Данный материал публикуется в рамках акции 'Переводы читателей ИноСМИ.Ru'. Эту статью обнаружила и перевела наш читатель Melody, за что мы ей крайне признательны
__________________________________________________
- Но ведь кто этим русским простит, когда мы умрем? Они не могут навечно остаться без прощения, — 94-летняя Альбина Пехачек сжимает в дрожащей руке репродукцию лика Христа с Туринской плащаницы. — Так страшно замучен! А велел Отцу простить тех, кто его убил.
Священник Юзеф Миколаец помнит, что, когда он предложил приходскому совету, чтобы крестный ход в годовщину советской резни начинался на 'русском кладбище', то даже помертвел от страха.
Ему 58 лет, и уже 15 лет он служит приходским священником в селе Богушицы под городом Ополе (Силезия). Также преподает на теологическом факультете Опольского университета. Это скупой на слова силезец из под Рацибужа, поэтому, если сейчас он говорит, что помертвел от страха, это значит, что тогда, 13 лет назад, действительно сильно испугался.
Потому что он сказал это тогда спонтанно, не взвесив предварительно всех 'за' и 'против'. Потому что он говорил это людям, которые пережили погромы в последние дни января 1945 года. Потому что на кладбище могли лежать убийцы их родителей, дедушек, братьев и сестер, а он предложил молитву за этих убийц. И к тому же хотел, чтобы советских солдат простили.
Молиться за русских
Крестный ход 13-летней давности люди в Богушицах помнят до сих пор. И те, кто начал его у стоящего в отдалении от села памятника солдатам Красной Армии, и те, кто присоединился только на следующей остановке. Потому что только тогда, через 50 лет после резни, они начали спрашивать у своей совести, простили ли они тех советских солдат или нет.
— Некоторые считали, что священник плохо поступил, велев молиться за русских. Ведь как молиться за тех, кто вырезал почти целое село, — задумывается София.
Но священник ничего не велел. Только посчитал, что настало время открыто сказать силезцам, что жертвами войны были не только их убитые родственники, но также и русские, павшие на этой земле. Он считал, что им проще будет простить, когда они это поймут. Для этого понимания нужен был символический жест на кладбище. А прощение было нужно им самим. Потому что — по мнению священника — тот, кто прощает, перестает чувствовать себя жертвой и избавляется от той тяжести в душе, которая не позволяет жить.
А если этот аргумент священника кого-то не убедил, был еще другой. Более важный. Ведь Бог прощает человеку, который отпускает вину своим должникам. Поэтому когда католик произносит 'Отче наш', он не может не простить, потому что иначе молитва будет неискренна.
Нас поставили на кухне для расстрела
Сейчас неизвестно, как тогда было с этим прощением. Ведь те, кто тогда не пришли к памятнику советским солдатам, утверждают, что не от застарелой злости это сделали, а просто не смогли доехать на кладбище, которое расположено в пяти километрах от села. Или что 'что-то там случилось'.
Но пришли уже к другой остановке. Она была в селе на месте самых страшных убийств. Они стояли там и плакали. Карол Матушек — над тремя сестрами и родителями, которых убили красноармейцы, когда ему было семь лет. А больше всего над трехлетней Гердой. Потому что ее смерть спасла ему жизнь. Она сидела на его коленях, когда русские выломали дверь подвала, в котором пряталась его семья. Стреляли не глядя. Пуля, которая убила девочку, только ранила Карола.
Хенрик Брой — над расстрелянными дедом, мамой и отцом. И над двумя братьями Франциском и Альфредом. И над двухдневной сестренкой Марыйкой.
И над собой тоже наверняка заплакал, потому что не запомнил своих близких. Один только раз ему приснилась мама, но и этого сна он уже не помнит. Ему было два года, когда тетка Клара схватила его на руки и через окно убежала из дома, в двери которого вошли красноармейцы.
