December 26, 2007; Page A11
В прошлую субботу начальник российского Генштаба генерал Юрий Балуевский выступил со зловещим предупреждением: по его словам, если США запустят ракету со своей противоракетной базы, которую планируют разместить в Польше, для перехвата иранских ракет, то такой запуск может случайно стать причиной ответного удара российских баллистических ракет.
Это - лишь очередное из целого ряда провокационных и тревожных сигналов, исходящих в последнее время от Москвы. Можно даже сказать, что с самого 1991 года, когда распался Советский Союз, направление российской политики не вызывало такого беспокойства, как сегодня.
Что же стоит за этими изменениями? И куда они нас заведут?
Первое, что в нашем случае надо сделать - отказаться от упрощенческих клише, самое широко распространенное из которых состоит в том, что в 90-е годы, когда постсоветская протодемократическая антикоммунистическая революционная Россия была бедной, она также была слабой, мирной и готовой дружить с Западом, а сегодня, когда проклятый 'период слабости' и 'хаоса' 90-х прошел, Россия 'восстановилась', 'встала с колен' и 'вернулась на мировую арену'. Вернулась, чтобы. . . эээ. . . ссориться с Западом и вставлять ему палки в колеса. Зачем? Ну как зачем - она же сильная и богатая, так уж между ними заведено.
Полная чушь. Когда страна решает, как себя вести на мировой арене, когда она выбирает, что ей сегодня делать - ссориться или мириться, - это решение принимается не бухгалтерами, высчитывающими, что страна может себе позволить и что нет. Такое решение определяется тем, чего боится правящий режим, на что он надеется, а также тем, к чему, по мнению ее лидера, страна должна идти.
Восстанавливаясь после разрухи Второй мировой войны, Германия и Япония стали во много раз богаче, чем в 1945 году, но одновременно они становились более мирными, а не более воинственными. Они выделяли на военные нужды лишь малую часть своего национального дохода, и то каждый раз после горячего обсуждения. Западная Европа пережила столь же замечательный период экономического роста, который, однако, не привел к росту числа мелких склок, ура-патриотических движений и усилению военщины. В Южной Корее, несмотря на коммунистическую агрессию и десятилетия авторитаризма, этого тоже не произошло.
Что же касается российской внешней политики, то в последние семь лет при Владимире Путине ее траектория повторяла путь развития внутренних идеологических и политических установок и менялась вместе с ними. Начав с горбачевско-ельцинского поиска 'пути к общеевропейскому дому' и стремления интегрироваться в мировую экономику, она дошла до известного утверждения о том, что конец Советского Союза стал 'крупнейшей геополитической катастрофой 20-го века'.
Вскоре после этого кремлевские пропагандисты - и те, кто работает за деньги, и те, кто за идею - принялись за раскрутку концепции так называемой 'суверенной демократии', довольно 'мягкой' версии авторитаризма, в которой все четче слышатся нотки национализма и изоляционизма. По словам одного независимого российского аналитика, подобные излияния 'при Ельцине были бы названы фашистскими, шовинистическими, антидемократическими или антизападными. Сегодня же подобные тексты становятся нормой жизни'.
По мере того, как заявления Кремля становятся все более мрачными и фантастическими - вплоть до утверждений о том, что иностранная закулиса строит заговоры с целью развалить Россию, - в этом же направлении эволюционирует и внешняя политика Москвы: от циничного и всеядного прагматизма до жесткой и принципиально антизападной, в особенности антиамериканской, позы.
Еще недавно повестка дня двусторонних российско-американских отношений была достаточно разнообразна - энергетическая безопасность, нераспространение ядерных технологий, мировая война с терроризмом, сдерживание рвущегося вперед авторитарного Китая, интеграция России в глобальную экономику, - но Москва систематически сводила и сводит ее к единственному пункту, который был в советские времена, и которого, по мнению Кремля, достаточно и сегодня - к контролю над вооружениями. Всевозможные обломки 'холодной войны' вдруг массово вытаскиваются из бабушкиного сундука и, чтобы отбить запах нафталина, пропитываются ароматом неусыпной заботы о безопасности России.
Какие-то из претензий Москвы (например, приближение баз НАТО к границам России) вполне обоснованны. Однако сопровождающая их бескомпромиссная, алармистская риторика и сам способ ее подачи - громкость до уровня визга, полная публичность и авторство на самом верху российской властной структуры - совершенно не соответствуют довольно, по сути, банальной и легко разрешимой военной сути вопроса.
