(Рецензия на книги: Эндрю Нагорски (Andrew Nagorski), 'Величайшая из всех битв: Сталин, Гитлер, и отчаянная борьба за Москву, изменившая ход Второй мировой войны' ("The Greatest Battle: Stalin, Hitler, and the Desperate Struggle for Moscow That Changed the Course of World War II"); Родрик Брейтуэйт (Rodric Braithwaite), "Москва, 1941: город, его жители и война" ("Moscow 1941: A City And Its People At War"); Крис Беллами (Chris Bellamy), 'Абсолютная война: Советская Россия во Второй мировой войне' ('Absolute War: Soviet Russia in the Second World War')
***
Германский метод ведения войны действительно существует
Его четкая отличительная черта - стремление добиться решительного превосходства в силах и быстрое продвижение внутрь территории противника. Сначала прусское, а затем германское государства традиционно были окружены гораздо более крупными странами, чувствовали угрозу с их стороны и поэтому стремились вести короткие и интенсивные маневренные войны - они назывались Bewegungskrieg, хотя в английском языке больше известен термин blitzkrieg. У всех лидеров Германии - что гражданских, что военных - была одна и та же точка зрения: в начале войны необходимо сразу же переходить в наступление, с тем чтобы достичь решающего результата, пока не дает себя знать географическое преимущество противника.
Вообще, история прусского и германского государства до 1945 года - это история политики, в которой война является не средством, а результатом. В течение двух веков война была основной статьей германского экспорта. Война была не просто 'продолжением политики другими средствами'; война, как отметил в 1788 году Мирабо, была 'национальной историей Пруссии'. Впоследствии Мирабо сам же обновил свою формулировку: 'если в других странах у государства есть армия, то Пруссия - это страна, где у армии есть свое государство'.
Достижения германских и прусских генералов в области военного искусства описаны в сотнях военно-исторических трудов. Однако за завесой блестящего военного стиля, сформированного под влиянием географического и исторического факторов, скрывалась крайне нездоровая стратегия. Германцы не считали войну средством, к которому стоит прибегать лишь в последнюю очередь, да и то далеко не всегда. Они всегда навязывали войну другим странам, и раз за разом, за исключением быстрых 'объединительных' войн с Австрией в 1866 году и с Францией в 1871-м, военные навыки генералитета загоняли государство в такой угол, из которого не было другого выхода, кроме капитуляции.
Фридрих Великий начал Семилетнюю войну, вступив на территорию Саксонии; Вильгельм Второй, пытаясь сохранить промышленное и социальное благосостояние Германии, направил войска в Бельгию и Россию; Гитлер несколько раз попытался, словно на костыль, опереться на армию, ступень за ступенью карабкаясь к мировому господству. И для каждого из них война закончилась поражением. Само германское государство всегда мыслило себя исключительно как военное, и поэтому все его военные достижения каждый раз приводили страну к поражению, а в 1945 году завершились полным крахом. И то, что окончательный крах стал результатом победы - это лишь один из многих иронических моментов истории Германии.
В апреле 1941 года Германия была хозяйкой Европы. Против нее была лишь Великобритания - изолированная и, по большому счету, бессильная. Если бы у нее было какое-то время и какие-то ресурсы, то она могла бы, наверное, привлечь имперские резервы, но, оставив Грецию и Крит, британцы лишились всех средств противостоять немецкой армии в открытом бою.
Чтобы достичь этой вершины, Гитлер блестяще применял как саму войну, так и угрозу войны. Усади Германия Британию за стол переговоров, создай крепкий защитный барьер на востоке, принципиально реши вопрос большевизма - и Германия навечно осталась бы доминирующей силой Европы и, по мысли Гитлера, стала бы одной из трех глобальных сверхдержав.
В расчетах Гитлера все было взаимосвязано. Он считал, что Великобритания сражается, потому что надеется в конце концов получить поддержку со стороны Советского Союза. В общем, решил он, за всем этим стоят евреи - и вопрос необходимо решить раз и навсегда. Как? естественно, быстрой маневренной войной. Армия свергнет большевистский режим, восстановит условия Брест-Литовского мира, Великобритания окажется теперь уже в настоящей изоляции, а СС получит полную свободу для убийства и высылки евреев.
