Во времена 'холодной войны' было естественно считать Китай с Россией единым целым: это были две великие коммунистические державы, ведущие идеологические противницы Запада. Однако затем пришел 1989 год: в Китае было подавлено восстание студентов, советская империя распалась.
Коммунизм доказал собственную несостоятельность, и, казалось, ничто не может помешать свободному рынку и демократии занять освободившееся место. Дух того времени прекрасно ухватил Фрэнсис Фукуяма (Francis Fukuyama) в своей статье 'Конец истории' ('The End of History'), опубликованной летом того года в вашингтонском журнале National Interest. По Фукуяме, история не закончилась в том смысле, что в мире не будет больше великих событий: смысл его статьи заключался в утверждении идеологической победы Запада. Он писал, что 'либеральная демократия окажется конечной точкой идеологической эволюции человека'.
Хотя опровергать Фукуяму стало модно сразу же после публикации статьи, ее главный тезис в той или иной форме до сих пор оказывает существенное влияние на внешнюю политику США. Те, кто ее проводит, мыслят примерно следующим образом: коммунизм оказался несостоятелен как экономическая система, и России с Китаем волей-неволей пришлось бросаться в объятия свободного рынка. С течением времени экономическая свобода принесет свободу политическую; либерализация экономики высвободит новые силы и обнажит новые противоречия, которые сделают дальнейшее существование авторитарной политической системы попросту невозможным.
Дополнительный вес этой позиции придавало появление новых технологий вкупе с глобализацией мировой экономики. В 1993 году медиамагнат Руперт Мердок (Rupert Murdoch) заявил, что развитие коммуникационных технологий стало 'неоспоримой угрозой тоталитарным режимам'. Семью годами позже Билл Клинтон сказал, что свободу по всему миру неминуемо распространят 'мобильный телефон и кабельный модем'.
Однако с момента 'конца истории' прошло уже девятнадцать лет, а Россия и Китай что-то не торопятся выполнять столь уверенные предсказания сторонников либерально-демократического детерминизма. Напротив, их политические элиты строят модель, альтернативную господствующей западной, и эта новая русско-китайская альтернатива - скорее авторитарного, чем демократического толка. Она представляет собой попытку создать сплав капитализма с сильным участием государства в экономике. Обещая расширяющемуся среднему классу все радости западного потребительского общества, она отрицает принятый на Западе политический либерализм. Когда Америка говорит о правах человека и демократии, авторов таких речей обвиняют либо в наивности, либо в том, что они намеренно стремятся посеять хаос своими заявлениями.
Лояльность общества политической системе создается не с помощью демократии или коммунистической идеологии: и российская, и китайская элиты все больше упирают на сочетание экономического роста и национализма. Эти два понятия, по их версии, тесно увязываются между собой, поскольку улучшение материального благосостояния не только улучшает жизнь отдельно взятого гражданина, но и дает основания рассчитывать на то, что всю нацию в целом будут больше уважать другие страны мира.
На международном уровне эта идеология, в равной мере разделяемая обеими сторонами, нашла свое выражение в создании Шанхайской организации сотрудничества (ШОС). Эта региональная организация, основанная в 2001 году Россией, Китаем и четырьмя центральноазиатскими странами, заявляет свое абсолютное уважение к национальному суверенитету государств и сделала уже несколько попыток ограничить влияние Америки в Центральной Азии. В 2005 году русские и китайцы впервые после пограничного конфликта 1969 года провели совместные военные учения. В прошлом году учения под эгидой ШОС были проведены вновь.
В Организации Объединенных Наций обе страны зачастую вместе выступают против попыток Запада оказать давление на репрессивные режимы от Ирана и Ирака до Судана и Сербии. Американский аналитик-международник Роберт Каган (Robert Kagan) утверждает, что 'в мире появилась неформальная лига диктаторов, поддерживаемая и защищаемая Москвой и Пекином'.
Сегодня, как и в годы 'холодной войны', считать, что взгляд на мир, принятый в Китае и России, однозначно совпадает, было бы ошибкой. В свое время раскол между Китаем и Советским Союзом обнаружил, что между маоистским и советским государствами было жесткое соперничество. Элемент взаимного недоверия и стратегического соперничества в значительной мере сохраняется и сегодня: русских беспокоит возможность экспансии Китая в Сибирь - кладовую полезных ископаемых, на сегодняшний день едва-едва заселенную.
Россия и Китай взяли старт с двух разных точек. Китайский экономический бум продолжается уже на протяжении жизни целого поколения, и в его основе лежит главным образом промышленное производство. Быстрый рост России и начался позднее, и по своей сущности более хрупок: на сегодняшний день его главными движущими силами остаются растущие цены на нефть и газ. После 'разбродов и шатаний' 90-х годов, периода экономической и политической либерализации, при Владимире Путине происходит восстановление позиций российской государственной власти.
