Рецензия на книгу Григория Раковского 'Конец белых: от Днепра до Босфора' (издательство 'Воля России', Прага)
____________________________________________
Статья опубликована 20 августа 1922 г.
В своем предыдущем - весьма интересном - труде Григорий Раковский описал отступление армии генерала Деникина, начиная с осени 1919 г., когда она стояла почти на пороге Москвы, до ее фактического распада на Черноморском побережье поздней весной следующего года. Это была история доблести и трусости, надежды и отчаянья, полная самых невероятных контрастов. В рецензируемой книге тот же автор рассказывает о попытке генерала Врангеля воссоздать белую армию в Крыму сразу после разгрома Деникина. Крымский этап эпопеи белого движения во многом напоминает деникинский: и в том, и в другом случае сначала было успешное наступление вглубь вражеской территории, затем - деморализация армии, катастрофическое отступление к морскому побережью и паническая эвакуация. И Деникин, и Врангель вполне могут повторить вслед за Амьелем , что у них была своя земля обетованная, свой час триумфа, а закончилось все изгнанием.
Г-н Раковский участвовал в кампаниях Деникина в качестве журналиста, аккредитованного при штабе его армии, однако своими глазами он видел лишь начало крымской эпопеи Врангеля - остальные события автор пытается воспроизвести по рассказам главных участников, включая самого Врангеля. Это, естественно, делает его книгу менее надежным источником, хотя по всем признакам Раковский старается точно излагать факты. Кроме того, с самого начала становится заметно его отрицательное отношение к Врангелю - и как к личности, и как к политику; автор куда больше сочувствует политикам-казакам, выступавшим за автономию своих областей, и не слишком стремившимся освобождать Центральную Россию от большевистского ига. Поэтому, когда Раковский говорит о политических вопросах, эту его точку зрения необходимо учитывать. В целом политические оценки - не самое сильное место книги: слишком уж бросается в глаза предвзятость автора. Но эту сторону повествования можно попросту проигнорировать, сосредоточив внимание на чрезвычайно умелом изложении военных и социальных аспектов кампании в Крыму.
К тому моменту, когда остатки деникинской армии сосредоточились в Новороссийске, в Крыму командовал энергичный и честолюбивый генерал Слащев, установивший на подчиненной ему территории репрессивный режим. Затем на полуостров прибыл из Одессы генерал Шиллинг - офицер, который в ходе эвакуации города проявил некомпетентность и попросту вел себя недостойно. Слащев отказался передать ему командование, - за что г-н Раковский подвергает его критике, хотя беспристрастный наблюдатель вряд ли с ним бы согласился - ожидая приезда из Константинополя генерала Врангеля, чтобы встать под его начало. В это же время в крымские порты прибывали суда с добровольцами и казаками из Новороссийска, - это было все, что осталось от армии Деникина.
Врангель принял командование и над ними, поскольку сам Деникин сложил с себя полномочия и отправился в Западную Европу. Однако политики-казаки в различных районах Черноморского побережья - одни в Грузии, другие в Крыму, третьи в Константинополе - попытались взять казачьи части под свое руководство. На протяжении всей книги мы читаем об их интригах друг против друга и против Врангеля - вырисовывается ужасающая картина опрометчивости и несостоятельности. Как бы мы ни оценивали политический курс самого Врангеля, трудно отнестись без сочувствия к его попытке обуздать казачий сепаратизм, подчинив его общим целям борьбы с большевиками. Впрочем, в конечном итоге все это не слишком повлияло на судьбу белой армии: ее неудача была обусловлена факторами более глубокого порядка.
Один из первых вопросов, с которыми столкнулся Врангель, заключался в следующем: в условиях, когда Антанта все больше склоняется к компромиссу с большевиками, не стоит ли белым попытаться заручиться поддержкой и помощью Германии? К чести Врангеля необходимо отметить, что он, следуя примеру своего предшественника Деникина, отказался от каких-либо сделок с противницей Росси в Великой войне, с державой, которая, переправив Ленина и его приспешников на родину после Февральской революции, несет прямую ответственность за приход большевиков к власти в этой многострадальной стране.