В том, что война на востоке будет, с самого начала не сомневались ни сам Гитлер, ни его генералы. Он призывал начать эту войну с самого первого своего выступления. Не прошло и месяца после подписания официального акта о капитуляции Франции, еще шла подготовка к вторжению в Великобританию, а Гитлер уже отдавал приказы на разработку планов вторжения в Россию. И 18 декабря 1940 года была принята 'Директива 21', в которой он отдавал приказ начинать подготовку к операции 'Барбаросса'.
Со своей стороны, с маниакальным упорством готовился к войне и Советский Союз, все увеличивая численность Красной Армии и запуская в производство инновационное оружие - танки Т-34 и ракетные системы 'Катюша'. Но Сталин не хотел, чтобы война началась в ближайшие годы. И в 1941 году он готов был пойти на значительные уступки, чтобы сохранить пакт, подписанный с Гитлером двумя годами ранее. Сталин считал, что все слухи о готовящейся войне - это лишь раздувание щек со стороны Германии, попытка за здорово живешь получить Прибалтику в качестве защитного барьера против России, а также часть плодородных земель на Украине. В общем-то, Сталин правильно просчитал задачу Гитлера, и, если бы Гитлер просто попросил, он получил бы огромные выгоды; однако Сталин не учел стремления Гитлера во что бы то ни стало устроить геноцид, и поэтому не понял, что для Гитлера армия - это основной инструмент государства. И в переговоры он вступал только если считал, что его армия недостаточно сильна, чтобы победить.
Вторжение Германии в Советский Союз началось 22 июня 1941 года. В нем участвовало три миллиона человек: 152 дивизии, сведенные в три группы армий; 3350 танков, 2000 самолетов, 7000 орудий и минометов, 600 тысяч единиц техники и 625 тысяч лошадей. И сначала успехи вполне соответствовали этим числам. В течение первых трех недель войны группа армий 'Центр' продвинулась вперед на 400 миль и полностью захватила Белоруссию. Российская армия потеряла почти 5 тысяч танков, почти 10 тысяч орудий и минометов и 1700 самолетов. При Белостоке и Минске были одержаны победы примерно такого же масштаба, как в мае 1940 года над объединенными англо-французскими силами.
По планам германских генералов, Красную Армию нужно было уничтожить к западу от Днепра и Двины, чтобы не дать ей отойти вглубь территории страны. На этом же этапе планировалось захватить Смоленск, получив таким образом плацдарм для нападения на Москву. Все шло более-менее хорошо, хотя вмешался фактор расстояний и минимализма советской инфраструктуры - выполнив задачу, танковые дивизии подолгу стояли, ожидая подхода медлительной пехоты и тыловых частей. Кроме того, Смоленск продержался 63 дня.
Как бы там ни было, германское руководство было по-прежнему охвачено ощущением полной победы. Через одиннадцать дней после начала вторжения начальник штаба армии Франц Гальдер (Franz Halder) написал в своем дневнике знаменитую фразу: 'И поэтому я нисколько не преувеличиваю, когда утверждаю, что за 14 дней кампания против России нами выиграна'. Сейчас, зная все, что было потом, мы можем подумать, что это бред сумасшедшего, но тогда это было совершенно не так.
В германском Генштабе способность страны продолжать войну высчитывали по формуле 'две дивизии (30 тысяч солдат) на миллион населения'. Перед войной население Советского Союза составляло 190 миллионов человек, то есть страна, по идее, была способна поставить под ружье 6 миллионов солдат, или 384 дивизии. К сентябрю советские потери убитыми и пленными составили более четырех миллионов человек. За первые шесть месяцев боевых действий немецким войскам удалось двенадцать - повторяю, двенадцать раз устроить Советам окружения такого же масштаба, как при Седане в 1871 году или в Арденнах в 1940-м. Если бы 'Барбаросса' была военной игрой, ее бы уже давно объявили завершенной.
Но русские играли по несколько другим правилам. Уже 11 августа Гальдер напишет: 'В общем и целом, становится все яснее, что мы недооценили силу русского колосса, готовившегося к войне очертя голову, что вообще характерно для тоталитарного государства. Это заметно как в организации экономики, транспорта и связи, так и непосредственно в военном деле. В начале войны мы считали, что у противника около 200 дивизий. К сегодняшнему дню мы уже насчитали их 360. Конечно, эти дивизии не ровня нашим по вооружению и оснащению; тактическое их руководство также весьма неумело. Но они есть'.