У ограды сельского старосты Бинка плакала Гертруда. В его сарае автоматная очередь продырявила тела ее матери и пятерых братьев и сестер. Днем раньше русские застрелили во дворе ее отца, а на другой день еще одну сестру. Бинков тоже расстреляли, всю семью из восьми человек. И всех, кто прятался у старосты. Расстреляли и тех, кто прятался в большом подвале Любчиков. И семьи Пехачков, Пехотов, Гола, Гельников, Смолинов, Сегетов, Либсы…
С 28 января 1945 года за два дня русские убили в Богушицах около трехсот силезцев. Местных и тех, что искали в деревне убежища.
— Не было семьи, которая кого-нибудь не потеряла, а некоторые уничтожены полностью. Нас тоже поставили на кухне для расстрела, — вспоминает Мария Апостель.
— Русский спросил 'skolka was' и вложил в магазин пять патронов. Для отца, брата, сестры, для меня и для мамы, которая крикнула 'Дети, молитесь, это последняя минута'. А я даже не смогла, так страшно боялась этой пули, — Мария говорит на силезском наречии, так же как и ее соседи и мать, велевшая детям молиться перед смертью.
Они выжили, Отылка Ягло спасла им жизнь. Зашла и, рыдая, спросила, можно ли ей привести сюда мать и братьев с сестрами. Потому что отца застрелили, а дом горит.
— И тогда этот русский молча ушел. Может, совесть в нем проснулась, как увидел плачущего ребенка, — размышляет Мария. В тот день у нее в голове все стерлось. Забыла стихи, которые выучила в школе. Ей тогда было 13 лет. На самом деле неизвестно, почему именно в Богушицах дошло до такой страшной резни. В соседних деревнях таких убийств не было.
С чего бы им ненавидеть?
Альбина Пехачек хоронила убитых в массовых могилах у церкви. Схоронила 98 трупов. Укладывала их семьями. И боком, чтобы больше поместилось.31 января русские приказали людям уходить из села. А тела, которые не успели перевезти на кладбище, похоронить во дворах.
Село отбили немцы. Потом снова советы. Трупов прибавилось.
— Когда мы в марте вернулись в Богушицы, то собрали немецких солдат с полей и улиц и с несколькими русскими похоронили вместе под стеной кладбища. Тех, убитых в январе, что лежали под домами, мы откопали и тоже перенесли к церкви, — рассказывает Альбина.
Русские похоронили своих убитых в нескольких километрах от села. Сколько их там лежит теперь — неизвестно. В 50-х годах тела после эксгумации перевозили на кладбище в Кендзежине-Козлю.
От тех, кто пал под Богушицами, остался обелиск с красной звездой, серпом и молотом.
С надписью на двух языках: 'Вечная слава героям Красной Армии, павшим за свободу народов в 1945 году'. В русской версии надписи, кроме 'свободы', есть еще 'независимость'. Почему это слово пропущено в польском переводе, никто в деревне не знает.
Памятник стоит ухоженный, а трава вокруг подстрижена. Стоят горшки с цветами. Часто кто-то зажигает свечу.
Это священник убедил прихожан, чтобы заботились о могиле.
После приходского совета, на котором он предложил провести крестный ход, священник пошел к директору школы. Предложил, чтобы ученики взяли шефство над советским обелиском. Благодаря этому они научатся тому, что каждая потерянная жизнь — важна. И советская, и силезская, и немецкая. С 13 лет ученики прибирают кладбище вместе с родителями.
Знак ли это прощения? Роза Келбаса, которая учит религии и биологии, убеждена, что это так. Никогда ни одна бабушка и ни один дедушка не были против, когда детей забирали для ухода за русскими могилами. А ведь если бы они и теперь ненавидели, то наверняка не согласились бы.
Когда она рассказывает детям о том, что случилось в селе в последние дни января 1945 года, то хочет знать, ненавидят ли они русских за то, что сделали с их дедам. 'А они делают большие глаза, потому что не понимают, о чем я их спрашиваю. С чего бы им ненавидеть? Для них это история, — говорит Роза. — А старшие простили. Не проходят безразлично, а зажигают на этих могилах свечку. А в последнюю неделю января молятся на литургии и за русских, и за своих'.
Прощение без условий
Литургию по жертвам войны служат с 1945 года. Пока отец Миколаец не сказал, что жертвами были также и советские солдаты, его прихожане молились только за своих.