К несчастью, если верить г-ну Раковскому, избранный Врангелем курс был ненамного лучше: он наводнил гражданский госаппарат бюрократами и реакционерами, служившими еще царскому режиму. Впрочем, его главным представителем за рубежом стал известный либерал Струве, так что врангелевское правительство точнее можно было бы охарактеризовать как 'несоциалистическую коалицию'. С учетом прискорбного провала всех социалистических партий России после революции, непредубежденный читатель вряд ли упрекнет Врангеля за их исключение из своего аппарата, особенно если вспомнить, что он хорошо знал об одном примечательном факте времен Керенского: тогда на заседаниях правительства не рекомендовалось обсуждать военные вопросы из опасения, что министры-социалисты передадут секретные сведения врагу.
Весной 1920 г. войска Врангеля начали наступление из Крыма вглубь Таврического края, прилегающего к нему с севера. Большевики были полностью поглощены войной с Польшей и не могли выделить против него значительных сил. Французы, стремясь облегчить положение поляков, которым приходилось туго, неожиданно признали правительство Врангеля законным представителем России, и предложили ему такую же помощь, какую британцы прежде оказывали Деникину. Поначалу наступление проходило чрезвычайно успешно, но вскоре белые утратили доверие апатичного населения занятых территорий в результате реквизиций, принудительной мобилизации и бесчисленных эксцессов.
Тем временем две дерзкие десантные операции на Дону и Кубани провалились; в первом случае в Крым вернулся лишь один командующий группой, во втором уцелела только небольшая часть солдат. Из-за трудностей поддержания связи с повстанцами-казаками, которые вели партизанскую войну с большевиками, совместные операции с их отрядами были невозможны. Махно - лидер украинских бандитов-'зеленых' - оказался ненадежным союзником, а с началом мирных переговоров между большевиками и поляками, не выполнившими своих обязательств перед белым движением Юга России, Москва сумела перебросить большие силы для борьбы с Врангелем.
Англичанину трудно избежать чувства стыда, читая о действиях британского правительства по отношению к белым. Мы поддерживали Деникина, пока он не начал терпеть поражения, а затем наш премьер вдруг объявил, что с подозрением относится к самому существованию единого российского государства, и в критический момент мы прекратили помощь белой армии. Врангеля мы вообще отказались поддержать, ограничившись предложением - по бестактности оно явно не имеет равных в недавней истории дипломатии - принять участие в конференции в Лондоне, где с большевиками должны были обращаться как с равными, а ему пришлось бы довольствоваться лишь местом за столом переговоров, без права голоса.
Когда эта идея была с возмущением отвергнута, мы предложили выступить в роли посредника между большевиками и Врангелем, чтобы добиться амнистии для его людей, сражавшихся против красных в ходе гражданской войны. Возможно, это и можно назвать искусным политическим ходом, но русские патриоты восприняли его как низкое предательство; они хорошо понимали - в отличие от британских чиновников, очевидно - что большевики не потерпят существования белого 'лагеря' на советской территории, и страшный ЧК быстро расправится с его представителями. После этого мы просто отошли в сторону, бросив на произвол судьбы остатки проантантовских сил в России.
К тому времени их положение уже стало отчаянным: большевистская кавалерия прорвала фронт, и единственной надеждой была разрекламированная 'неприступность' оборонительных сооружений на Перекопском перешейке, соединяющем Крым с 'большой землей'. Однако на деле белые почти не позаботились о его укреплении. Один из парадоксов Гражданской войны в России состоит в том, что профессиональные военные оказались худшими командирами, а патриоты - худшими правителями, чем большевики. Деньги и материалы, призванные сделать Перекоп неприступным, растворились в руках людей, через которых они проходили. 'Я не отрицаю, - заметил позднее сам Врангель в интервью Раковскому, - что моя контрразведка на три четверти состояла из преступного элемента'. Наступающие красные преодолели перекопские оборонительные линии, почти не встретив сопротивления.
Офицеры на фронте были деморализованы как из-за собственных лишений, так и из-за бедственного положения своих родных в тылу: цены на предметы первой необходимости были баснословно высоки, и эти люди жили в полной нищете. Солдаты устали от войны; к тому же среди них было много принудительно мобилизованных крестьян и пленных красноармейцев, которых тоже включали в состав белой армии. Началась агония Крыма: ее масштабы превзошли даже то, что происходило в трагические дни разгрома Деникина. Был спешно отдан приказ об эвакуации, и на пирсах вновь выстроились длинные очереди мирных жителей, пытавшихся спастись. Но даже если им удавалось попасть на корабль, во многих случаях гражданских снова сгоняли на берег, чтобы освободить место для воинских частей, только что прибывших с фронта и требовавших, чтобы их эвакуировали раньше, чем некомбатантов.
