Тибету и Синьцзяну просто не повезло: они обладают ресурсами, от которых азиатский гигант не хочет отказываться, и стоят на пути к ресурсам, которые ему жизненно необходимы
На Западе трудно найти человека, который интуитивно не поддерживал бы идею о независимости Тибета. Но захотят ли американцы когда-нибудь отказаться от Техаса и Калифорнии? Для Китая «большая игра» — борьба Англии и России за контроль над Центральной Азией — не окончилась безрезультатной «ничьей», как для самих ее участников. По сути, именно Китай больше всех от нее и выиграл.
В соответствии с пограничными соглашениями 1895 и 1907 годов Россия получила Памир и превратила «Ваханский коридор» — узкую полоску афганской территории, граничащую с Китаем — в буферную зону против английской экспансии. Однако британцы не уступили России Восточный Туркестан (Уйгуристан); они оказали Китаю финансовую помощь в возвращении этого края, где теперь расположена провинция Синьцзян (в переводе с китайского — «новые владения»; в оригинале New Dominions — прим. пер.). И пока Западный Туркестан советские власти делили на отдельные союзные республики-«станы», Китай восстанавливал свою традиционную гегемонию над Синьцзяном и Тибетом: сегодня это его крупнейшие — и самые нестабильные — провинции. (Сейчас Пекин обвиняет Далай-ламу в сговоре с уйгурскими сепаратистами-мусульманами из Синьцзяна). Однако без этих регионов страна представляла бы собой то же самое, что Америка без всей территории к западу от Скалистых гор — то есть лишилась бы континентального размаха и великодержавного статуса.
Каждый турист, побывавший за последние десять лет в Тибете и Синьцзяне, знает: китайское владычество там реально до боли, и главные тревоги региона постоянно связаны с китайской версией американской доктрины «особого предназначения». Сразу же после окончания гражданской войны в 1949 году Пекин энергично принялся преодолевать «тиранию географии», покорять горы и пустыни региона, чтобы освоить его сырьевые ресурсы, наводнить край военными базами и исправительными колониями, расширить жизненное пространство для собственного неудержимо растущего населения.
Тибету и Синьцзяну не повезло: они обладают ресурсами, от которых Китай не хочет отказываться, и к тому же стоят на пути к ресурсам, которые ему жизненно необходимы. В Тибете находятся гигантские запасы древесины, урана и золота, а оба региона представляют собой географические «ворота», через которые китайские товары поставляются в Казахстан, Кыргызстан, Таджикистан, Афганистан и Пакистан, а вглубь Китая встречным потоком идут энергоносители.
Многолетний упорный труд легионов солдат и рабочих расчистил путь для безраздельного господства Пекина в регионе. Железнодорожная ветка, соединившая через горы Шанхай и Лхасу (движение поездов началось в 2006 году), символизирует не начало китайской гегемонии, а ее кульминацию.
Сегодня Тибет и Синьцзян стали ареной для рождения полиэтнической империи, чье строительство больше всего напоминает расширение американцами западной границы своей страны почти два столетия назад. Китайцы, подобно американским поселенцам, считают себя носителями цивилизаторской миссии, развивающими регион и тянущими его в современную эпоху. Азиатов-тибетцев (буддистов) и тюрков-уйгуров (мусульман) с корнем вырывают из Третьего мира — хотят они того или нет.
Им строят дороги и больницы, протягивают телефонные линии, создают рабочие места. Плата за школьное обучение снижается или отменяется вовсе, чтобы обеспечить им основы образования и привить «китайскую идентичность». В отличие от тех европейцев, что хотят превратить ЕС в христианский клуб, Китай не испытывает комплексов относительно включения в свой состав мусульманских территорий. Новая мифология китайского национализма основана не на поглощении меньшинств, а на представлении им равного статуса в рамках патерналистского государства: уйгурам и тибетцам говорят — вы не ханьцы, но вы китайцы.
«Советский Союз распался, потому что начал преждевременный эксперимент с гласностью — до того, как обеспечил единство своих народов», — объясняет китайский ученый из Шанхая, специализирующийся по Центральной Азии. Существование гигантских империй поддерживается сочетанием силы и права, и, как показывают события последних недель, Китай здесь отступать не намерен.
