Регистрация пройдена успешно!
Пожалуйста, перейдите по ссылке из письма, отправленного на
Бен Льюис: 'Слева молот, справа серп...': история коммунизма в анекдотах коммунистической эпохи' (The Sunday Times)

Одним из аспектов непроходимой глупости Москвы было то, что она пыталась заменить бунтарские народные анекдоты официально санкционированной 'позитивной сатирой'

© РИА Новости Владимир Астапкович / Перейти в фотобанкСуперлуние, наблюдаемое в Москве в районе места расположения монумента "Рабочий и колхозница"
Суперлуние, наблюдаемое в Москве в районе места расположения монумента Рабочий и колхозница
Материалы ИноСМИ содержат оценки исключительно зарубежных СМИ и не отражают позицию редакции ИноСМИ
Читать inosmi.ru в
Поразительно оригинальное новое исследование краха советского блока начиналось статьей, посвященной анекдотам коммунистической эпохи. Тезис Бена Льюиса не сводится лишь к тому, что шутки облегчали страдания людей в долгие, серые десятилетия при советском коммунизме. По его мнению, они, представляя коммунизм смехотворным и неработоспособным, способствовали приближению его краха — разумеется, наряду со многими другими факторами.

Рецензия Кристофера Харта для The Sunday Times

Поразительно оригинальное новое исследование краха советского блока начиналось статьей в журнале Prospect, посвященной анекдотам коммунистической эпохи. Тезис Бена Льюиса не сводится лишь к тому, что шутки облегчали страдания людей в долгие, серые десятилетия при советском коммунизме. По его мнению, они, представляя коммунизм смехотворным и неработоспособным, способствовали приближению его краха — разумеется, наряду со многими другими факторами.

Влекомый своей миссией (или своей страстью) Льюис усердно трудился и много путешествовал. Он берет интервью у советского карикатуриста, живущего в одной из московских 'высоток'. Этот художник, которому в прошлом году исполнилось 107 лет, когда-то сочинял остроты против Троцкого, чтобы угодить Сталину. Он едет в Гданьск к Леху Валенсе, ставшему, как и многие другие бывшие политики, довольно раздражительным типом. Он раскопал шутки, которые не обязательно будут иметь успех в сегодняшнем пабе. Вот, например, одна из старейших: 'Старушка из деревни приходит в московский зоопарк и там впервые видит верблюда. 'Боже мой, — восклицает она, — что большевики с лошадью сделали!'

Зато другие анекдоты сталинской эпохи сохранили свою остроту. 'Какими были последние слова Маяковского перед тем, как он покончил с жизнью?— 'Товарищи, не стреляйте!' А вот, пожалуй, один из лучших в этой книге: 'Учитель спрашивает школьников: 'Кто ваша мать и кто ваш отец?' — 'Моя мать — Россия, мой отец — Сталин', — отвечает один из учеников. 'Очень хорошо, — говорит учитель. — А кем ты хочешь стать, когда вырастешь?' — 'Сиротой'.

По какой-то причине другие коммунистические режимы, похоже, не сумели породить подобный подрывной юмор. В Китае его определенно нет, считает Льюис, и в Северной Корее наверняка тоже, хотя у меня вызывает скептицизм его утверждение о том, что политических анекдотов не сочиняют непосредственные и от природы анархичные кубинцы. Одной из причин богатства антисоветского юмора, возможно, является то, что все эти восточноевропейские страны до 1989 года высмеивали не только коммунизм, но и тупость российского империализма.

Одним из аспектов непроходимой глупости Москвы было то, что она пыталась заменить бунтарские народные анекдоты официально санкционированной 'позитивной сатирой' — шутками, прославлявшими революцию или ненавязчиво призывавшими пролетариат пить меньше водки. Но любой анекдот, исполняя серьезную миссию, теряет свою остроту, и язык не поворачивается назвать эти потуги даже 'несмешными'. Между тем шутки, возникавшие естественным путем (anekdoty, как их называли русские), никогда не производят впечатление нездоровых или мизантропических — в них сквозит своего рода здравое отчаяние.

