает одно из измерений истории?
Славой Жижек - философ и психоаналитик
___________________________________
Свобода всего мира под угрозой, если только американский меч не восстановит баланс ("The New York Times", США)
Разговор с главным большевиком ("The New York Times", США)
Возможно, Россия пользуется особым покровительством богов ("The New York Times", США)
Интервью с Лениным ("The Guardian", Великобритания)
Как большевики взяли Зимний дворец ("The Guardian", Великобритания)