В особенности беспокоит развитие иранской политики России. Если еще год назад было совершенно понятно, что меняется на что в отношениях между Москвой и Тегераном - Россия защищала Иран в Совете Безопасности ООН, а Иран не занимался распространением фундаментализма и терроризма в Центральной Азии и на российском Северном Кавказе и тратил миллиарды долларов на российские ядерные технологии, а также мобильные системы ПВО, истребители, танки и другую военную технику (после того, как в 1995 году Борис Ельцин по просьбе США приостановил продажу оружия в Тегеран), - то затем стратегия России перестала концентрироваться на зарабатывании денег, влияния и возможностей дипломатического арбитража и превратилась в гораздо более рискованное педалирование противоречий с прицелом на некий потенциально огромный приз.
Чем дольше Москва препятствует введению эффективных санкций против Ирана, который тем временем продолжает обогащать уран, то есть не закрывает тему появления у него в любой момент собственной ядерной бомбы, тем выше становится вероятность того, что руководство США и Ирана допустит ряд просчетов, что весьма вероятно, и ситуация ухудшится настолько, что перерастет в полномасштабный кризис, разрешение которого - что также весьма вероятно - будет проводиться военными средствами. При урегулировании любого подобного конфликта роль Москвы становится главенствующей - поскольку она, как-никак, главный защитник Ирана, вспомним Войну Судного дня 1993 года (так в тексте - прим. перев.) и роль Советского Союза, главного покровителя Египта, в ее прекращении.
Вот вам и приз, на который нацелилась Россия. Одним ударом она может достичь сразу нескольких стратегических целей - занять на Ближнем Востоке позиции одного из главных игроков и единственного противовеса США, которые до этого занимал Советский Союз; как можно дольше поддерживать цены на нефть на нынешнем астрономическом уровне путем раздувания перспективы военного удара по Ирану (а если Иран блокирует Ормузский пролив, сорвав тем самым поставки нефти из Персидского залива, то ее цена и вовсе взлетит до 120-130 долларов за баррель, а то и выше); и не дать Ирану, от которого до российских границ всего несколько сот миль, получить ядерное оружие, только руками Запада.
Особенно раздражает Белый дом то, что российская внешняя политика оказывается исключительно тесно связана с главным проектом Кремля по обеспечению беспроблемной передачи власти, который, несмотря на назначение следующим президентом Димитрия Медведева (так в тексте - прим. перев.), все больше и больше похож на переход от президентства Владимира Путина к его же регентству.
Создание атмосферы осажденной крепости в период внутренней политической неопределенности или экономического спада с целью сплотить население вокруг Кремля и - что для Кремля даже более важно - вокруг нынешнего его хозяина - есть неотъемлемая часть советской идеологической традиции, которая, судя по всему, что ни день, то все больше нравится нынешнему политическому режиму. Поэтому как минимум до весны следующего года российская внешняя политика наверняка будет практически полностью обслуживать авторитарные, амбициозные и рискованные устремления путинского режима. Выражением чего, по всей вероятности, станут новые злобные заявления Кремля и дальнейшее ухудшение отношений с Западом, в частности с США.
До тех пор, пока в России не разрешится 'кризис преемника' (то есть фактически - до тех пор, пока главенство Путина в России не будет восстановлено и закреплено), никаких подвижек, даже самых маленьких, не будет, сколько бы Запад ни обивал российский порог, сколько бы ни клянчил и не валился России в ноги - и сколько бы ни было внезапных поездок Кондолизы Райс (Condoleezza Rice) в Москву или сердечных бесед с глазу на глаз в Кеннебанкпорте.
Поэтому сегодня мы должны прекратить все эти ритуальные танцы, дурацкое заламывание рук и обвинения друг друга в том, что мы, дескать 'потеряли Россию'. Россия нам не принадлежит и никогда не принадлежала, так что никто и никогда ее не терял. Россия делает в точности то, о чем писал в одном из своих лучших стихотворений Роберт Грейвс - '. . . кругами бродит он вдоль собственной судьбы. . .' - и при Путине вполне успешно теряет себя без посторонней помощи. Может быть, Медведев мог бы возобновить героическую миссию Горбачева и Ельцина, разорвав этот порочный круг и изменив курс отношений между Россией и Западом - но только если ему дадут это сделать и если он сам этого хочет.
Леон Арон - штатный исследователь и директор российских программ Американского института предпринимательства (American Enterprise Institute). Автор книги 'Очерки о русской революции: 1989-2006 гг.' ("Russia's Revolution: Essays 1989-2006", AEI Press, 2007).
______________________________________________
Президент Путин бряцает ядерной саблей ("The Times", Великобритания)
Враждебный курс Путина ("The Washington Times", США)
Как одержать победу в следующей "холодной войне" ("Asia Times", Гонконг)