Если русские были готовы драться до конца, то у немцев просто не было средств выиграть войну против них. В основе плана операции 'Барбаросса' лежало предположение, что если группы армий выиграют крупные сражения, а СС вырежут интеллигенцию, то советское государство развалится.
Но любой, кто стратегически добивается капитуляции противника, понимает, что для этого необходимо не убивать солдат противника, а заставлять их дезертировать. В 1918 году немцы проиграли войну не только потому, что весенние наступательные операции Эриха Людендорфа (Erich Ludendorff) провалились, унеся с собой много жизней немецких солдат, но и потому, что на фронте появилось четыре миллиона свежих американских солдат, сражавшихся с энтузиазмом, какого на Западном фронте не было с 1915 года, и моральный дух немецкой армии был сломлен. Правительство теряет волю к продолжению борьбы, если теряет средства - отсюда и разница между французами и британцами в 1940 году: огромная французская армия сдалась, маленькая британская - нет.
Гитлер и его генералы думали, что русские будут приветствовать их как освободителей. Они верили в это настолько свято, что не позаботились даже заслать в тыл разведчиков и поручить им просто выяснить, так ли это. В мемуарах, изданных в 1952 году, генерал танковых войск Гейнц Гудериан (Heinz Guderian) вспоминал свой разговор с кем-то из старых русских генералов в октябре 1941 года под Орлом, после того, как этот русский город был взят его войсками: 'Если бы вы пришли двадцать лет назад, вас встретили бы с распростертыми объятиями. А теперь уже слишком поздно. Мы только начали вставать на ноги - и тут приходите вы и снова отбрасываете нас на двадцать лет назад, и снова приходится все начинать сначала. Сегодня все мы бьемся за Россию, и мы едины в этой борьбе'. Кроме того, немцы не сделали ничего для того, чтобы обратить русских на свою сторону: все ресурсы завоеванных земель направлялись в Германию, людей казнили сотнями тысяч, а тех, кто остался в живых, обрекали на голодную смерть.
Иными словами, единого стратегического плана у немцев не было, и виноват в этом не только Гитлер, как писали немецкие генералы после войны. В плане 'Барбаросса', разработанном в Генеральном штабе, предусматривалась молниеносная трехмесячная кампания, и в качестве конечной задачи ставился выход на рубеж от Ростова вдоль по Волге до Архангельска - от 750 до тысячи миль вглубь России. Такую кампанию в принципе невозможно осуществить силами армии, в которой всего 3350 танков при 600 тысячах лошадей. К тому же, кампания была разбита на три направления, и поэтому, выполнив ближайшие задачи - убив в окружениях много советских солдат и расстреляв на оккупированных территориях много евреев и диверсантов, - она и близко не подошла к выполнению военной задачи в полном объеме.
К тому же, военное руководство Германии было опьянено успехами и идеологией. Когда Гитлер говорил, что их ждет легкая победа, они действительно верили ему - и планы составляли соответствующие. Гитлер же поощрял между ними дух соперничества, что давало им повод излагать все более смелые идеи и все меньше подвергать их критике.
Началось это еще в 30-е годы, в период восстановления германской армии. Она не только усилилась в военном отношении, но и стала более агрессивной в политическом. Постоянная готовность отразить нападение противника с двух фронтов, культивируемая со времен Фридриха, перестала быть ее главной задачей. Главной задачей стало применение Bewegungskrieg в качестве инструмента глобальной политики. И когда план вторжения во Францию через Арденны, разработанный Эрихом фон Манштейном (Erich von Manstein), принес - несмотря на очевидное преимущество Франции и собственно в военной силе, и в готовности к войне - блестящие результаты, в германских штабах надежда окончательно заняла то место, которое до этого занимали реалистичный анализ и холодный расчет.
