Политика открытости в авторитарном государстве может быть опасна. Михаил Горбачев убедился в этом два десятка лет назад, когда его попытка 'добавить света' в советское общество бумерангом ударила по самому генсеку.
Теперь с той же политической 'гремучей смесью' экспериментируют китайские лидеры, предоставляя согражданам и всему миру неожиданно полную информацию о разрушениях, вызванных землетрясением в юго-западных регионах страны. Правители пострадавшей от циклона Мьянмы, напротив, действуют в точности по авторитарному 'уставу', ограничивая доступ в дельту Иравади и даже помощь ее жителям - в этом регионе ураган унес жизни десятков тысяч людей.
Хотя реакция китайских властей на стихийное бедствие несомненно выглядит более гуманной, и является лишь небольшим шажком в сторону открытости, она может привести в действие политические силы, способные со временем превратиться в угрозу стабильности в стране. Особенно это актуально для нашей эпохи мгновенной связи - даже в стране вроде Китая, где власти пытаются контролировать доступ к интернету.
'Когда вы начинаете политику открытости и ослабляете контроль, вы словно движетесь по скользкому склону, - заметил на прошлой неделе в связи с событиями в Китае Джек Ф. Мэтлок-младший (Jack F. Matlock Jr.), занимавший в горбачевскую эпоху пост американского посла в Москве. - Вы быстро превращаетесь в мишень для всех недовольных, и достаточно скоро у людей возникает неприятие к системе в целом'.
Китайскому руководству, конечно, известно о том, что произошло в СССР. Судя по всему, кровавое подавление выступлений сторонников демократии на площади Тяньаньмэнь в 1989 г. отчасти было обусловлено опасениями, что ослабление репрессий принесет Китаю те же потрясения, что и Советскому Союзу. Неслучайно именно КНР стала первой страной, где была переведена и издана вышедшая в 1995 г. книга Мэтлока о распаде СССР - 'Смерть империи' ('Autopsy on an Empire').
Кроме того, Пекин избрал иной путь реформ, по сути предлагая народу динамичный экономический рост и определенную 'отзывчивость' к его жалобам - в тех случаях, когда проблемы можно списать на местные органы власти - в обмен на сохранение однопартийной системы. И вполне возможно, такая реакция китайских властей на землетрясение, в то время, когда они ограничивают информацию о репрессиях в Тибете, может оказаться мудрым шагом, а не прелюдией к дестабилизации.
И все же стоит вспомнить тот период, когда эксперимент с 'дозированной' открытостью вышел из-под контроля.
Будучи корреспондентом и шефом московского бюро New York Times в конце 1980-х, я мог наблюдать за медленным распадом СССР при Горбачеве, так сказать, из первого ряда партера. Придя к власти в 1985 г., и инициировав политику 'гласности' (открытости) и 'перестройки' (политических реформ), он, конечно, не предполагал, что дело закончится крушением советской империи и роспуском КПСС.
Развитие событий все больше напоминало цепную ядерную реакцию, вышедшую из-под контроля, когда неизбежный взрыв должен погубить самого экспериментатора и всех, кто оказался рядом.
Горбачев понимал, что страна 'гниет изнутри', что она парализована репрессиями, идеологической косностью, отсталостью экономики и глубоко циничным отношением русских к собственной власти. 'Так дальше жить нельзя', - заметил он в разговоре с женой Раисой за несколько часов до избрания главой партии (об этом Горбачев пишет в своих мемуарах, опубликованных в 1995 г.). Однако он явно не имел ни малейшего представления о том, к чему приведут его инициативы, когда, вскоре после прихода к власти, первым из советских лидеров 'пошел в народ' в Ленинграде и начал давать интервью без заранее оговоренного сценария.
Тогда, на заре гласности, было трудно сказать, носят эти перемены чисто косметический характер, или станут прологом более глубоких реформ.
Как-то в конце 1985 г. в нашем московском корпункте неожиданно появился американский поэт-битник Ален Гинзберг (Allen Ginsberg). Он принес пакет от советского поэта Евгения Евтушенко: в нем был текст речи, которую Евтушенко произнес на съезде Союза писателей. Через несколько дней мой коллега Серж Шмеманн (Serge Schmemann) изложил ее содержание в статье, напечатанной на первой полосе New York Times: 'Заседание было закрытым, но тем не менее выступление поэта, осудившего искажение истории, самолюбование, молчание и привилегии в литературной среде, было необычайно смелым'.
В последующие годы гласность, набирая силу, один за другим срывала покровы лжи, лежавшей в основе советского государства. Каждый ее шаг вперед подрывал авторитет партии и правительства.
Взрыв на Чернобыльской АЭС в апреле 1986 г. разрушил доверие к Кремлю - и дал мощный импульс гласности. Кремль, как и бирманские лидеры после циклона, похоже, был буквально парализован случившимся. Первое официальное заявление - 44 'успокаивающих' слова - появилось через сутки с лишним после разрушения реактора, и через несколько часов после того, как в Швеции (от нее до Чернобыля - 800 миль) было зафиксировано тревожное повышение уровня радиации в атмосфере.
