Когда я был в Праге во время 'бархатной революции' 1989 года, то заметил на витрине магазина самодельный плакат, на котором были изображены цифры 6 и 8, перевернутые вверх ногами (на что указывали стрелки), так что получилась совсем иная дата: 89. Итак, перед нами история двух революций: шестьдесят восьмого и восемьдесят девятого года. Ну, может быть, не совсем 'двух революций', но, во всяком случае, двух периодов, которые можно назвать революционными. В этом году будет сорокалетие первой из этих революций, в следующем - двадцатилетие второй. Какую же из них лучше запомнят? И какая из них принесла больше перемен?
По частоте упоминаний с шестьдесят восьмым годом, пожалуй, тягаться нелегко. Чернил по этому поводу пролито уже больше, чем крови в Париже после революции 1789 года. По данным статистики, только во Франции опубликовано более ста книг на тему революционных событий мая 1968 года. Немецкие интеллектуалы специально собрались на очередной пивной фестиваль; в Варшаве и Праге вспомнили те весенние деньки со смесью горечи и сладостной ностальгии; даже британцы подсуетились, выпустив специальный номер журнала Prospect.
Причины подобного публицистического угара отыскать не трудно. Поколение 1968 года - пожалуй, наиболее четко сформированное в Европе после так называемого поколения 1939 года, для которого определяющим опытом стала пережитая в молодости мировая война. Те, кто в 1968 году учились в университетах, теперь, как правило, занимают видное положение в культурной жизни многих европейских стран. Так неужели же эти люди упустят возможность пообсуждать времена своей молодости? По-Вашему, это - несущественно? Да что Вы говорите, сударь.
А никакого 'поколения-89' не существует. В тот год на сцену вышли представители самых разнообразных групп: закаленные диссиденты, 'аппаратчики', церковники, наконец, простые рабочие и служащие средних лет, решившие выйти на улицу и стоять там до тех пор, пока не дадут ясно понять, что с них - достаточно. Кое-где и студенты сыграли важную роль, а теперь, двадцать лет спустя, многие из этих студентов стали играть важную роль в общественной жизни своих стран. Однако большинство представителей 'движения-89' все же были взрослыми людьми; более того - многие из них были также представителями 'поколения-68'. Даже 'героями отступления' в СССР, даже самим Михаилом Горбачевым на самом деле двигали воспоминания о 1968 годе.
Закономерно, что ярче всего мы помним те события, которые произошли с нами в нашей юности. Рассвет, который вы видели в двадцать лет, мог быть лишь видением; затем вам исполняется пятьдесят, вы видите настоящий рассвет, тот, благодаря которому мир навсегда становится другим, но хитрая обманщица-Мнемозина неизменно отдаст предпочтение первому. Вспомним и то, что 1968 год случился и в Западной, и в Восточной Европе, тогда как 1989 год затронул лишь Восточную.
Зато в политическом смысле восемьдесят девятый изменил куда как больше. Варшавская и пражская весна 1968 года окончились поражением. Парижская, римская и берлинская весна принесли лишь небольшие, частичные или временные изменения. Пожалуй, крупнейшей политической демонстрацией в Париже, состоявшейся 30 мая 1968 года, была демонстрация правых, которых французский электорат вскоре вновь привел к власти - еще на десятилетие. В Западной Германии реформистское, социал-демократическое правительство Вилли Брандта (Willy Brandt) частично восприняло дух тридцатого мая. Словом, во всех западных странах капитализм не погиб, а изменился и вновь пришел к процветанию. Зато благодаря событиям 1989 года была опрокинута европейская коммунистическая система, разрушена советская империя, покончено с разделением Германии, а заодно - и с идеологическим и геополитическим противостоянием, полвека определявшим мировую политическую систему и известным под названием 'холодной войны'. В смысле геополитических последствий 1989 год был как 1945-й или 1914-й. Если восемьдесят девятый год - гора, то шестьдесят восьмой в сравнении с ним - кротовая куча.
