Friday, May 2, 2008; A21
Идеология вновь обретает значение. Важной тенденцией последних лет является усиление не только великих держав, но и великодержавных автократий - России и Китая. Подлинно реалистический анализ международной арены начинается с понимания того, как этот непредвиденный сдвиг будет изменять наш мир.
Многие считают, что, перестав верить в коммунизм, китайские и российские лидеры перестали верить во что бы то ни было. Они стали прагматиками, продвигая собственные интересы и интересы своих государств. Но у китайских и российских правителей, как и у правителей автократий прошлого, есть набор убеждений, которыми руководится их внутренняя и внешняя политика. Они верят в преимущества сильного центрального правительства и презирают слабости демократической системы. Они считают, что сильная власть в стране необходима для того, чтобы ее уважали в мире. Китайские и российские лидеры - не просто автократы. Они верят в автократию.
А почему бы им не верить? В России и Китае рост национального богатства и автократия оказались совместимыми, вопреки предсказаниям либерального Запада. Москва и Пекин придумали, как разрешать открытую экономическую деятельность, подавляя политическую активность. Люди, делающие деньги, не будут совать нос в политику, особенно, если они знают, что в противном случае им отрубят нос. Новое богатство дает автократиям больше возможностей контролировать информацию - например, монополизировать телеканалы и контролировать интернет-трафик - часто при помощи иностранных корпораций, горячо желающих вести с ними бизнес.
В долгосрочном плане рост благосостояния может привести к политическому либерализму, но насколько долгосрочен это долгосрочный план? Возможно, эта перспектива слишком отдаленна, чтобы иметь стратегическую или геополитическую значимость.
Между тем, сила и прочность этих автократий будет формировать международную систему. Мир не вступает в новую идеологическую борьбу наподобие той, что характеризовала 'холодную войну'. Но новая эпоха пройдет под знаком, скорее, не общих ценностей и интересов, а обостряющихся противоречий и порой конфронтации между силами демократии и автократии.
Если у автократий есть свой набор убеждений, то должен быть и набор интересов. Правители Китая и Россия прагматичны, главным образом, в том, что касается защиты своей власти. Интерес к самосохранению формирует их подход к внешней политике.
Россия - хороший пример того, как система правления в стране влияет на ее отношения с внешним миром. Демократизировавшаяся Россия и даже демократизировавшийся Советский Союз Михаила Горбачева смотрели на НАТО довольно благожелательно и, как правило, имели хорошие отношения со странами, шедшими тем же путем к демократии. Но Владимир Путин считает НАТО враждебным образованием, называет его расширение 'серьезной провокацией' и спрашивает: 'Против кого задумано это расширение?' Однако сегодня НАТО ведет себя по отношению к Москве менее провокационно и угрожающе, чем во времена Горбачева.
Так чего же Путин так боится в НАТО? Это не военная мощь. Это демократия.
Мир после 'холодной войны' из автократических Пекина и Москва выглядит не таким, как из демократических Вашингтона, Лондона, Парижа, Берлина или Брюсселя. 'Цветные революции' в Грузии и на Украине, вызвавшие такой энтузиазм на Западе, встревожили Путина, потому что они сдерживают его региональные амбиции и потому, что он опасается, что их примеру могут последовать в России. Даже сегодня он предостерегает перед теми шакалами, которые 'подучились немного у западных специалистов, потренировались на соседних республиках, теперь здесь провокации будут устраивать'.
Американские и европейские политические деятели говорят, что они хотят, чтобы Россия и Китай интегрировались в международный либеральный порядок, но неудивительно, что российские и китайские лидеры испытывают настороженность. Могут ли автократы войти в либеральный международный порядок, не поддавшись силам либерализма?
В страхе перед ответом на этот вопрос автократии по понятным причинам оказывают сопротивление, и это приносит некоторый эффект. Автократия возвращается на сцену. Современный либерализм с его видением 'конца истории' не сумел понять сохранившуюся привлекательность автократии в этом глобализированном мире. Но изменения в идеологическом облике самых влиятельных мировых держав всегда влияли на то, какой выбор делали менее крупные страны. В Латинской Америке 30-х и 40-х годов в моде был фашизм, отчасти из-за своих видимых успехов в Италии, Германии и Испании. Рост силы демократий в последние годы 'холодной войны', кульминацией которого стало крушение коммунизма после 1989 г., способствовал наступлению глобальной волны демократизации. Усиление двух мощных автократий может вновь сместить равновесие.
Министр иностранных дел России Сергей Лавров приветствует возвращение идеологической конкуренции. 'Впервые за многие годы, - хвалится он, на рынке идей возникла конкурентная среда' между различными 'ценностными ориентирами и моделями развития'. А хорошие новости, с точки зрения Москвы, заключаются в том, что 'Запад теряет монополию на процесс глобализации'.
Все это представляет собой неприятный сюрприз для демократического мира, который считал, что такая конкуренция закончилась с падением Берлинской стены. Пора пробудиться ото сна.
Роберт Каган - старший научный сотрудник Фонда Карнеги за международный мир, автор ежемесячной колонки в Washington Post. Его последняя книга - 'Возвращение истории и конец мечтаний' (The Return of History and the End of Dreams)
____________________________________________
Роберт Каган: "Битву за сферы влияния инициирует Россия" ("Newsweek", США)
Диктаторы вернулись. . . а мы будто этого не замечаем ("The Sunday Times", Великобритания)
Умными фразами не скрыть переменчивости баланса сил в мире ("The Financial Times", Великобритания)
