Рецензия на книгу Джона Фостера Фрейзера [John Foster Fraser] 'Красная Россия' [Red Russia])
Статья опубликована 22 июня 1907 г.
Неимоверной силы мятеж охватил страну и народ - Картины безумного бытия, застывшие, словно в свете молнии - Яркий рассказ Джона Фостера Фрейзера о путешествии в царскую империю
Бунт, неистовство, безумие. Варварство, сбросившее оковы цивилизации. Корабль, который швыряют из стороны в сторону гигантские волны дикого угнетения и отчаянного сопротивления тирании. Азиатский фатализм, новорожденная любовь к свободе, впитанное с молоком матери раболепие, расовая ненависть, алчность, похоть, мстительность, грубая, беспричинная, бессмысленная жестокость, ложно понятая философия, сплав суеверий с современным социализмом, последних парижских мод с невероятным невежеством и ханжеством, соседство трамваев и фотографических открыток с нагайкой. Буйство путаных идей. Кипящий котел примитивных людских страстей - всех, какие только могут вызвать к жизни человеческая натура, религия и расовые черты. Полный политический и социальный хаос, охвативший каждый уголок империи, не имеющей в мире равных по размеру, и по разнообразию наций и народностей, собранных в одну державу. Сто миллионов современных людей, демонстрирующих в нашем двадцатом веке беспричинное буйство неандертальцев, забывших о побуждениях, понятных цивилизованному человеку, и сеющих опустошение по всей стране.
Это - сегодняшняя Россия. Чуть ли не с первых мгновений, что вы открываете книгу Фрейзера, перед вашими глазами встает именно такая картина - неопровержимо, убедительно написанная торопливыми, казалось бы беспорядочными мазками, но настолько четкая, насколько вообще можно передать столь сложные и хаотичные события в отдельных зарисовках и набросках.
Мир еще не видел ничего подобного - разве что в те далекие времена дикости, когда благородный упадок Рима был прерван ордами варваров, нахлынувших с севера, и два мира на мгновение застыли друг против друга, а затем схлестнулись в яростной схватке.
Возможно, сейчас в России творится некое чудо, некая новая цивилизация, не снившаяся нам даже во сне; возможно, в крови и муках рождается страна, которая своей невиданной красотой затмит все другие. Несомненно, историческое значение происходящих потрясений огромно. Но чем бы они не увенчались, пьеса, разыгрывающаяся сегодня на просторах России, ужасает и завораживает, как ничто иное в современном мире.
Г-н Фрейзер попытался воспроизвести эту картину. Он объездил всю страну, и сообщает об увиденном сдержанно, не выражая сочувствия ни одной из сторон, но с необычайным талантом рассказчика. Его книга - это набор 'моментальных снимков', фотографических рассказов. Оказавшись в гуще беспорядков, в зале суда, на подпольном собрании, он быстро записывает свои впечатления, обычно в настоящем времени, и спешит дальше - к новому эпизоду. Фрейзер становится вашим провожатым в путешествии по стране, не похожей ни на какую другую, разве что на Польшу из исторической трилогии Сенкевича - настолько варварским, гротескным, парадоксальным и трагичным выглядит происходящее.
* * *
Мы - в мрачном на вид, но отчаянно веселом городе Санкт-Петербурге, в ресторане 'Медведь', среди элегантных денди-полуночников. Прекрасные дамы, пышные мундиры, шумное веселье. Студент бьет по лицу офицера. Тот стреляет, убивая обидчика наповал. Труп накрывают скатертью, и оркестр вновь играет вальс. На следующий день мы сидим, потягивая абсент, в кафе на Невском. Все вокруг жалуются, какая скука царит в столице, и тут приходит известие о взрыве бомбы в резиденции г-на Столыпина. Особого волнения новость не вызывает. Двадцать погибших, да? 'Что ж, министру повезло, что он не оказался в их числе. Человек он неплохой, но. . . Рано или поздно они до него все равно доберутся'.
Русская дама, немолодая, повидавшая мир, утонченная, обращается ко мне с репликой: 'Жаль, что эти бедняги погибли. Но в таких делах без жертв не обходится. Обидно, что Столыпин уцелел'. Она отпивает глоток чая.
'Неужели вы одобряете подобные гнусные убийства?', - восклицаю я.
'Ну какое же это убийство', - спокойно произносит она. Затем с улыбкой добавляет: 'Вам, иностранцам, никогда не понять нашу страну. Это политика. В Англии вы ведете дебаты и голосуете. У нас же власть крайне жестока, и выход один - ответная жестокость по отношению к ней. Убийство - единственный аргумент, который понимает наша власть. Пожалуйста, пожалуйста, не делайте такое шокированное лицо. Да и в любом случае, покушение не удалось'.