Даже в самых далеких уголках Тибета оборудованы небольшие посты, занятые взводом Народно-освободительной армии: солдаты этих гарнизонов демонстрируют силу, дважды в день упражняясь в боевых искусствах на городских площадях, часто в двух шагах от древних буддийских ступ. В непроходимых джунглях, официально превращенных в заповедники, скрыты от посторонних глаз полевые армейские лагеря. И пусть вас не обманывают плакаты с надписью «Энергия Тибета»: они рекламируют исключительно китайскую электроэнергетическую компанию.
Китай вложил в развитие региона миллиарды долларов, надеясь завоевать на свою сторону три миллиона тибетцев. В Лхасе на месте ветхих каменных построек возводятся капитальные дома — они выстраиваются по обочинам магистралей, соединяющих центр с новым железнодорожным вокзалом. Результатом модернизации по-китайски, однако, стало превращение города, некогда служившего символом самобытной культуры, в простые ворота, ведущие к горным плато, где диких яков по-прежнему больше, чем людей.
Однако еще ценнее тибетского приза — более обширный и густонаселенный Синьцзян, с его горными вершинами, пустынями и месторождениями нефти. Демографическую политику Пекина в этом регионе называют «апартеидом с китайской спецификой». Синьцзянские мусульмане всегда были непокорным народом; в заключительный период китайской гражданской войны им даже удалось ненадолго создать независимый Восточный Туркестан. Однако в 1950-х годах в рамках кампании «Развиваем запад» началось массовое переселение ханьцев в регион, а в ходе культурной революции Синьцзян стал ареной масштабных погромов, сопровождавшихся разрушением мечетей и сожжением Корана. Жестокие столкновения в столице Синьцзяна Урумчи в 1996 г. показали, что в условиях китайской гегемонии обеспечить преобладание исламской культуры мирным путем невозможно. Китайские власти распорядились прекратить восстановление мечетей и развернули кампанию под лозунгом «Бей посильнее!», бросив за решетку и казнив сотни людей, заподозренных в причастности к сепаратистскому движению. Сегодня в Синьцзяне мы видим результаты программы, которую начал, но не успел закончить, еще Мао Цзэдун: завершилось строительство железнодорожной ветки и автострады, по которым через пустыню Такламакан перевозится уголь, товары, и прибывают мигранты — это еще один шаг к китаизации провинции, где уйгуры уже составляют лишь половину населения.
Наступление на коренных жителей, их историю и архитектуру, появление в Урумчи сверкающих небоскребов, этих символов современного китайского капитализма, превратило столицу Синьцзяна в Шанхай Великого шелкового пути. Через город проходит автострада на шесть рядов; ханьцы, составляющие теперь большинство его населения, заправляют свои щегольские японские машины на просторных бензоколонках Sinopec и PetroChina. Урумчи кишит торговцами из России, Пакистана и всех лежащих между ними «станов», скупающими дешевые китайские товары, чтобы перепродать на родине с хорошей прибылью. Уйгуры в этом городе сегодня превратились в меньшинство, отодвинутое на обочину жизни. Близлежащие природные красоты осаждают китайские туристы; из-за их наплыва изумрудное Небесное озеро уже не кажется таким райским уголком.
Как это ни парадоксально, именно практически абсолютный контроль Пекина над обоими регионами дает наибольшую надежду на начало «китайской гласности»: правящий режим больше не сталкивается со сколько-нибудь значительным сопротивлением своему владычеству, и когда-нибудь это может побудить его ослабить гайки. Тибетцы, с их склонностью к духовности, давно уже ищут культурную опору на юге — в Непале и Индии; в XVIII веке Тибет получил фактическую самостоятельность в составе Китая (именно за такую модель ратует нынешний Далай-лама). Когда он уйдет со сцены, Китай, возможно, будет спокойнее воспринимать культурный обмен между буддистами, что станет еще одним шагом к восстановлению той роли перевалочного пункта на Шелковом пути, что Тибет играл тысячу с лишним лет назад, когда в Дуньхуане создавались «Пещеры тысячи Будд».
Постепенно по уровню жизни тибетцы и уйгуры обгонят своих соседей — монголов, киргизов, таджиков, афганцев, пакистанцев, индийцев и непальцев — и это может стать основой для притязаний Китая на «благотворную гегемонию» в других районах Азии. Впрочем, Пекин сначала добьется этой гегемонии, и только после этого заговорит о ней вслух.
Данная статья представляет собой сокращенный фрагмент из книги Парага Ханны «Второй мир: империи и факторы влияния в рамках нового миропорядка» (The Second World: Empires and Influences in the New Global Order); она выйдет в свет на следующей неделе
___________________________________
Параг Ханна: Возвращение империй (The Guardian, Великобритания)