Бесконечный дефицит при коммунизме давал много пищи для юмора. 'Почему в продаже нет муки? Ее начали добавлять в хлеб'. Эта шутка вполне актуальна для сегодняшнего Зимбабве под властью Мугабе. (Мне рассказали, что сейчас там популярен такой анекдот: 'Чем пользовались зимбабвийцы до свечей? Электричеством').

В 1980-е годы возникло несколько анекдотов даже на тему Чернобыля. 'Сколько русских нужно, чтобы заменить лампочку? Ни одного. Они и так все светятся'. Но то было десятилетие перестройки, гласности и робких проблесков рассвета. Рональд Рейган любил и собирал антикоммунистические анекдоты, понимая своим ограниченным, но острым умом, что они не просто смешны, но также имеют важное значение. По словам Льюиса, на саммитах он даже рассказывал их Горбачеву и, как правило, это заканчивалось спорами о том, как должна звучать концовка.

Зачастую лживость свинцовой бюрократии коммунистического режима сама напоминает черный юмор. Режим Чаушеску в Румынии ответил на дефицит продовольствия не более эффективной организацией сельскохозяйственного производства, не говоря уже о либерализации рынка, а публикацией выводов особой 'комиссии по питанию', выяснившей, что румынам требуется меньше калорий, чем всем остальным. Может быть, Мугабе стоит перенять этот опыт? Или бирманским генералам?

Льюис обращает внимание на то, что нацизм породил довольно мало анекдотов — и дело, видимо, не только в том, что нацизм был немецким изобретением. При коммунизме люди шутили над коммунизмом, а при нацизме — над евреями. Несмотря на тот факт, что — с точки зрения статистики — советский коммунизм был так же разрушителен для человеческого счастья, да и для самой человеческой жизни, как нацизм, нацистская эпоха по сей день сохраняет ореол злодейства, а коммунистическая — откровенной глупости. А человеческая глупость нас смешит, в то время как человеческая злоба вызывает у нас отвращение или стыд. Однако в книге есть один еврейский анекдот нацистской эпохи: 'В чем разница между евреями-оптимистами и евреями-пессимистами? Все евреи-пессимисты в эмиграции. Все евреи-оптимисты в концлагерях'.

Несколько досадно то, что Льюис не приводит нас прямиком в Россию Владимира Путина. Да, строго говоря, тема его книги —коммунизм, но неужели сейчас не найдется хороших анекдотов? Хотя вряд ли что-то может быть смешнее, чем фотографии Путин, снятые во время рыбалки в Сибири, на которых он красуется с голым торсом.

Со стороны Льюиса было несколько невнимательно отнести Мольера к XVIII веку. Кроме того, он недооценивает ключевую роль в крушении коммунизма папы Иоанна Павла II, который непосредственно воодушевлял протест и движение 'Солидарность' в своей родной Польше — многими эти шаги были восприняты как 'начало конца'. Однако стоит процитировать один из афористичных выводов самого Льюиса: 'Если вы сомневаетесь в коммунизме, то в итоге получаете демократию. Если вы сомневаетесь в демократии, то в итоге получаете еще больше демократии'. А его исследование — это восхитительное приношение радостной, человечной анархии смеха, ближайшим аналогом которой в политике является та бесшабашная, хаотичная, система политических благих намерений, которую мы называем демократией. В его книге есть даже мораль, которая заключается в том, что мы никогда не должны прекращать шутить над Гордоном Брауном и Дэвидом Камероном, борцами за экологию и тупоголовыми шефами полиции, олигархами-миллиардерами и неумелыми джихадистами… мишеней для острот, как всегда, хватает.

А лично мне в этой книге больше всех понравилась вот какая шутка (привожу дословно): 'Как называется промежуточная стадия между социализмом и коммунизмом? Алкоголизм'.

Hammer & Tickle: A History of Communism Told Through Communist Jokes by Ben Lewis, Weidenfeld £14.99 pp340

_______________________________

При Путине с анекдотами беда ("Gazeta Wyborcza", Польша)

Герой анекдотов Владимир Путин ("La Croix", Франция)

ГУЛАГ юмору не помеха ("Le Temps", Швейцария)

Анекдоты, заставлявшие советских лидеров краснеть от злости ("Evening Standard", Великобритания)

Заходят как-то Путин, Сталин и Брежнев в бар… ("The Miami Herald", США)