01/14/2008, Volume 013, Issue 17
Для одной пожилой женщины, живущей в Массачусетсе, события в России - где недолгий эксперимент с демократией захлестывает растущая волна авторитаризма - имеют не только политическое, но и личное значение. Эта женщина - Елена Боннэр, восьмидесятичетырехлетняя вдова всемирно известного российского физика-ядерщика и диссидента Андрея Сахарова, и сама - личность поистине героическая.
На закате своих дней Боннэр наблюдает за событиями в родной стране - которую по-прежнему считает домом - издалека. Она остается гражданкой России, но с 2002 г. живет в США, куда еще в 1970-е эмигрировали ее сын и дочь от первого брака. Поначалу она часть времени проводила в России, а часть в Америке. Но сегодня больное сердце уже не позволяет Боннэр совершать дальние поездки; она даже из дома выходит редко.
В прошлом она была председателем российского Фонда имени Андрея Сахарова и сопредседателем Общественной комиссии по сохранению наследия академика Сахарова, но несколько лет назад фактически отошла от дел. 'Теперь моя жизнь протекает между балконом и больницей', - иронически заметила она, когда в августе прошлого года мы пили чай на балконе ее небольшой квартиры в Бруклине. Однако ум ее нисколько не потерял остроты, а суждения - решительности. 'Я - частное лицо, - отмечает она. - Но никто не отнимет у меня права высказываться, если что-то заденет меня за живое'. И она высказывается не колеблясь.
Боннэр относится к той горстке россиян, чья общественная деятельность связана и с диссидентским движением 1970-х, - которое впервые всерьез бросило вызов тоталитарному советскому режиму - и с демократическим движением в посткоммунистической России. На ее долю выпала нелегкая судьба. Родителей Боннэр арестовали в 1937 г., в ходе сталинских репрессий - отец был расстрелян, мать отправили в ГУЛАГ. В годы второй мировой войны она была медсестрой на фронте, и получила два ранения, после которых ее зрение стало необратимо ухудшаться.
В 1970 г., будучи активисткой нарождающегося правозащитного движения, она познакомилась с Андреем Сахаровым, который к тому времени овдовел. После того, как в 1972 г. они поженились, Боннэр стала объектом нападок для советских пропагандистов, пытавшихся как-то объяснить тот скандальный факт, что один из ведущих советских ученых, кавалер высших государственных наград, выступил против властей. Они изображали Сахарова 'одурманенным' человеком, которым манипулирует властная, порочная соблазнительница, связанная с сионистами (Боннэр - наполовину еврейка). В 1980 г. Боннэр вместе с мужем отправилась в ссылку в город Горький, что к востоку от Москвы.
Все изменилось после прихода к власти Горбачева: в качестве одного из первых своих шагов по приданию советскому режиму большей открытости, он в 1986 г. он вернул Сахарова из ссылки. В 1989 г. Сахаров был избран в состав первого и последнего реального советского парламента - Съезда народных депутатов, и стал одним из лидеров оппозиционного демократического блока, в который входил и Борис Ельцин. Однако в декабре того же года - вскоре после того, как Горбачев в ходе заседания Съезда (его работа транслировалась по телевидению) грубо выбранил Сахарова за 'излишнюю торопливость' с введением в стране многопартийности - академик скоропостижно скончался от сердечного приступа; ему было 68 лет. На похороны Сахарова пришло до 100000 человек; в памяти людей осталась сдержанная, без истерики, скорбь, с которой Боннэр провожала мужа в последний путь.
Сегодня времена опять изменились. Либеральные 'западнические' идеи, сторонником которых был Сахаров, в России теперь не в фаворе - и сама Боннэр тоже. В последние годы проправительственные газеты вновь стали относиться к ней как к 'персоне нон грата', марионетке, с потрохами продавшейся дяде Сэму. Типичной иллюстрацией этого изменившегося тона стал 'исторический экскурс' политолога и телеведущего Максима Шевченко в одном интервью, которое он дал в декабре. Говоря о 'подлинно российской' форме либеральной демократии, он заметил: 'не академик Сахаров, биясь за право своей жены лечить зубы в Швейцарии, начал либеральное движение в российской политике'. (На самом деле Сахаров несколько раз объявлял голодовку, чтобы Боннэр разрешили выехать за границу для проведения операции на сердце, от которой зависела ее жизнь).