Именно эта проблема и стала очевидной во время выполнения плана 'Барбаросса'. Обе доминирующие силы в германском государстве - Гитлер и армия - вроде бы достигли поставленных целей, но не получили никакого ощутимого результата. Русские продолжали драться, а немцы тем временем все глубже увязали в обозных болотах. Операции по окружению и расчленению русских армий были успешны, но после каждой из них необходима была долгая и дорогая зачистка. К тому же, стало ясно, что проблема пленных была сильно недооценена при планировании. Да, русские были дезорганизованы, плохо вооружены, у них не было опытных командиров - но они все же сражались, нанося немцам все более тяжелый урон в технике и живой силе. К августу скорость наступления германских войск снизилась с 20 миль в сутки до пяти. Стало очевидно, что кампанию нельзя и далее проводить на три фронта, и у группы армий 'Центр', которая шла на Москву, отобрали ресурсы, перебросив их для наступления на север - на Ленинград - и на юг - на Киев и Украину, - с тем чтобы впоследствии группа армий 'Юг' могла обойти Москву с тыла.
Этот момент до сих пор горячо обсуждается историками. Те члены германского военного руководства, кому удалось после войны написать мемуары, все, как один, выдвинули версию о том, что Гитлер, задержав наступление на Москву, фактически отобрал у немцев победу. В версию 'потерянной победы' многие верят; мало того, это именно та версия, которая излагается в подавляющем большинстве книг по популярной военной истории и практически во всех тех нетленках на тему 'а как было бы, если бы', которые нам с завидной регулярностью предлагает по почте Клуб 'Историческая книга': если бы Гитлер дал возможность своим генералам поднажать, то они бы победили.
С этой версией возникает сразу две проблемы. Во-первых, переброска ресурсов предусматривалась и в первоначальном плане; там же была предусмотрена и пауза, необходимая для пополнения дивизий, сражавшихся на переднем крае, и для подвоза всего необходимого для наступления. Во-вторых, совершенно не факт, что захват Москвы привел бы к поражению Советского Союза. Допустим, Москва была центром власти в тоталитарной стране, но этот режим переживал и не такие удары. Промышленность была переброшена из Москвы на восток, и советское правительство тоже было готово к эвакуации. Так что, если учитывать потери, понесенные немецкими войсками за первые пять месяцев сражений, а также слабость системы обеспечения, то можно с такой же вероятностью предположить, что битва за Москву стала бы Сталинградом образца 1941 года.
Гораздо более интересно то, откуда на свет вообще появилась версия о 'потерянной победе'. Дело в том, что в 50-е годы ситуация начала складываться так, что американской армии вполне возможно, пришлось бы вести бои на той же территории и с тем же противником, что в свое время гитлеровской. Американские штабисты начали активно собирать любые свидетельства о ходе боев у доживших до тех лет германских генералов, и собрали в общей сложности более двух с половиной тысяч докладов, написанных семью сотнями военачальников. Однако во главе этого проекта стоял не кто иной, как Франц Гальдер, и руководствовался он отнюдь не только желанием дать американцам интересующую их информацию, но и собственным желанием восстановить репутацию германской армии и максимально дистанцировать ее от нацизма. Для обороны Западной Европы командованию НАТО необходима была помощь немцев - конкретнее, им нужна была новая германская армия, бундесвер, - а заложить основу бундесвера можно было, только привлекая туда офицеров из старой армии.
Иными словами, сложился благоприятный климат для полной реабилитации германской армии. В этот момент и появились на книжных полках мемуары генералов Гальдера, Гудериана, Манштейна и других, моментально ставшие бестселлерами и рисовавшие портрет германского военного, честно сражавшегося за родину и побежденного не солдатами Красной Армии, а безумием Гитлера. В 1951 году, когда в Германию с визитом в качестве первого главы НАТО приехал Дуайт Д. Эйзенхауэр (Dwight D. Eisenhower), он выступил с заявлением, в котором проводил четкую разграничительную линию между германской армией и Гитлером: 'Я в свое время увидел, что между честным немецким солдатом и офицером и Гитлером с его преступной шайкой существует реальная разница. И лично я не верю в то, что честь немецкого солдата потеряна'. (Цитату я позаимствовал из новой книги Рональда Смелсера (Ronald Smelser) и Эдварда Дж. Дэвиса-второго (Edward J. Davies II) 'Миф о Западном фронте: война между нацистами и Советами в американской популярной культуре' ('Myth of the Western Front: The Nazi-Soviet War in American Popular Culture')).