'Но как же те бедняги, что пострадали?' - со вздохом спрашиваю я.
'Да, да, их жалко; но что такое несколько человек по сравнению со страданиями миллионов!'
Мы в Варшаве - городе террора. Каждого городового на улице охраняют трое солдат. Повсюду взгляд натыкается на фигуры в фуражках и белых кителях, с примкнутыми штыками винтовок. Тем не менее по улицам бродит смерть. Не спрашивайте у полицейского дорогу. Не держите руку в кармане. Помните, это необычный город - а жить вам наверно хочется. Мимо проносят гроб. Процессию охраняют солдаты. Проезжает фургон, вроде мебельного - лошади идут с трудом, ведь он битком набит заключенными. В дальнем конце через улицу галопом проносятся две сотни казаков - грубых и необузданных донцов. Когда цокот копыт казачьих лошадей удаляется, откуда-то, как из-под земли, появляются люди с револьверами и дубинами. Трое в мундирах остаются лежать на земле. Взрывается бомба, в клочья разнося чиновника. Убийцы исчезают бесследно - их никогда не удается задержать. Тем не менее, в сером рассветном сумраке с полдесятка людей ставят к стенке, завязав лица платками. В этом преступлении они невиновны, но давно уже состоят под подозрением.
Всюду царит кровопролитие, некомпетентность властей, безудержные страсти, пьянство, террор бомбистов и террор армейского штыка. Всюду - на Волге, чьи мутные воды влекут переполненные баржи; на раскисшем сибирском тракте; на загроможденной палубе парохода, качающегося на каспийской волне; в голодной деревне. И все невероятным образом перемешано - современные западные изделия странным образом сочетаются с древними, возможно азиатскими, инструментами и мебелью. Железнодорожный вокзал, забитый татарами, грузинами и курдами, заливает свет электрических ламп; голодные крестьяне собрались вокруг стола, слушая граммофон - из раструба несется 'Марсельеза' или 'Для тебя покину дом родно-о-ой. . .'; в Нижнем Новгороде, где сходятся Восток и Запад, где дешевые западные подделки вытесняют подлинный азиатский антиквариат, татарин цитирует наизусть Джона Стюарта Милля. Повсюду видишь солдат государства, неопрятных и пьяных, и врагов государства - террористов. Повсюду - суеверная набожность, потрясающая некомпетентность, всепроникающая коррупция, целая 'тарифная сетка' для взяток и шантажа; повсюду - смешение рас и верований, конический минарет примостился в тени золоченого купола, крест и полумесяц соседствуют, а где-то в переулке примостилась синагога. По улицам современных городов, выросших на нефтяных дрожжах, бредут караваны верблюдов. Казаки, разя водочным перегаром, носятся по городу верхом - точь-в-точь как наши ковбои во времена Дикого Запада, но только спешат они на более грязную работу. В граждан стреляют среди бела дня; убийцы покидают место преступления, даже не ускоряя шага. Полиция задерживает еврея. Правда, стражи порядка тут же шепчут ему на ухо: 'Нам заплатили, чтобы мы дали тебе уйти. Беги! Мы сделаем вид, что гонимся за тобой, но ловить не будем'. Еврей мчится прочь со всех ног. Полицейские стреляют. Еврей падает. Конечно, зачем возиться с судебными процедурами. Казаки стоят на всех углах, развлекаясь стрельбой по любому, кто попытается перейти улицу. Но вот появляется старик; ему нужно домой. Он становится на колени, пытается ползти. Нет, боязно - он возвращается. Подумав, старик начинает кататься в снегу, пока тот не покрывает его одежду, затем ложится на живот и так же, перекатываясь, пересекает улицу. Это занимает у него целый час - час смертельного ужаса, но лучше ужас, чем сама смерть. Какая-то дама наблюдает за ним из окна. В Баку все спокойно, но у дверей почты припасена куча песка - засыпать кровь, если кого-то убьют. В то же время, в далекой Казани мы присутствуем в зале суда - и эти судьи могли бы преподать урок учтивости и справедливости любому американскому коллеге.
* * *
Вот лишь несколько коротких взглядов на страну, где побывал г-н Фрейзер.
Из всей этой мешанины можно извлечь несколько очевидных фактов: во-первых, ситуация в России не поддается банальному или простому описанию; во-вторых, бесполезно делать вид, что все это можно объяснить действием одного принципа, или даже десятка принципов, что этот народ можно четко разграничить по партиям, отделить овец от козлищ, или сходу решить, какая из партий заслуживает сочувствия, а какая - порицания.