Подобные нападки не способны вывести Боннэр из равновесия (она относится к ним скорее с мрачноватым юмором), но общая картина происходящего в России ее глубоко удручает. По мнению Боннэр, считать, что страна скатывается в советское прошлое, было бы ошибкой. 'Сегодня совершенно иной исторический момент. Аналогии со сталинской эпохой или семидесятыми не кажутся мне правдоподобными, - заметила она в интервью по телефону через несколько дней после того, как путинская партия 'Единая Россия' победила на подтасованных парламентских выборах 2 декабря. - Я скорее склоняюсь к точке зрения о том, что здесь есть немало параллелей с Германией 1930-х гг. Такое же сокращение безработицы, экономическая стабилизация; люди живут лучше. Путина, как и Гитлера, считают человеком, который вывел Россию из хаоса, поднял ее с колен. Когда руководители 'Единой России' называют Путина 'национальным лидером', становится смешно и неловко. 'Лидер' - это кто? Это фюрер. Получается калька со слова, которое неизбежно вызывает определенные ассоциации'.
Пока, конечно, в России нет государственной идеологии, аналогичной нацизму; однако, предостерегает Боннэр, там 'большую силу набрала идея национализма, а также идея о том, что православие является государственной религией. Самодержавие, православие, народность (причем с акцентом даже не на 'народ' в целом, а на этнических русских) - эта формула, которую власть предержащие все больше принимают на вооружение, мне представляется весьма пугающей в качестве направления развития моей страны. Значительную часть населения это не устраивает. Но когда дело доходит до открытого противостояния, даже большинство этих людей голосует не за оппозицию, а за Путина и 'Единую Россию', поскольку их убедили в том, что именно Путин и 'Единая Россия' обеспечили им нынешний рост благосостояния'.
При всей неприязни к режиму Путина, Боннэр достаточно резко отзывается и о его предшественнике, которого многие российские либералы сегодня идеализируют. (В свое время она порвала с властями новой России во главе с Ельциным, выйдя в 1994 г. из состава Комиссии по правам человека при президенте в знак протеста против первой чеченской войны). Не стоит забывать, подчеркивает Боннэр, что первые 'сфальсифицированные выборы' в постсоветской России состоялись в 1996 г.
'После смерти Ельцина появилось много восхищенных комментариев о преобразовании государства и общества под его руководством, - отмечает она. - Но ничего не говорилось о том, что коррупционность, мафиозность государственной власти - это тоже ельцинское наследие. Просто сейчас все это делается откровеннее. Думаю, все, что происходит в России в 21 веке - это с одной стороны продолжение ельцинских экономических 'реформ' и разграбления страны, которое достигло апогея при Ельцине; и в то же время мы утратили все достижения с точки зрения развития демократии, фундамент которого был также заложен при Ельцине'.
Был ли в этот период некий 'поворотный этап', когда демократическое движение упустило свой шанс? Если и был, считает Боннэр, то это произошло в 1992-93 гг., когда демократы согласились отказаться от идеи созыва Учредительного собрания, состоящего из всенародно избранных и ответственных перед народом делегатов, и войти в состав консультативного 'конституционного совещания', помогавшего государственным экспертам составлять российский Основной закон. 'Формально это была хорошая конституция, но она разрабатывалась под одного человека, - отмечает Боннэр; в свое время она отказалась 'играть в эти игры' и стать членом Конституционного совещания. - И, что самое главное, в отсутствие механизмов соблюдения эта конституция создала предпосылки для всех перемен в последующие годы', включая радикальную централизацию власти и перекройку избирательного законодательства, призванную окончательно вытеснить оппозицию на обочину.
Другой роковой ошибкой, по ее мнению, стало то, что многим представителям советской коммунистической элиты было позволено прорваться к власти, замаскировавшись под переродившихся 'демократов': 'Я не считала, что представителям коммунистической элиты надо было предъявлять уголовные обвинения, судить их и отправлять в Сибирь. Но их несомненно следовало убрать с властных должностей, и даже запретить им работать в госаппарате'. Она решительно не согласна с точкой зрения о том, что российский народ изначально 'несовместим' с демократией, в силу генетических или историко-культурных особенностей, но понимает, что строительство свободного общества в посткоммунистической России не могло быть простым делом. Впрочем, в ее глазах это лишь усугубляет вину 'просвещенных демократов, попавшихся на удочку прежней элиты' перед страной.
Боннэр, однако, критикует и Запад. 'Запад никогда по-настоящему не понимал, что происходит в России, и не понимает до сих пор. С одной стороны, он настроен чересчур оптимистично, а с другой - увяз в энергетическом кризисе, и сегодня европейским лидерам, и даже Бушу, очень трудно занимать принципиальную позицию'. Особое неприятие у нее вызывает возникшая после 11 сентября идея о том, что Путин является партнером Запада в глобальной 'войне с террором': 'Преподнося чеченскую трагедию как часть борьбы с мировым терроризмом, Россия обманывает Запад и упорно загоняет население Чечни в угол радикального исламизма'.
