'Только бездушным непониманием юношества можно объяснить представление, будто молодежь жаждет свободы, - говорит Лео Нафта, герой 'Волшебной горы' Томаса Манна. - В душе она страстно жаждет послушания'. В воскресенье избиратели, живущие в таких далеких друг от друга городах, как Каракас и Владивосток, пошли на выборы и подвергли теорию Нафты испытанию практикой.
В России результаты парламентских выборов стали триумфом президента Владимира Путина: его партия 'Единая Россия' получила 64 процента голосов. Прибавьте к этому голоса, взятые союзниками Кремля, и общий итог Путина составляет 80 процентов, а основная 'демократическая' оппозиция представлена коммунистами. Результаты выборов дают Путину, исключительно бодрому в его 55 лет, возможность занять пост президента еще на один, а, может, и не один четырехлетний срок.
К счастью, попытка Уго Чавеса стать пожизненным президентом Венесуэлы путем конституционного референдума, похоже, провалилась: для этого не хватило всего пары процентов голосов. Но все равно, целых 49 процентов избирателей, были готовы, согласно официальным итогам, навсегда отказаться от возможности избрать президентом не Чавеса.
Феномен восторженного отречения народных масс от демократических прав не нов: это произошло в Германии и Австрии в 1930-е годы. Однако постичь его трудно, особенно американцам. Пускай нести свободу уже не модно, но большинство американцев интуитивно поддерживает мнение Джорджа Буша о том, что 'в конце концов призыв свободы проникнет в разум и душу каждого'. Когда этого не происходит - когда этот призыв, по сути, сознательно отвергается - они пытаются рационально объяснить мрачное обаяние тирании.
Одним из объяснений служит культура. Это слово употребляют все кому не лень - от самозваных наследников консервативных идей Берка до левых культурных релятивистов, пытающихся объяснить предполагаемую неудачу демократического эксперимента в том или ином отсталом уголке мира. Согласно этой точке зрения, в Африке и арабском мире слишком сильна клановость; исламский мир не проводит различия между небесным и земным; Латинская Америка не может найти золотую середину между популизмом и патернализмом; китайцы слишком привыкли к императорам и мандаринам, русские слишком привыкли к царям и бюрократам. И так далее.
Но культурный детерминизм часто противоречит действительности: есть Китай, но есть и Тайвань; есть Зимбабве, но есть и Ботсвана; есть Джедда, но есть и Дубай; есть президент Чавес, но есть и президент Колумбии Альваро Урибе (Alvaro Uribe). Как и бейсбольная статистика, культура до определенного момента объясняет очень много, а потом вдруг не объясняет ничего.
Согласно другому способу аргументации, Путины и Чавесы нашего мира обязаны своей популярностью разнообразным ухищрениям в стиле 'хлеба и зрелищ': хитроумной манипуляции СМИ, националистическим и ксенофобским призывам, бюрократической протекции, а, прежде всего, нефтедолларам, которые они обрушивают на важных для себя избирателей.
Это объяснение сводится к тому, что оба правят посредством утонченной лжи. Однако оно оставляет без ответа вопрос о том, почему столь многие этой лжи верят. Венесуэльцы и русские могут ездить за рубеж и по-прежнему имеют доступ к зарубежным источникам новостей и мнений (хотя и сокращающийся); они могут читать тревожные комментарии о надвигающейся диктатуре. Именно это могло перевесить чашу весов в воскресенье в Венесуэле. Однако в России 'вмешательство извне' нисколько не повлияло на огромную и подлинную популярность Владимира Путина, которая, похоже, лишь усиливается восприятием того, что Запад все более боится России и не доверяет ей.
Но, вероятно, наиболее распространена теория, гласящая, что Путин и Чавес, как и большинство авторитарных лидеров, правят, пользуясь запугиванием и грязными трюками. Поэтому лидер российской оппозиции Гарри Каспаров в своем комментарии, опубликованном в этой газете в понедельник, задается вопросом о том, почему Путин чувствует себя обязанным вести 'грубую предвыборную кампанию, если знает, что 'Единая Россия' и так победит?'. Каспаров отвечает на этот вопрос так: президент 'отлично осознает, насколько хрупкой стала созданная им структура власти'.
Очевидно, что фактор страха играет главную роль в политике обеих стран. Но это еще не все. Как русские, так и венесуэльцы выбирали своих лидеров, когда были еще свежи горькие воспоминания о демократии: экономическом коллапсе и социальном хаосе при Борисе Ельцине; бестолковых правительствах Рафаэля Кальдеры (Rafael Caldera) и Карлоса Андреса Переса (Carlos Andres Perez). И Путин и Чавес пришли к власти, обещая преодолеть дезинтегрирующую тенденцию тем, что премьер-министр Великобритании Энтони Идеен когда-то назвал 'вкусом (он употребил это слово в буквальном, физическом значении) твердого правительства'. Их достижения за последние восемь лет представляют собой не что иное, как выполнение этого обещания и народную благодарность за верность данному слову.
Именно в этом контексте и нужно понимать чавизм и путинизм. 'Феномен тоталитаризма, - писал французский политический философ Жан-Франсуа Ревель (Jean-Francois Revel), - невозможно понять, не допустив, что некий важный сегмент каждого общества состоит из людей, активно желающих тирании: или чтобы самим быть тиранами или - что гораздо более загадочно - чтобы покоряться ей. Поэтому демократия всегда будет находиться под угрозой'.
И в этом урок для президента США Джорджа Буша, который порой увлекается и словно забывает о том, что благо свободы нужно продемонстрировать инструментально - то есть показать, что она ощутимо дает - прежде, чем демонстрировать ее с нравственной или духовной стороны. Но здесь есть и более общий урок: хотя тирания может созреть в определенном политическом климате, ее источники находятся в глубине нашей души: в стремлении к политике без противоречий, в ужасе, с которым связан сознательный выбор.
Слава богу, обычно человеческая природа этим не ограничивается, что в воскресенье доказали смелые венесуэльцы. Но порой в ней нет больше ничего. Добро пожаловать в демократию по-путински.
______________________________
Путин: Великий импровизатор ("The International Herald Tribune", США)
Россия возвращается к царизму ("The Washington Post", США)