Но год за годом на проповеди он напоминал о необходимости прощения. И объяснял, что это не российский народ виноват в их боли, а только конкретные люди, которые тогда в январе вошли в село. И даже их нужно простить.
В этом году он просил помолиться за жертв войны в Пакистане, Афганистане, Ираке и Кении. И за поляков, убитых на Восточных землях. Приглашенный в Богушины священник проф. Юзеф Волчанский из Папской теологической академии в Кракове объяснял силезцам, что не только они одни так страшно пострадали. Говорил, что в Богушицах террор продолжался несколько дней, а поляки на востоке испытывали его шесть лет оккупации, потом до 90-х годов. И что должны простить, хотя никогда не услышали слова 'простите'. Потому что прощение не может ставить условий.
И говорил также, что они должны помнить о трагическом прошлом. А о памяти, как и о прощении, заботится отец Юзеф. Он хотел бы издать воспоминания своих прихожан, но не все соглашаются. 50 лет боялись говорить о том, что пережили, и этот страх все еще сидит в некоторых из них. Или такая сильная боль, что даже со священником не могут разговаривать. Поэтому, чтобы не ранить людей, священник попросил их только написать воспоминания. И пообещал, что опубликует их только после их смерти.
Свидетелей остается все меньше. Их можно уже посчитать на пальцах обеих рук.
За всех легче молиться
В Богушицах говорят, что не держат обиды. Вот уже несколько лет у них живет репатриант из Харькова. Его называют 'наш русский'.
Но отец Миколаец не знает, простили ли его силезцы Советам. Если что в Богушицах известно точно, то это старание, с которым священник добивается этого прощения. Но не к совести каждого он пробился.
— Ксендзу легко сказать: простить. Он должен так говорить, ведь это священник, — говорит Матильда, которая пережила погромы. И молится за жертв войны. За всех, потому что так легче. Отдельно за русских — нет. За них пусть сами россияне молятся.
Карол, родственник Матильды, простил. Он сказал священнику, что россияне посылают в Чечню молодых солдат, которые вообще не хотят туда ехать. И, наверное, те русские, которые пришли в Богушицы, тоже не хотели участвовать в войне.
Мария Апостель простила. 'А что мне прощать, ведь в мою семью не стреляли', — рассуждает она.
Гертруда говорит, что в ней уже нет гнева.
Также как и пани Агнешка из семьи уже покойного Карола Матушки. 'Ну, а что было делать. У христианина нет другого выхода'.
Мария, братья и сестры которой погибли на кухне от взрыва гранаты, тоже простила. Хотя с тех пор осталась калекой. Граната разорвала ей ногу.
Хенрик Брой теперь не вспоминает того, что случилось. Еще пару лет назад ему было тяжело. Но простил, как велит вера. А может это заслуга священника, который все время об этом прощении твердит? Но если бы не было у него счастливой семьи, детей и внуков, то, наверное, было бы трудней послушаться священника.
— Нужно жить. Что было, то прошло, и быльем поросло, — отрезает он. Но молится ли за русских? Этого он не говорит.
И минуту колеблется с ответом на вопрос, пригласил бы русского на чашку кофе или нет. Наверное, не сказал бы 'убирайся вон'.
Опрос на сайте "Газеты Выборчей"
Вы готовы простить русских?
46% — Да! (331)
36% — Да, но пусть извинятся (260)
17% — Никогда в жизни (122)
Число поданных голосов: 713
Примечание переводчика: большое спасибо mustela_p_f и coyotesunrise за ценные замечания по качеству перевода
_______________________________________
Автор перевода читатель ИноСМИ.Ru — Melody
Примечание: редакция ИноСМИ.Ru не несет ответственности за качество переводов наших уважаемых читателей
_______________________________________
Кремль хочет отдать дань уважения жертвам Катыни в Польше ("Rzeczpospolita", Польша)
Сложно верить полякам, когда они заявляют, что в вопросе Катыни их интересует только правда ("Rzeczpospolita", Польша)
Россия-Польша: когда мы жили в общей империи, то как-то друг к другу привыкали ("Gazeta Wyborcza", Польша)