Разочарование Боннэр в Западе имеет и личный аспект: речь идет, как она считает, о постыдном пренебрежении к наследию Сахарова. В 1993 г. она передала обширное собрание сахаровских материалов, тайком вывезенных из Советского Союза - документов, касающихся не только самого академика, но и всего правозащитного движения - Университету им Брандейса (Brandeis University), где был создан Архив Сахарова под руководством эмигранта-правозащитника Александра Грибанова и дочери Боннэр Татьяны Янкелевич. Однако через несколько лет частные источники финансирования архива иссякли, и к 2003 г. он оказался под угрозой закрытия. В 2004 г. была достигнута договоренность о передаче архива Центру им. Дэвиса при Гарвардском университете, где Янкелевич сегодня возглавляет скромную, постоянно испытывающую финансовые затруднения Сахаровскую программу по правам человека (Sakharov Program on Human Rights). Программа спонсирует семинары по истории прав человека в СССР.
По мнению Боннэр всего этого до обидного мало. Она с теплотой вспоминает Рональда Рейгана, упоминавшего о Сахарове в нескольких своих выступлениях в восьмидесятые, включая и новогоднее обращение к советскому народу, переданное 'Голосом Америки' 1 января 1987 г. 'Рейган испытывал привязанность к Сахарову и считал его своим единомышленником', - поясняет она. Сегодня же Боннэр видит со стороны американских политических деятелей лишь 'оскорбительное равнодушие'.
Сохранение наследия покойного мужа Боннэр считает последней задачей, выпавшей ей на жизненном пути - особенно важной, поскольку она полагает, что нынешний режим в России может попытаться перекроить образ Сахарова по собственному образу и подобию, изобразив его русским националистом и 'государственником'. 'Я очень опасаюсь, что этот процесс начнется, как только меня не станет', - утверждает она. Несмотря на слабеющее здоровье, Боннэр три года готовила к публикации дневники Сахарова вместе со своими собственными: это трехтомное издание вышло в Москве в 2006 г. (Кроме того, она написала две книги мемуаров: 'Вместе в одиночестве' (Alone Together), где рассказывается о годах их горьковской ссылки, выпущенную издательством Alfred A. Knopf в 1986 [на русском языке издана под называнием 'Постскриптум. Книга о горьковской ссылке' - прим. перев.], и 'Дочки-матери', о собственном детстве и юности в сталинской России, опубликованную в 1992 г.).
Сегодня, когда президентский срок Путина подходит к концу, Боннэр не рискует делать далекоидущих прогнозов на будущее. Она не знает, насколько актуально наследие правозащитного движения 1970-х, в котором она сама принимала участие, для нынешней российской оппозиции, действующей в совершенно иных условиях. Если и есть какая-то черта этого движения, которую новому поколению, как она считает, стоило бы сохранить, то это приверженность 'нравственным принципам'.
Что же касается ближайшего будущего, то Боннэр не верит в реальную способность оппозиции бросить вызов монополии новой правящей клики на власть. Участие оппозиционеров в президентских выборах может лишь 'придать налет легитимности тому, что делает Путин; с другой стороны отказ от такого участия говорит об отсутствии собственной платформы'.
В новогодних поздравлениях, разосланных друзьям по электронной почте, Боннэр, размышляя о ситуации на родине, цитирует стихотворение поэта Николая Некрасова, жившего в 19 веке, посвященное России - по ее ощущению, оно точно передает нынешнее состояние отчаянья и надежды:
'Вынесет все - и широкую, ясную
Грудью дорогу проложит себе.
Жаль только - жить в эту пору прекрасную
Уж не придется - ни мне, ни тебе'.
Кэти Янг - автор книги 'Выросшая в Москве: воспоминания о детстве в Советском Союзе' (Growing Up in Moscow: Memories of a Soviet Girlhood) (Ticknor & Fields, 1989)
________________________________________
Елена Боннэр: Еще один 'показательный процесс' Путина ("The Wall Street Journal", США)
Елена Боннер: Владимир Потемкин ("The Wall Street Journal", США)
Елена Боннэр и Владимир Буковский: Прощай, любимая 'Свобода' ("The Moscow Times", Россия)
Елена Боннэр: 'Тоталитарный Путин' ("Der Standard", Австрия)