В Китае же процесс экономической либерализации с самого начала проходил более упорядоченно и линейно. Если в Китае в политической сфере до сих пор правит бал Коммунистическая партия, то российские коммунисты формально перешли в оппозицию. Правда, в Кремле погоду делают по-прежнему те же бывшие советские чиновники, лишь обрядившиеся в новые политические одежды.
Во внешней политике Россия до сих пор сохраняет мышление глобальной державы, в то время как Китай только начинает пробовать силы за пределами Азии. По словам одного из высокопоставленных китайских дипломатов, 'когда в мире происходит какое-нибудь значительное событие, русские всегда реагируют на него в ту же минуту. Нам же зачастую необходимо потратить пару дней на раздумья'. Кроме того, многие считают, что российская военная мощь сейчас снижается, а Китай тем временем последовательно наращивает свою военную машину.
Итак, различия налицо. Тем не менее, между Россией и Китаем наличествует и все усиливающееся сходство официальных идеологий. Причем дело уже не в том, что они припадают к одному и тому же источнику - например, к марксистско-ленинским текстам. Напротив, создается такое впечатление, что схожие позиции, занимаемые правящими элитами обеих стран, стали реакцией на схожие факторы экономического и политического давления. В качестве конечного продукта они вполне могут произвести новую квазиавторитарную идеологию, способную - при условии, что она сопровождается экономическим успехом - привлечь новых сторонников. В одном из последних номеров журнала Foreign Affairs израильский ученый Азар Гат (Azar Gat) написал, что если у демократических стран Запада начнутся экономические трудности, то 'многие будут считать именно успешный недемократический 'второй мир' привлекательной альтернативой либеральной демократии'.
И в России, и в Китае власть предержащие стараются уклоняться от однозначных заявлений касательно демократии. Очень часто они говорят, что по-прежнему считают либеральную демократию своей долгосрочной целью - но оговариваются, что на ее достижение их странам требуется время. Да, их страны будут демократическими - но определение этой идеи ни в коем случае не будет исходить от всяких чужаков и иностранцев. В Москве не устают повторять: 'Россия найдет свой собственный путь к демократии'.
Представитель Владимира Путина Дмитрий Песков любит говорить, что в мире нет стопроцентно демократических стран. У России, по его словам, есть свои проблемы, но они есть и у западных демократий. Что касается Китая, то его президент Ху Цзиньтао (Hu Jintao) неоднократно называл демократию 'общей целью человечества', но на практике китайская власть проводит демократизацию методом маленьких шагов, начиная с выборов на уровне деревни или конкурентных выборов внутри Коммунистической партии, подчеркивая, что так и только так можно избежать 'хаоса', которым чреваты наивные демократические рывки.
Раздувание страха перед этим 'хаосом' для нейтрализации призывов к политической либерализации активно используется в обеих странах. В Китае в таких случаях народу напоминают об ужасах 'культурной революции', когда установившийся социальный порядок был, по существу, поставлен с ног на голову. Страх перед насилием и беспорядками в случае потери власти коммунистической партией связывается также со студенческим восстанием 1989 года. Кроме того, в беседах со многими китайцами я услышал опасения, что демократизация может привести к усилению сепаратизма и к гражданской войне. В России же сторонники Путина связывают демократизацию 90-х годов с падением жизненного уровня, беззаконием, общим упадком нации и фактическим переходом государства в руки горстки сверхбогатых олигархов. Судя по результатам социологических опросов, подобные аргументы находят понимание в народе.
Но, как бы ни говорили в России и Китае о постепенной демократизации, и там, и там пространство, отводимое политической свободе и инакомыслию, не расширяется, а, напротив, сокращается. В России свобода выражения инакомыслия до сих пор значительно шире, чем в Китае, однако общенациональное телевидение - а это на сегодняшний день самое мощное средство массовой информации в стране - твердо придерживается линии Кремля. Интеллектуалов из оппозиционного лагеря не высылают в тюремные лагеря Гулага, но им все равно становится все труднее и труднее быть услышанными широкой аудиторией. Дополнительный 'охлаждающий' эффект на СМИ оказала и целая серия таинственных убийств независимых журналистов.
В Китае никогда не было того периода расцвета, который в 90-е годы испытали российские СМИ. Тем не менее, при Ху контроль над прессой стал еще жестче. По данным нью-йоркского неправительственного Комитета по защите журналистов (Committee to Protect Journalists), в Китае за решеткой сидит больше журналистов, чем в какой-либо другой стране мира, где Комитет ведет свою работу, и только в 2007 году свободы лишились еще несколько человек. Неожиданно эффективным оказался и метод контроля над интернетом, получивший название 'Великого китайского межстранового экрана' ('The Great Chinese Firewall'). Таким образом, предсказание Билла Клинтона относительно невозможности предотвратить распространение подрывных идей через интернет своего воплощения пока не нашло.