Главное, на чем построена версия о 'потерянной победе' - это та самая двухмесячная пауза перед наступлением на Москву. Однако нельзя забывать, что сама стратегия вторжения в Россию была основана именно на разгроме русских дивизий. Северная и южная кампании были очень успешны для Германии; можно даже с полным основанием сказать, что окружение Киева в конце сентября было самым большим триумфом германского оружия за всю его историю. К началу октября Ленинград и Севастополь все еще держались, но они были уже отрезаны от остальной России, и районы вокруг них надежно удерживались немецкими войсками. И целью возобновления наступления на Москву - операции 'Тайфун' - ставился в тот момент не захват Москвы как советской столицы, а выход еще на одно удобное место для того, чтобы убить как можно больше русских солдат.
Москву Красная Армия была готова защищать большими силами. Поэтому на нее двинулось около двух миллионов немецких солдат с 14 тысячами пушек и тысячью танков. Панцердивизии перешли в атаку 30 сентября, а 2 ноября началось главное наступление - пехоты и артиллерии на конной тяге. Немцы провели еще два образцово-показательных окружения - под Вязьмой и Брянском, отрезав 1,25 миллиона советских солдат, более миллиона из которых были убиты или попали в плен. Дорога на Москву была открыта, самолеты люфтваффе уже бомбили столицу, а советскому руководству негде было даже взять войска для защиты города.
Но войск не осталось и у немцев. Началась русская rasputitsa ("время, когда растворяются дороги"), и в проблему превратилось не то что наступление в соответствии с графиком или своевременное обеспечение передовых частей, а продвижение вперед вообще. То, что в 1941 году войну завершить не удастся, понял даже Гитлер. Но немцы не отошли на оборонительные позиции, чтобы в тепле и безопасности переждать зиму, а решили наступать дальше: Герман Гот (Hermann Hoth), Федор фон Бок (Fedor von Bock) и другие генералы жаждали славы, они хотели остаться в истории завоевателями Москвы - хотя тот же Бок писал в своем дневнике, что никакая армия не может вести маневренную войну, когда в каждую пушку приходится впрягать по двадцать четыре лошади.
Итак, 'Тайфун' успел полностью затихнуть, когда пришла зима. Благодаря ей немцы наконец-то выбрались из грязи, но получили целый букет других проблем: пушки заклинивало, потому что масло при таком холоде просто застывало; под картерами танков каждое утро приходилось разводить костер, чтобы они завелись; у солдат не было зимней формы. К середине ноября немцам оставалось до Москвы всего 40 миль, но продвижения вперед практически не было из-за упорного сопротивления советских войск и истощения собственных. Понемногу до германских военачальников-интеллектуалов начало доноситься эхо Наполеона; как и он, они завязли глубоко в России; как и к нему, к ним медленно подбиралась зима.
Постигшее немцев бедствие не было секретом для советского руководства. Там понимали, что силы противника на исходе. Советские части могли закрепиться в обороне, а с учетом преимущества, которое давал им танк Т-34, могли и наступать. Пока на фронте продолжалось затишье, Советы сняли несколько дивизий с танками с маньчжурской границы. Сталин решил даже не отменять традиционный праздник 7 ноября в честь русской революции и провел на Красной площади военный парад. Пройдя торжественным маршем, части тут же уходили на фронт.
Появились у Красной Армии и первые военные успехи: по льду Ладожского озера была проложена дорога, по которой шло снабжение Ленинграда; 29 ноября на юге советские войска отобрали у немцев Ростов. С такой диспозиции 4 и 6 декабря русские контратаковали немцев к северу и к югу от Москвы - и немцы отступили.
Наступление Красной Армии продолжалось 34 дня. За это время немцы были отброшены на 50-150 миль. Гитлеру удалось переломить ситуацию только издав известный приказ умирать, но не отступать, причем генералы были против. Гитлер добился своего, но армия заплатила за это дорогую цену - полмиллиона солдат и полторы тысячи танков. После этого Гитлер, устроив чистку в армейском руководстве, заявил, что теперь войска переходят в его прямое подчинение.
