Последний глава Советского Союза и первый президент России при всех политических разногласиях и личных антипатиях имели одно общее: Михаил Горбачев делал ставку на 'общий европейский дом', а Борис Ельцин выступал за то, чтобы главная страна рухнувшей восточной империи стала частью 'цивилизованного мира'.
Владимир Путин, напротив, подчеркивает 'различие европейских цивилизаций' и тем самым уникальность страны, которой предназначено идти своим особым историческим и культурным путем. Ориентиром, согласно последней идее Кремля, должна стать 'суверенная демократия', а не та демократия, которую пытается России навязать Запад. В этом Путина поддерживаю как священники российской православной церкви, так и такой человек, как Александр Солженицын. Конкретно речь идет об оправдании 'вертикали власти', построением которой Путин занимается с самого начала своего президентства вот уже почти восемь лет.
Что это значит, рассказывают в своей книге, отличающейся политической содержательностью, юридическим знанием деталей и увлекательным повествованием, политолог Маргарета Момзен и эксперт по восточному праву Ангелика Нусбергер. Они определяют 'вертикаль власти' как жесткую властную цепочку, берущую начало в Кремле и пронизывающую все государственные органы. Путин низвел представителей всех 88 провинций страны до простых исполнителей приказов, тем самым покончив с федерализмом. Так, депутаты Государственной Думой недавно услышали от своего председателя Бориса Грызлова совершенно серьезное заявление, что парламент страны 'не место для политических дискуссий'. А поскольку большинство россиян, как показывают опросы, считают 'суверена' и главу государства одним и тем же, Путину пока никакого серьезного сопротивления при ограничении свободы мнений, поддержании правового произвола и беззастенчивой персонификации власти никто не оказывал. А тот факт, что он расправился с так называемыми олигархами, преуспевшими в период 'дикого капитализма' в ходе развала Советского Союза, но проявившими политические амбиции, вызвал даже всеобщее одобрение. Российская общественность практически не придала значение тому, какими методами воспользовался президент с его опытом работы в КГБ, уничтожая таких бизнесменов, как медийный магнат Владимир Гусинский или нефтяной магнат Михаил Ходорковский.
Госпожа Момзен и госпожа Нусбергер еще раз детально анализируют это с точки зрения политической и юридической. В результате они приходят к выводу, что капиталисты начального этапа 90-х годов при Ельцине были затем при Путине заменены 'новыми олигархами из разряда высокопоставленных бюрократов', а слияние власти и собственности при этом не претерпело каких-либо значительных изменений. С момента ареста Ходорковского и показательного суда над ним на первый план вышли те из протежируемых Путиным выходцев из советских спецслужб и приверженцев государственной монополии насилия, которые получили уже теперь привычное название 'силовики'. Они, 'петербуржцы' Владимира Путина, как пишут авторы книги, тогда окончательно победили 'семью' Бориса Ельцина, представители которой - олигархи типа Бориса Березовского - играли немаловажную роль в политике.
Вопрос о том, сохраняет ли еще и насколько полно Владимир Путин контроль над этими силовиками, авторы оставляют открытым, но не исключают, что персонификации его власти достигла своих пределов. Анализируя, кого Путин выберет себе в преемнике, они также проявляют сдержанность. И правильно делают, как окажется вскоре после появления книги. Если поначалу казалось, что глава Кремля наметил себе в преемники обоих первых вице-премьеров - Дмитрия Медведева, сравнительно либерального политика, и сторонника жестких мер Сергея Иванова, - то теперь он дополнил список премьер-министром Виктором Зубковым, раньше отвечавшим за борьбу с отмыванием доходов и также владеющим 'секретной информацией'. Но на кого бы ни пал выбор, режим Путина, то есть режим силовиков, останется, по большому счету, неприкосновенным.
Судя по описаниям ужасающих судебных процессов не только над неугодными бизнесменами, но и особенно над мнимыми шпионами, уже давно существует громадный разрыв между принятой при Ельцине, частично заимствованной у Германии 'конституцией 1993 года и авторитарной конституционной практикой режима Путина'. Опираясь на громадный экономический рост, обеспеченный большими запасами энергоресурсов, Кремль больше, чем когда-либо, самодовольно настаивает на 'уникальности' России. И эта уникальность, якобы, предполагает наличие 'сильного государства'. Если вспомнить развал советской империи, названной Путиным величайшей трагедией 20-го века, такой подход может показаться вполне понятным. Но то, что для этого необходим жесткий централизм в ущерб правовому государству и демократии, все меньше убеждает даже и тех россиян, кто воспринимал развал советской империи как национальное унижение.
Однако пока что это весьма слабо отражается в усилиях неправительственных организаций и весьма слабых оппозиционных партий, пытающихся сохранить ростки гражданского общества. И хотя, по мнению госпожи Момзен и госпожи Нусбергер внутри вертикали режима Путина обнаруживаются первые трещины, но в общей сложности, преобладает, по неопровержимому доказательству авторов книги, 'homo sovieticus', и о новой общественной модели речи быть не может. А Путин, учитывая проблему преемника, делает все, чтобы культура государственного управления Россией и впредь оставалась неизменной.
_________________________________________________
'Кремль Инкорпорейтед': чистая победа ("The Times", Великобритания)
Наследие Путина: Россия, которой не нужна милость Запада ("The Guardian", Великобритания)