Оптимисты указывают, что имеют место и противоположные тенденции - например, акции в защиту экологии, организуемые с помощью интернета или мобильной связи - и, действительно, спектр видов общественной деятельности, не контролируемой напрямую государством, существенно расширился по мере роста объема и сложности китайской экономики, что создает новые факторы давления, на которые Коммунистической партии придется как-то реагировать. Однако общая тенденция все же указывает на снижение, а не повышение, степени свободы средств массовой информации, то есть на сокращение пространства политического самовыражения и любых действий, не поддерживаемых партией.
В обеих странах очень жестким остается контроль над доступом к политической власти. Уже сегодня российские выборы в глазах многих выглядят лишь способом легитимизации уже принятых решений. Чтобы понять, как работает государственное управление в России, аналитикам снова приходится прибегать к старым кремлеведческим приемам. Президентские выборы в России назначены на март, однако основное решение, судя по всему, уже принято: кандидатом Путина уже фактически объявлен Дмитрий Медведев. Что касается Китая, то на недавнем съезде Коммунистической партии ни одного намека на то, что она намерена отказаться от монополии на политическую власть, не прозвучало.
И в России, и в Китае правящие партии и политические элиты уже долгое время усиливают свою властную базу через расширение в бизнес. В России основой силы страны - а также личного благосостояния правящей элиты - считается важнейшая отрасль экономики, энергетика. Показательно, что Дмитрий Медведев, который, скорее всего, станет новым президентом страны, сегодня занимает пост главы государственного газового монополиста 'Газпрома'. В Китае также пока не реализовались надежды на то, что процветающий частный сектор создаст источник власти, альтернативный Коммунистической партии. Напротив, доля партии в огромных государственных монополиях, приносящих огромные же деньги, на сегодняшний день такова, что, говоря о Китае, многие даже шутят, что он превращается в 'крупнейший холдинг мира'.
И в России, и в Китае власть использует богатство, свалившееся на страну, для переосмысления и 'полировки' аспектов национальной культуры, которые активно затушевывались при коммунизме. В России снова в силе православная церковь: государство оплачивает ремонт церковных соборов, а Путин, бывший агент советской разведки, говорит, что читает Библию. Правительство Китая выделяет средства на развитие сети 'Институтов Конфуция' по всему миру.
Восстановление национальной культуры - казалось бы, что может быть достойнее? Однако и в России, и в Китае у использования националистической идеологии потенциально просматривается и темная сторона. В России Путин пользуется большой популярностью благодаря своей активности и напористости на международной арене. Кремль финансирует националистические молодежные группировки, которые уже не раз использовались для травли не только политических оппонентов, но и иностранных дипломатов. Тон нового учебника по российской истории, о котором одобрительно высказывался сам Путин, отдает жестким национализмом - центральной темой всей книги оказывается необходимость строить сильную страну, способную противостоять козням зловредного Запада. В китайских школах также отдают богатую дань национализму: на уроках Китай предстает вечной жертвой иностранного - сначала западно-колониального, а затем японского - вмешательства. Постоянная тема школьных занятий - необходимость восстановить силы китайской нации и помочь ей занять подобающее место в мире. По словам одного западного профессора, преподающего в Пекине и вообще очень положительно относящегося к современному Китаю, то, что многие его студенты 'научены, что война между Китаем и Америкой в конечном счете неизбежна', не может не вызывать беспокойства.
При этом, несмотря на то, что иногда риторика, исходящая от России и Китая, намекает на то, что в обеих странах Запад снова считают противником, для обеих стран западные компании остаются важнейшими деловыми партнерами. И российская, и китайская экономики зависят от торговых отношений с Европой и США. 'Газпром' готов расширить свою работу во всех странах Западной Европы, а новый суверенный инвестиционный фонд Китая недавно купил на 5 миллиардов долларов акций инвестиционного банка Morgan Stanley - одного из самых известных имен на Уолл-стрит.
Ограничить соперничество между Западом с одной стороны и Россией с Китаем с другой может помочь создание общих интересов в рамках глобальной экономической системы. Но надежды на то, что эти две страны примут западную политическую модель, сегодня видятся как устаревшие и наивные.
_______________________________________________
Чтобы понять, куда идет Россия, посмотрите на Китай ("Le Figaro", Франция)
2008 год станет этапным моментом в мировой геополитике ("Business", Великобритания)
Новый миропорядок, угрожающий Дяде Сэму ("The Observer", Великобритания)
Доктрина антисвободы ("The Washington Post", США)