Русское контрнаступление стало для настрадавшейся нации моментом истины и большой победой, однако прошел еще год, прежде чем Красная Армия - ценой еще немалого количества горьких уроков - освоила все особенности войны моторов. Несмотря на то, что свежим войскам из Сибири удалось рассеять противника, у которого и так практически не было сил сопротивляться, весной 1942 года немцы опомнились и быстро провели успешные операции под Харьковом и Керчью - практически столь же успешные, как первые сражения 'Барбароссы'. Однако за шесть месяцев изменилось еще кое-что, что сложно переоценить: теперь Гитлеру противостояло уже три противника, двое из которых владели практически неисчерпаемым военным ресурсом.
Битва за Москву - воистину один из определяющих моментов Второй Мировой. В этом сражении германская армия потерпела свое первое реальное поражение. Поэтому вряд ли стоит удивляться тому, что этой битве посвящены сразу две недавно вышедшие книги - 'Величайшая битва' (The Greatest Battle) Эндрю Нагорски (Andrew Nagorski) и 'Москва. 1941 год' (Moscow 1941) Родрика Брэйтуэйта (Rodric Braithwaite)
Брэйтуэйт - бывший посол Великобритании в Москве, и буквально на каждой странице его книги видно, насколько глубоко он изучил этот город и эту страну и насколько тесно они связаны с его жизнью. Его книга - потрясающий портрет нации, которую варварский режим повел на войну против вторжения варваров. Один из героев 'Москвы' - Константин Рокоссовский, самый талантливый из всех советских генералов, брошенный в тюрьму во время чисток тридцатых годов, но даже под пыткой не написавший 'признания'. Дело тянулось и тянулось, от него ждали, что он сломается, но в марте 1940 года он был освобожден: началась амнистия офицеров. В книге Брэйтуэйт повторяет 'часто озвучиваемую историю' о том, как Рокоссовского привозят к Сталину, и тот приветствует его словами: 'Что-то я Вас, Рокоссовский, долго не видел. Куда это Вы запропастились?' -- 'Меня арестовали, товарищ Сталин, я сидел в тюрьме' -- 'Нашли время в тюрьме сидеть!' - рассмеялся Сталин и вернулся к своим делам.
Подобных моментов в 'Москве' предостаточно. В этой военно-исторической работе найден прекрасный баланс между социальной, художественной и политической составляющей. В общем, Эндрю Нагорски не повезло: его книга хороша, но он выпустил ее в такое время, когда ее полностью затмевает великолепное произведение Брэйтуэйта.
Нагорски - уважаемый журналист-международник, знающий Россию не понаслышке, потому что долгое время там работал, но в 'Величайшей битве' 'уши' журналистики торчат все же слишком сильно: изустные рассказы преподносятся с той же позиции, что и данные архивных документов; автор временами перескакивает от общего к частному и обратно, и личным впечатлениям в книге в общем и целом отдается предпочтение по сравнению с аналитикой. Чувствуется, что Нагорски погрузился в материал не так глубоко, как Брэйтуэйт, и сам материал получился не 'слитым', а 'сшитым'. В сухом остатке - повествование скачет от одной темы к другой, причем не все темы там на самом деле нужны (ну насколько уместно в такой книге писать о сексуальных способностях Сталина с Гитлером или тратить много страниц на историю семьи, бальзамировавшей Ленина?).
Однако у Нагорски тоже есть своя победа: он продлевает повествование на 1942 год, когда русские перешли к боям с закрепившимися на позициях немцами. Сталин думал одним махом освободить и Ленинград, и Севастополь и тут же выиграть войну. Его армии эти амбиции вышли боком. В датировке Битвы за Москву Нагорски идет за российскими историками и маршалом Жуковым, которые начинают отсчитывать ее дни от конца сентября и заканчивают весенними наступлениями, и у него получается более полная военная картина - вплоть до того момента, когда обе армии остановились и стали ожидать весенней оттепели.
Правда, надо сказать, что оба автора совершенно выпустили из виду еще одну значительную тему - великую эвакуацию советской промышленности, когда на восток поехало более полутора тысяч заводов по железной дороге и более пятисот на грузовиках, а на запад в это время те же составы перевезли два с половиной миллиона солдат. Это была совершенно потрясающая операция, по значению равная всему, что советские войска сделали на фронте до Москвы.