С современной точки зрения большая часть марксистской, троцкистской, маоистской и анархо-либерационистской риторики шестьдесят восьмого года представляется дурацкой и безответственной детской болтовней. Перефразируя Джорджа Оруэлла (George Orwell), люди играли с огнем, даже не зная, что такое огонь. Руди Дучке (Rudi Dutschke; один из лидеров студенческого движения 1968 г. - прим. пер.), выступая перед конгрессом по Вьетнаму в Западном Берлине, припомнил начало 'культурно-революционного переходного периода' (то есть предложил опереться на чудовищную 'культурную революцию' Мао как на пример для всей Европы) и назвал вьетконговцев 'революционно-освободительными силами', борющимися против американского империализма; все это, по его словам, выяснилось благодаря 'особенными производственными отношениями в студенческой среде'. Если в той среде что-то и производилось, то только лапша для развешивания на ушах слушателей. А в лондонской школе экономики эти люди скандировали: 'Что нам нужно? Все! А когда? Сейчас!'
Самовлюбленные нарциссы с красными флагами.
Тем, кто в 1968 году яростно бранил своих родителей (так сказать, 'поколение-39') за попустительство ужасам фашизма и сталинизма, не мешало бы самим воспользоваться поводом в виде очередной годовщины и хотя бы немного покаяться за то, как легкомысленно они в свое время выступали в поддержку кровавых режимов в отдаленных странах, о которых сами ничего не знали. Многие из них, впрочем, кое-чему научились и не повторили сделанных в мальчишеском запале ошибок. В последующие десятилетия эти люди придерживались более взвешенной политики либерализма, социал-демократизма или так называемого 'нового эволюционизма' зеленых (по выражению польского шестидесятника Адама Михника (Adam Michnik)), выступая, в частности, за преобразование авторитарных режимов по всей Европе, от Португалии до Польши, и за права человека в отдаленных странах, о которых они успели кое-что узнать.
Сказать, что движение шестьдесят восьмого года характеризовалось лишь необдуманностью, легковесностью и отсутствием результатов, а восемьдесят девятого - взвешенностью и результативностью, было бы, конечно, упрощением. По этому поводу хорошо высказался Даниэль Кон-Бендит (Daniel Cohn-Bendit), типичнейший представитель 'поколения-68': 'Мы одержали победу на культурном и социальном фронтах и, к счастью, потерпели поражение на политическом фронте'.
Результатом событий 1989 года при поразительно малом количестве насилия стали структурные преобразования во внутренней и внешней политике, а также в экономике. В культурной и социальной сфере произошло скорее нечто вроде возвращения (или, по крайней мере попытки воспроизводства или имитации) существующей западной модели общества потребления. Волнения 1968 года не принесли сопоставимых по глубине преобразований в политико-экономической сфере, зато послужили стимулом к глубоким социокультурным изменениям как на востоке, так и на западе европейского региона (хотя точнее здесь было бы говорить не о 1968 годе, а о шестидесятых годах, когда таблетки сыграли несравненно большую роль, чем все митинги и баррикады).
Конечно, никакие перемены подобного размаха не проходят без негативных последствий; некоторые из них мы наблюдаем сейчас, однако по общему итогу можно сказать, что был сделан шаг вперед на пути к освобождению человечества. Почти везде и почти всегда улучшилось качество жизни женщин, представителей различных меньшинств, а также тех классов общества, развитие которых сдерживалось консервативными иерархическими структурами. Сам Николя Саркози (Nicolas Sarkozy), известный критик событий шестьдесят восьмого года, должен быть им благодарен, ведь в воображаемом им идиллически-консервативном обществе разведенец из иммигрантской семьи не смог бы стать президентом!
Итак, несмотря на все бросающиеся в глаза различия, именно совместное действие, произведенное событиями утопического 1968-го и антиутопического 1989-го, и создало тот социально и культурно либеральный, во многом социал-демократический и глобализированный вариант капитализма, который господствует в Европе и большей части остального мира. Но в этот юбилейный год, сорок лет спустя, машина капитализма дает сбой. Что, если на следующий год, под двадцатую годовщину 1989-го, положение еще ухудшится? Вот это будет всем революциям революция.
___________________________________________________
Сарко и дух 1968 года ("The International Herald Tribune", США)