Отсутствие информации подвергло опасности здоровье тысяч людей, проживавших в зоне бедствия. Горбачев, явно смущенный этим провалом, удвоил усилия по повышению транспарентности в партии и государстве.
Под ярким 'лучом прожектора', осветившим глубины советской истории, наружу выплыла правда о жестокости Сталина, и даже Ленина. Газеты и журналы впервые начали открыто писать о коррупции и некомпетентности во власти. Художники, драматурги, кинематографисты и писатели рисовали беспощадную картину злоупотреблений советской системы.
Опубликованный в 1987 г. роман Анатолия Рыбакова 'Дети Арбата' - долгое время пролежавший 'в столе' неприкрашенный рассказ о сталинской эпохе - произвел в Москве настоящий фурор. В том же году был 'снят с полки' и фильм 'Покаяние' - острая сатира на сталинизм.
Достоверное описание советской оккупации Афганистана в 'бунтарском' журнале 'Огонек' впервые дало советским гражданам представление о катастрофическом конфликте, прежде преподносившемся контролируемыми Кремлем СМИ как полный триумф СССР. Вскоре после этого неприятие афганской войны в обществе начало нарастать.
На прошлой неделе Светлана Савранская поделилась с нами воспоминаниями о тех вдохновляющих днях - когда в 1987-1988 г. правда о советской истории опрокинула ее искаженную версию, которую преподавали ей и другим студентам МГУ.
Однако, по мере того, как обручи, скреплявшие советское общество, начали лопаться, возрастало и сопротивление набиравшим скорость переменам. Савранская - сейчас она работает аналитиком в Архиве национальной безопасности (National Security Archive) - научно-исследовательском центре при Университете имени Джорджа Вашингтона (George Washington University) - в те годы критиковала старые учебники, по которым велось преподавание в московской средней школе, где она была учителем истории. Вскоре ее перевели в преподаватели английского языка. 'Горбачев считал, что сможет контролировать гласность, использовать ее, но в конечном итоге даже он стал ее противником', - объясняет она.
Масштаб сопротивления прояснился в марте 1988 г., когда в центральной газете 'Советская Россия' была напечатана статья никому не известной преподавательницы химии Нины Андреевой с нападками на реформаторскую программу Горбачева. Тот факт, что статья заняла целую полосу, и момент ее публикации - Горбачев в это время находился с визитом в Югославии - явно говорили о том, что удар был нанесен из Кремля.
Это предположение фактически подтвердилось, когда на заседании, состоявшемся после возвращения Горбачева в Москву, несколько членов Политбюро выступили в поддержку статьи. 'Раскол был неизбежен, - вспоминает Горбачев об этом заседании в своих мемуарах. - Вопрос был только - когда?'
Решающим моментом с точки зрения гласности стало разрушительное землетрясение в Армении в декабре 1988 г.; тогда погибли десятки тысяч советских граждан. Отчаянно нуждаясь в зарубежной помощи, Кремль отменил все ограничения на поездки в зону бедствия. Московские корреспонденты западных СМИ с удивлением обнаружили: чтобы попасть в столицу Армении Ереван, достаточно просто купить билет и сесть в самолет - никаких предварительных согласований с властями не требуется. В Ереване с готовностью принимали иностранные самолеты с гуманитарной помощью, в том числе транспортники ВВС США, доставлявшие продовольствие, воду и лекарства.
Во многом напоминает нынешнюю ситуацию в Китае, не так ли?
Старый режим трещал по швам, но Горбачев оказался не готов к натиску долгое время подавлявшихся политических сил, выпущенных на волю его реформами. Самой мощной из них стал национализм - острое чувство гордости собственной государственностью, которое Сталин и его преемники пытались задушить в Латвии, Литве, Эстонии, Армении, Грузии и странах Восточной Европы.
Выпущенный из бутылки джинн национализма по сути 'положил на лопатки' Горбачева, который правда, надо отдать ему должное, не пытался сохранить советскую империю силой.
За свои усилия он был 'вознагражден' неуклюжей, но крайне деструктивной попыткой переворота в августе 1991 г., чрезвычайно ослабившей его позиции, и усилившей влияние Бориса Ельцина, порвавшего с Горбачевым еще в 1987 г. Через несколько месяцев Советский Союз был 'распущен', а его глава потерял свою должность.
Сегодняшняя Россия, несмотря на восстановление авторитарных методов управления Владимиром Путиным, по уровню свободы несопоставима с Советским Союзом в доперестроечную эпоху. И гласность сыграла в этом свою роль.
Возможно, эта мысль должна внушить беспокойство китайским лидерам. Как заметил на прошлой неделе посол Мэтлок, 'если вы лишаете репрессивные органы государства их полномочий и будоражите страну многочисленными проблемами, вы столкнетесь с процессом, который не сможете контролировать'.