Понятно, что и Нагорски, и Брэйтуэйт - популяризаторы истории, оседлавшие, во-первых, волну публикаций, последовавших за раскрытием архивов Советского Союза и Восточной Германии, и, во-вторых, волну международного успеха великолепной книги Энтони Бивора (Antony Beevor) 'Сталинград' (Stalingrad), вышедшей в 1998 году. Для популяризаторов характерно создание надстройки над архивным базисом в виде рассказов очевидцев и разного рода изустных преданий, неизменно придающих книге 'человеческое лицо', но это лишь иногда делается по-настоящему оригинально и талантливо. Гораздо чаще вал подобной литературы навеки погребает под собой работы, в целом превосходящие их по качеству, но уже не обладающие другим важным для популяризатора качеством - новизной.
Один из таких 'погребенных' авторов - неутомимый Дэвид Гланц (David Glantz), бывший офицер американской армии, в течение десятков лет собиравший и переводивший на английский критическую массу советских документов о войне - он сделал множество переводов собственных размышлений офицеров Штаба Красной Армии о битвах под Курском и Львовом и неоднократно писал очень подробные статьи о военных действиях в исполнении Красной Армии. В его работе 'Когда столкнулись титаны: как Красная Армия остановила Гитлера' ('When Titans Clashed: How the Red Army Stopped Hitler'), вышедшей в свет в 1995 году, дается первоклассное с военной точки зрения описание как операции 'Тайфун', так и контрнаступлений советских войск, и понятность повествования никак не страдает от того, что книга Гланца получилась намного короче, чем у Нагорски и Брэйтуэйта.
Кстати, большинство работ Гланца выпускает издательство Канзасского университета, в котором работает мощнейшая программа грантов на исследования по Второй мировой войне. Весьма регулярно в рамках этой программы выходят книги Роберта Читино (Robert Citino). В его работе 'Смерть вермахта: военные кампании Германии 1942 года' (Death of the Wehrmacht: The German Campaigns of 1942) рассказ начинается с того самого момента, на котором заканчивают повествование Нагорски и Брэйтуэйт - с восстановления сил германской армии после катастрофы под Москвой. Читино рассказывает о семи месяцах 1942 года, начиная с германских побед под Харьковом и Эль-Газалой, когда казалось, что Германия, словно феникс, восстает из пепла, и заканчивая мощнейшими ударами, нанесенными ей под Сталинградом и Эль-Аламейном.
Современные исследования войны между гитлеровской Германией и сталинской Россией на английском языке начали издаваться около тридцати лет назад. Первой такой книгой была вышедшая в 1975 году работа Джона Эриксона (John Erickson) 'Дорога на Сталинград: война Сталина против Германии' (Road to Stalingrad: Stalin's War with Germany), вслед за которой в 1983 году вышла и 'Дорога на Берлин' (The Road to Berlin). Эти две книги Эриксона по сию пору остаются лучшей работой - самой глубокой и самой ясной - о войне на Восточном фронте; ее можно рекомендовать любому, кто хочет узнать, как в действительности шла война. Картина, нарисованная Эриксоном, существенно не изменилась даже за последние двадцать лет, когда исследователям стали доступны огромные массивы закрытой информации.
- Мы достаточно хорошо знали, как была добыта победа в той войне. Но теперь мы знаем значительно больше о том, как ее вели.
Это слова ученика Эриксона, Криса Беллами (Chris Bellamy), работа которого 'Абсолютная война: Советская Россия во Второй мировой войне' (Absolute War: Soviet Russia in the Second World War) также представляет собой живое и потрясающе четкое повествование о том, как планировалось вести Вторую мировую и как ее вели в реальности. Беллами особенно интересовали коренные причины побед и поражений обеих сторон, и до сих пор его книга остается одной из лучших работ о конфликте между наци и Советами, которые удалось уместить в один том. Это достижение тем более впечатляет, что Беллами не сделал попытки полностью присвоить себе славу: в предисловии, говоря об 'Абсолютной войне' как о 'новейшей', а не о 'новой' истории, он открытым текстом признает, что построил свое повествование на той основе, что создал Эриксон, в том числе и на результатах долгой и еще не завершенной архивно-исследовательской работы на немецком и русском языках.