Тирания, конечно, отвратительна, но кровавая анархия - ничем не лучше. Еврейские погромы - это ужасно, но методичное истребление государственных чиновников - дело столь же омерзительное. Если на свете и существует государство, чьи деяния вопиют к благим Небесам, требуя карающего удара молнии - то это государство Романовых. Но если вопрос стоит так: либо этот режим продержится еще несколько лет, либо страна попадет в руки абсолютно беззаконной орды, то и самый ярый ненавистник деспотии, наверно, поколеблется с ответом.
Дело, вероятно в том, что основная масса русского народа, чье положение и без того незавидно - один Господь ведает, как трудно сосуществовать десяткам различных рас, идей, интересов, религий и традиций - стала жертвой двух экстремистских партий: деспотичной власти и отчаянных преступников, тиранов и террористов. Беда России, беда, никогда прежде не заставлявшая страдать сердца людей - плод кровавых эксцессов, что творят экстремисты: аристократия с одной стороны, и анархисты с другой. Возникает зловещий парадокс, достойный Мефистофеля: безрассудство каждой из сторон лишь усиливает безрассудство другой, и Россия оказалась между молотом и наковальней их ненасытной ненависти друг к другу.
Г-н Фрейзер утверждает, что русский - ленивый тугодум, добродушный и жестокий одновременно, сентиментальный и впечатлительный, - утром он готов убить своего врага, а вечером будет со слезами целоваться с ним - что он суеверный фаталист, отчасти азиат, а значит, по определению испорчен: ненавидя власть, он в душе любит ее.
По мнению г-на Фрейзера, ситуация в России выглядит так: общество разделено на два лагеря - тех, кто принадлежит к избранному кругу чиновничества, и тех, кто находится за его пределами. Чиновники смотрят на тех, кто не носит мундир, как на людей второго сорта; последние же считают чиновников кровососами. Один класс охвачен чисто азиатской страстью к власти, к высокомерному превосходству, к правлению суровыми, даже жестокими методами. Стоит русскому надеть мундир, и он, почти неосознанно, начинает тиранить всех вокруг. Он раболепствует перед вышестоящими, и ведет себя как господин с теми, кто находится в его власти. И речь здесь идет не о порочности отдельных людей - это черта национального характера. Те, кто ходит в партикулярном платье, ненавидят людей в мундирах, но сам мундир они обожают. Форма - символ власти, авторитета, и если ум образованного русского, приправленный европейскими идеями, бунтует против нее, то его азиатская душа не может ею не восхищаться.
Политические неурядицы в Росси во многом связаны с тем, что государственных должностей - с мундиром - на всех не хватает. Человек, попытавшейся получить такую должность, и потерпевший неудачу, приходит к выводу, что государство прогнило насквозь, и требует радикальных перемен и народного представительства.
По мнению автора, любая прослойка русского народа, окажись у нее в руках такая же власть, вела бы себя ничуть не лучше, чем нынешний господствующий класс. Русский остается русским, независимо от того, во что он одет - в раззолоченный царский мундир или красную рубаху революционера. Фрейзер убежден, что у русского человека отсутствуют важнейшие качества, необходимые для конституционного управления страной; что он лишен духа гражданственности, не понимает, что такое компромисс, и все доводит до крайности; и, несмотря на тонкий налет цивилизации, на деле он понимает только силу.
Это позволяет объяснить то необычайное действо, что разыгрывается в России на глазах у всего мира. И теракты бомбистов, и бессмысленная жестокость властей, приказывающих казакам рубить шашками безоружную толпу - хотя все это внушает отвращение и находится за гранью понимания любого человека западного склада - полностью соответствуют целям противоборствующих партий в Российской империи. Добродетельный, законопослушный, дружелюбный американец может лишь удивляться - почему русские не разрешат свои разногласия путем дискуссии, как разумные люди? Но с таким же успехом можно было бы ожидать, что тигр и слон будут дружески обсуждать, кто из них главнее. Главным может быть лишь один из них, и этот спор не решить без пролития крови. Сегодня власть принадлежит правительству, и свой авторитет оно поддерживает солдатскими штыками. В ответ русский народ бросает бомбы. Каждая из сторон терроризирует другую. Для русского правительства приказ солдатам стрелять по толпе мужчин, женщин и детей равносилен предупреждению английского полицейского о том, что порядок нарушать не следует. А бомбы, взрываемые революционерами - для них то же самое, что для англичан предвыборная агитация.
Подобные аргументы выглядят не слишком утешительно. Возможно, они не в состоянии объяснить российскую трагедию - а точнее, они совершенно не годятся для ее объяснения. Но ценность этой книги - не в выводах. Она - в точности нарисованной на ее страницах картины сегодняшней жизни и условий в державе русского царя.
___________________________________
Нью-Йорк - база русского флота? ("The New York Times", США)
Мы увидели Императора, а вот его подданный ("The Economist", Великобритания)
Как Америка может помочь России ("The New York Times", США)
