В Брюсселе все вроде бы согласны с тем, что ЕС необходимо выработать единую внешнюю энергетическую политику: диверсифицировать источники и маршруты поставок и ослабить власть России над европейским рынком природного газа.
Недавно Бенита Ферреро-Вальднер (Benita Ferrero-Waldner), комиссар ЕС по внешним связям, в своей недавней статье о зарождении европейской энергетической дипломатии, писала, что Европейский Союз заключил соглашения или ведет переговоры с Азербайджаном, Украиной, Казахстаном, Туркменистаном, Алжиром, Египтом, Марокко, Иорданией, Ираком, со странами Персидского залива. Также, по ее словам, 'если позволит политическая ситуация', ЕС пойдет на энергетические переговоры и с Ираном.
Что ж, размер списка и правда впечатляет. Однако реальная схема, которая за ним стоит, не выдерживает никакой критики, ибо в ней практически все элементы - от наличия запасов газа и возможности их освоения до политической и экономической возможности создания соответствующей транспортной инфраструктуры - существуют в лучшем случае в виде гипотез.
Особенно ярко виртуальную природу энергетической политики ЕС иллюстрируют недавние объявления о том, что свой газ в Европу собираются экспортировать Туркменистан и Ирак. То, что у Туркменистана, с учетом его существующих договорных обязательств, действительно найдется для ЕС 10 миллиардов кубометров газа в год - совершенно не факт. Но это и не очень важно: в любом случае проверить это утверждение будет весьма затруднительно, поскольку все предлагаемые варианты транспортировки туркменского газа на западный берег Каспийского моря выглядят совершенно несерьезно. Да и контрактов, собственно, никаких не подписано. Но это еще ничего: иракское предложение (5 миллиардов кубометров в год начиная 'где-то года через три-четыре') экономически еще менее обоснованно.
Общий знаменатель этих двух предприятий - проект Nabucco, 'газового коридора' в Европу через Турцию, на котором, по идее, должны зиждиться все планы диверсификации и ослабления зависимости Европы от России. Однако газа, выделенного непосредственно 'под Nabucco', в природе еще нет - ни в Центральной Азии, ни на Ближнем Востоке. Собственно, этот газопровод с самого начала предполагается строить 'на будущее': как только он будет построен, газовики сами к нему потянутся.
И это при том, что сегодня привлечение финансирования под любой проект международного газопровода стоимостью в несколько миллиардов евро возможно только при наличии долгосрочного контракта между покупателями топлива и добывающей компанией, имеющей в своем распоряжении серьезные запасы. Конечно, дипломатия может помочь снизить внеэкономические риски, но она при всем желании не сможет заменить экономическую логику. Еврочиновники всячески стараются показать, что потенциально через Nabucco можно пропустить огромную массу газа - что ж, может быть, это и так. Но перспектива постройки этого трубопровода от такого потенциала не становится более определенной.
А теперь давайте зададимся вопросом: стоит ли так уж этого бояться? Представление о том, что у Европы нет, а если и есть, так скоро не будет, доступа к диверсифицированным и надежным (читай: нероссийским) источникам поставок как-то не очень подтверждается реальными данными. Даже если Россия увеличит поставки газа в Европу, ее доля в газовом импорте нынешних 27 стран ЕС с 1980 года упала практически в два раза - по разным странам падение составило от 80 до 40 процентов. С 1990 года рост импорта газа в Европе на 80 процентов приходился на источники вне России. Иными словами, источники поставок газа в Европу диверсифицированы уже сегодня. И если Россия сегодня не может (или не хочет) осваивать свою ресурсную базу и увеличивать экспорт в Европу, то, значит, в ближайшие годы европейский рынок автоматически станет более привлекательным для других экспортеров - хотя это также автоматически означает, что цены на газ будут выше.
Газовая безопасность Европы укладывается, по большому счету, в три пункта. Во-первых, необходимо обеспечить в Восточной Европе то же разнообразие источников поставок газа, какое сегодня есть в Западной Европе - на востоке зависимость от России выше, но объем самих рынков меньше. Единственный способ это сделать - интеграция рынков. Единый рынок газа в Европе фактически будет фактором солидарности всех потребителей; если он будет создан, о двусторонней зависимости конкретных потребителей от поставщика можно будет забыть.
Во-вторых, необходимо усилить способность Европы как единого организма реагировать на срыв поставок, по какой бы причине он ни произошел. Опять же, единственный способ этого добиться - интеграция рынков и обеспечение конкуренции. На здоровом рынке недостаток товара в одном месте всегда приводит к некоторому повышению цены на рынке в целом. Кроме того, можно принять и дополнительные меры - прерываемые контракты, аварийные запасы, - которые смягчат эффект любых непредвиденных сбоев.
В-третьих, нужно сделать так, чтобы газовые отношения между ЕС и Россией как можно меньше оказывали затормаживающее влияние на внешнюю политику Европейского Союза по отношению к Москве. Если в Европе будет единый и гибкий рынок газа, то мы не просто добьемся большей прозрачности в отношениях между 'Газпромом' и крупными энергетическими компаниями Германии, Италии и Франции - повысится общая безопасность Восточной Европы. С этих позиций говорить с Москвой одним голосом будет уже гораздо легче.
Построение нормально работающего газового рынка - это, конечно, не такой грандиозный проект, как разработка новой внешней энергетической политики. Однако это проект гораздо боле осуществимый. Именно этим и должна заниматься Еврокомиссия.
Пьер Ноэль - исследователь центра EPRG при Кембриджском университете и научный сотрудник Европейского Совета по международным отношениям (European Council on Foreign Relations)
____________________________________________________________
Разделяй, властвуй или забалтывай ("The Economist", Великобритания)
Анализ: будущее отношений ЕС-Россия ("United Press International", США)