'Абсолютная война' рассказывает не обо всей войне: Сталинградская битва начинается на 497-й странице 690-страничного тома. Беллами уделяет внимание в основном 1941-42 годам, поскольку именно в эти годы был заложен общий ход войны, и поскольку к той поре именно о нем было больше всего информации. Он пишет главным образом о руководстве, о механизме принятия решений - и тем самым прекрасно дополняет книги Эриксона. Особенно удается Беллами представление огромных информационно-аналитических массивов в весьма удобной для восприятия форме:
'Если говорить о Второй мировой войне в целом, то можно сказать, что ее поворотной точкой был не Сталинград: с того момента, как в войну вступили Соединенные Штаты, у Германии в любом случае не оставалось шансов на победу. С этой точки зрения можно сказать, что поворотной точкой войны стало 7 декабря 1941 года - если говорить о Восточном фронте, то это контрнаступление под Москвой, если с глобальной точки зрения - то это Перл-Харбор. При этом, хотя Россия и получила передышку в декабре 1941 года, она все еще могла проиграть - или просто сломаться, и по всем нормальным правилам она и должна была сломаться в 1942 году. Сталинград был последним в ряду определяющих моментов, после каждого из которых у Германии оставалось все меньше вариантов дальнейших действий. Первым был Смоленск в июле 1941 года, который не дал развить немецкое наступление и тем самым обрек его на неудачу. Вторым была Москва в декабре 1941 года. Третьим был 'экономический Сталинград' - эвакуация и восстановление советской промышленности. Четвертым было решение Гитлера в июле 1942 года расчленить операцию 'Блау' [летнее наступление 1942 года] и отвлечься на захват Сталинграда, а не Кавказа, где были месторождения нефти и откуда можно было выйти на новые регионы мира. После каждого из этих моментов у него оставалось все меньше свободы для маневра. А после катастрофического поражения под Сталинградом, когда напряжение войск Германии и ее союзников усилилось до предела, Германия потеряла всякую надежду победить на Востоке'.
Если у меня и есть какие-то претензии к Беллами, то это, конечно, комментарии, которыми он столь невозмутимо сыплет: 'Японцы решили провести свою собственную, неправильную, версию 'Барбароссы', и напали на величайшую в военном и промышленном отношении державу двадцатого века - Соединенные Штаты. Как оказалось, это был ошибочный ход', или 'Ему не нравилось быть фельдмаршалом'. Такое впечатление, что автор пишет и не может остановиться, и это несколько раздражает. Хотя в остальном текст прекрасный. Впрочем, даже этот недостаток с лихвой возмещается тем, что стало обычным делом только в современной военно-исторической литературе: в 'Абсолютной войне' множество карт, тем более что речь идет о самом сердце России, где они ой как нужны. Издатель не поскупился и вставил в книгу десятки карт боевых действий - троекратное 'ура' Альфреду А. Нопфу (Alfred A. Knopf).
На каждой странице 'Абсолютной войны' читатель сталкивается с одним и тем же - крайней жестокостью германо-советской войны. Немцы начали с варварства, и русские отплатили им той же монетой. Цифры с трудом поддаются осмыслению: германская армия потеряла на фронтах Восточной Европы 4 миллиона человек, убив 27 миллионов. Потери Красной Армии - 11,5 миллиона солдат. На оккупированных Германией территориях погибло еще 15,5 миллиона человек мирного населения. Каждую минуту войны в России погибало почти десять человек; каждый день приносил России 14 тысяч жертв. В описании Сталинградской битвы Беллами приводит слова одного немецкого лейтенанта: 'Из этого ада убегают звери; здесь долго не живут даже самые крепкие камни; здесь остаются только люди'.
Еще 6 ноября 1941 года, выступая с речью в честь годовщины Революции, Сталин пообещал отплатить немцам за все:
- Немецко-фашистские захватчики хотят вести против народов СССР войну на уничтожение. Что ж, если они хотят войны на уничтожение - они ее получат.
(последний абзац данной статьи обнаружил и перевел наш читатель Tickman, которому редакция ИноСМИ.Ru выражает признательность за это замечание)
____________________________________________
Две драмы: Майнц и Мурманск ("Helsingin Sanomat", Финляндия)
Каждый немного Гитлер ("Delfi", Эстония)
Немцы и сегодня, 75 лет спустя, стремятся узнать горькую правду ("The Guardian", Великобритания)