Эвакуация была подготовлена не лучше, чем прежние такие же операции на Юге России - то же всеобщее отчаянье, те же самоубийства, убийства, попытки прорваться на корабли, беспорядки и репрессии. Поведение союзников было таким же странным, как и в предыдущих случаях: французские суда принимали на борт богатых спекулянтов, а не офицеров и их семьи; англичане и итальянцы поступили еще хуже - по словам г-на Раковского их корабли, вышедшие из Константинополя, чтобы принять участие в эвакуации, были отозваны Лондоном и Римом еще до того, как они добрались до Крыма. Единственной страной, проявившей себя сколько-нибудь достойно в этот ужасный момент, стала Америка, до тех пор не желавшая вмешиваться в российские дела независимо от того, побеждали белые, или терпели поражения. Из Крыма американские корабли вывозили столько беженцев, сколько могли вместить.
Следующий этап распада антибольшевистских сил наступил уже в Константинополе. Здесь острую ненависть русских вновь заслужили французы. Они, несомненно, пытались оказать помощь эвакуированным белым, но делали это исключительно на коммерческой основе, забрав себе в качестве платы весь белый флот и грузы, вывезенные из Крыма. Когда этот источник 'компенсации' иссяк, главной заботой французов стала ликвидация лагерей беженцев: откровенно пренебрегая тем, что Врангель остается главнокомандующим, они уговаривали его людей либо вернуться в Россию, либо отправиться в Бразилию в качестве колонистов. Первый вариант был попросту опасен для тех, кто соглашался на него пойти, и в лучшем случае означал бы усиление большевистской армии кадровыми военными и ослабление белых формирований.
Второй, как выяснилось, попросту стал результатом ряда недоразумений: Бразилия была готова предоставить право въезда лишь ограниченному числу русских, причем на таких условиях, которые, по выражению врангелевских офицеров, поставили бы их в положение 'белых рабов'. Солдаты-сенегальцы, охранявшие лагеря беженцев в Галлиполи, относились к русским как к военнопленным: между первыми и вторыми часто возникали инциденты, порой заканчивавшиеся кровопролитием. Часть казаков отправили на остров Лемнос, где они оказались в очень плохих, почти непригодных для жизни условиях. Демарши в Париже позволили убедить французское правительство отнестись к своим бывшим союзникам не столь сурово, но теперь препятствием на пути переговоров стала гордость самого Врангеля. Он не понял, что его время прошло, что он и его люди уже не представляли собой реальную силу в вопросах, связанных с Россией, а превратились по сути в бродяг, скитающихся по свету.
Ближе к концу горького рассказа г-на Раковского Врангель уже не вызывает прежнего сочувствия: ситуация настолько изменилась, что, продолжая держаться за остатки власти, он лишь вредил своим людям и их будущему. Именно в этот момент выживших в Крымской катастрофе белых спасли малые славянские страны: Чехословакия, Болгария и Югославия дали приют беженцам. Многие из последних солдат белой армии и тех, кто последовал за ними в изгнание, сегодня рассеялись по этим странам: остальные до сих пор ютятся в трущобах Константинополя и почти непригодных для жизни лагерях беженцев в Архипелаге и на островах Мраморного моря.
Взлет и падение белого движения на Юге России - одна из самых трагических страниц недавней истории; какой-нибудь будущий русский поэт наверняка сочтет это темой, достойной эпоса, а историк, изучающей наше время, не преминет отметить, что в этих событиях, как в капле воды, отразилась суть сегодняшней морали и политических тенденций. И в двух книгах г-на Раковского этот выдающийся исторический эпизод изложен чрезвычайно ярко.
* * *
* Анри-Фредерик Амьель (1821-81) - швейцарский поэт и эссеист. Фраза взята из его 'Дневника'. (Вернуться к тексту статьи)
Александр Куприн: "Еще раз о Врангеле и, конечно, не в последний" ("Общее дело", Франция)
______________________________________________
Как Америка может помочь России ("The New York Times", США)
'Кончайте болтать! От болтовни Россия погибла!' (BBCRussian.com, Великобритания)
Красная Армия - школа для народа ("The New York Times", США)
Швеция вооружается, опасаясь российской агрессии в Заполярье ("The New York Times", США)
Свобода всего мира под угрозой, если только американский меч не восстановит баланс ("The New York Times", США)
