Наблюдая, как госсекретарь Кондолиза Райс (Condoleezza Rice) раз за разом отправляется в Тель-Авив, пытаясь добиться хоть какого-то соглашения между израильтянами и палестинцами, - и это при том, что политического урегулирования в Ираке как не было, так и нет - я чувствую себя человеком, чей дом объят пламенем, но вызванные пожарные решили остановиться по дороге, чтобы снять с дерева пару кошек.
С одной стороны, я просто не понимаю, что происходит. Ясно же, что усиление американского контингента позволило реально снизить уровень насилия в Ираке. Так неужели нам не следует активизировать усилия и на дипломатическом фронте, чтобы довести дело до конца?
У меня часто возникает ощущение, что госсекретарь Райс просто старается держаться от иракских проблем подальше, надеясь, что отчитываться по ним придется уже не ей.
Но если бы вы были президентом Бушем, и ваше место в истории полностью зависело от исхода этой войны, неужели вы бы не послали главу дипломатического ведомства в Багдад, чтобы вместе с иракцами и их соседями выработать политическое соглашение, а не порождать у них чувства самоуспокоенности и уверенности в том, что американский народ готов помогать им до бесконечности?
(Поневоле порадуешься, что демократы по-прежнему бьют во все колокола).
Но затем я беседую с людьми в Багдаде, наблюдаю за тем, что там реально происходит, и говорю себе: 'Может быть, ты не знаешь чего-то, что известно госсекретарю Райс - может быть, в Ираке вообще не будет никакого официального политического примирения, никакого 'судьбоносного соглашения', торжественно подписанного в Белом доме. Усиление нашего контингента обезопасило Ирак - не настолько, чтобы пришло время для официального примирения, но настолько, чтобы обеспечить 'банкоматный мир''.
Выглядит он примерно так: все иракские фракции соглашаются жить - и давать жить другим - в соответствии с новыми разграничительными линиями, возникшими за два последних года в ходе гражданской войны, а багдадское правительство берет на себя роль 'банкомата': финансирует армию, местные структуры безопасности, и распределяет нефтяные доходы между губернаторами провинций и племенными вождями каждой общины.
Конечно, стоящие у власти шииты так и не приняли закона, расширяющего присутствие суннитов-баасистов в госаппарате, но и без этого возвращают некоторых из них на государственные посты. 'Нефтяной закон' тоже до сих пор не принят, но правительство тем не менее занимается распределением доходов от экспорта 'черного золота'.
Майкл Гордон (Michael Gordon), главный эксперт New York Times по военным вопросам, чья история иракской войны, 'Кобра-II' ('Cobra II') стала одной из лучших книг на эту тему, рассказывают, что в последнее время военные характеризуют складывающуюся в Ираке ситуацию как 'сосуществование без примирения'. Различные партии по сути принимают новый 'дисбаланс власти', - шииты у руля, но и курдам с суннитами достается своя доля - и политическая борьба уже не сопровождается столь высоким уровнем насилия.
Ситуацию еще нельзя считать необратимой. Это произойдет только тогда, когда начнется массовое возвращение беженцев, убедившихся, что экономика процветает, правительство выполняет свои функции надежно и справедливо, что формируются политические альянсы между суннитами и шиитами, а правоохранительные органы способны обеспечить безопасность в их квартале. До этого еще очень далеко, но дело, судя по всему, сдвинулось с мертвой точки.
А это опять возвращает нас к вопросу о позиции госсекретаря Райс. Каковы ее мотивы: она просто не хочет иметь дело с хаосом в Ираке, чтобы сохранить свой имидж, или знает, что иракские политики сегодня не захотят или не смогут воспользоваться шансом заключить всеобъемлющее соглашение, потому что публичные уступки соперникам в такой стране, как Ирак, по-прежнему крайне опасны, и те, кто их делает, можно сказать, приглашают в свой дом убийц?
Но может быть тот модус вивенди - очень 'иракский', полностью импровизированный и обильно смазанный нефтяными деньгами - все же приведет к более или менее стабильной и приличной ситуации.
Если это так, пожалуй не стоит больше гадать, когда иракцы заключат друг с другом официальное мирное соглашение, и мы сможем вывести войска. Наверно есть смысл сформулировать вопрос по-другому: способны неформальные договоренности между ними в совокупности обеспечить тот уровень стабильности, что позволит нам существенно сократить присутствие в стране американских войск уже в будущем году?
Ответа я не знаю. В моем 'хрустальном шаре' по Ираку давно уже ничего нельзя разглядеть. Так что будем следить за происходящим.
Одно на сегодняшний день бесспорно: в стене пессимизма, окружающей происходящее в Ираке, впервые за несколько лет появилась трещина. Пока это лишь трещина, не более, но она уже позволяет говорить о новых возможностях. Было бы безрассудством как игнорировать, так и преувеличивать значение этого факта.
Необходимо постоянно иметь в виду, что на местах в Ираке, возможно, формируется нечто новое - и в то же время быть настороже. Действительно ли тамошние партии ищут выход из тупика, или они просто устали от борьбы? И как истолковать поведение госсекретаря Райс: она мудро выжидает, когда ситуация созреет, или искусно уклоняется от сложной проблемы?
Пока что вопросов у меня больше, чем твердых мнений.
Поэтому я обратился к источнику, несомненно, заслуживающему доверия - моему коллеге Джеймсу Глэнцу (James Glanz), шефу багдадского корпункта New York Times, которому довелось видеть эту войну во всем ее безумии. 'На улицах Багдада появилось ощущение спокойствия, которого мы не видели уже давно, - рассказал он, - но в тени каждого переулка маячит большой вопросительный знак. Мы не знаем, что за ним кроется, но подозреваем (да и факты подтверждают) - это те же проблемы, что присутствовали здесь всегда'.
_____________________________________________
Генри Киссинджер: Отложить в сторону политику ради спасения Ирака ("The International Herald Tribune", США)
Чарльз Краутхаммер: Раздел Ирака ("The Washington Post", США)
Мадлен Олбрайт: Как изменить Ирак ("The Washington Post", США)
