Взгляд изнутри на авторитарный режим российского лидера и его поворот в сторону от Запада
В 1999 г. российский президент Борис Ельцин назвал своим преемником почти никому не известного бывшего офицера КГБ по имени Владимир Путин. Путин восстановил в России дисциплину, фактически отсутствовавшую с момента распада СССР, и заложил основу для ее экономического процветания - впрочем, во многом связанного с ростом мировых цен на нефть. Но одновременно он стал одним из самых резких критиков Вашингтона среди зарубежных лидеров, а во внутренней политике прибегал к авторитарным методам. Его противники часто умирали не своей смертью. Корреспондент Business Week Стив Левайн (Steve LeVine) в своей книге 'Путинский лабиринт: убийства, шпионы и черная сердцевина новой России' (Putin's Labyrinth: Spies, Murder, and the Dark Heart of the New Russia), - отрывки из нее мы публикуем ниже - раскрывает некоторые загадки эпохи Путина.
Гордость за свою страну, которую Путин сумел вернуть россиянам, отчасти напоминает тот оптимистический настрой, что Рональду Рейгану удалось пробудить у многих американцев с помощью знаменитого и невероятно удачного политического лозунга. Путин создал ощущение, которое хитроумный московский пиарщик мог бы подытожить позаимствованной за океаном и слегка переделанной фразой: 'В России снова рассвело!'
Чем больше уверенности в усилении России обретал Путин, тем охотнее он устраивал периодические 'встряски' Европе и раздавал 'зуботычины' Америке. Он резко критиковал вторжение в Ирак, и сетовал на склонность США к унилатерализму. Время от времени Вашингтон реагировал на подобную напористость раздраженным брюзжанием по типу: ну чего еще ожидать от этих несносных русских. Однако все более конфронтационная манера Путина обусловливалась не только 'неуживчивостью' россиян. Как минимум отчасти она стала результатом высокомерного отношения Запада к России в тот период, когда ее еще охватывал глубокий экономический кризис.
Придя к власти, Путин был готов искать способы урегулирования глубоких разногласий с Западом и установить с ним дружеские отношения. Одним из раздражающих факторов для нового президента - как и для его предшественника Бориса Ельцина - стала политика НАТО. Когда в девяностые Запад начал процесс присоединения Восточной Европы и бывшей советской Прибалтики к своему военному альянсу, у России это вызвало протест. В националистических кругах расширение НАТО воспринималось как политика, позволявшая в будущем шантажировать Россию военной силой, если та всерьез бросит вызов целям Запада в регионе. Путин, однако, расценивал спор вокруг расширения НАТО по-иному. Он считал, что Вашингтон просто не понимает причин недовольства Москвы - об этом мне рассказывал человек, причастный к политике Кремля, и просивший не упоминать его имени, чтобы не лишиться доступа в коридоры власти. Поэтому назовем его Виктором. Так вот, Виктор вспоминает, как Путин говорил помощникам: если он проявит терпение и постарается все как следует объяснить, 'они поймут, что мы нормальные люди, и наши отношения изменятся'. Поэтому он часами беседовал с западными визитерами высокого и даже невысокого ранга - министрами, замминистрами, со всеми, кто готов был слушать его рассуждения о Чечне, НАТО или энергетической политике.
К началу 2000 г. процесс расширения НАТО уже набрал обороты. Путин встретился с президентом Биллом Клинтоном, госсекретарем Мадлен Олбрайт (Madeleine Albright), советником президента по национальной безопасности Сэмюэлем Бергером (Samuel Berger); всем им он задавал вопрос: как отнесется Запад, если Россия подаст заявку на членство в НАТО? По словам Виктора, Путин был настроен вполне серьезно. В присоединении к альянсу он усматривал два преимущества: во-первых, Россия смогла бы теснее сблизиться с Западом, и, во-вторых, что было еще важнее для Москвы, получила бы возможность 'реформировать' эту организацию времен 'холодной войны' изнутри. Подобно другим 19 странам-участницам НАТО, Москва обладала бы правом вето. Среди прочего она смогла бы помешать альянсу предпринимать новые действия вроде бомбардировок Сербии, с которыми Россия была не согласна.
Всякий раз, рассказывает Виктор, возникала напряженная пауза. Бергера вдруг страшно заинтересовала ползавшая по оконному стеклу муха. Олбрайт молча смотрела на стену перед собой. Клинтон переглянулся с советниками и наконец ответил любезно сформулированным отказом вроде: я был бы только рад, но это от меня не зависит.
Россиян это не обескуражило: люди из окружения Путина озвучили ту же идею приехавшим в Москву американским конгрессменам. Реакция была аналогичной, вспоминает Виктор: 'У них на лицах появилось хитрое выражение, а затем прозвучал ответ - 'Э-э, да вы хотите разрушить НАТО изнутри''. Конечно, понять конгрессменов можно. К примеру, если бы Россия в 1999 г. была членом НАТО, Сербия беспрепятственно сотворила бы с Косово то же самое, что в свое время Белград и его 'доверенные лица' сделали с Боснией и Герцеговиной. Но Виктора оскорбил уже тот факт, что американцы сходу заподозрили Россию в неискренности. Очевидно, реакция Путина была аналогичной.
Но по-настоящему возмутительный инцидент, продолжает Виктор, произошел после терактов в США 11 сентября 2001 г. Путин одним из первых среди зарубежных лидеров выразил Бушу соболезнования и предложил любую необходимую помощь. Вскоре Буш попросил, чтобы Россия согласилась с американским военным присутствием в Узбекистане и Кыргызстане в качестве плацдарма для наступления против афганского правительства талибов. По словам Виктора, президент США пообещал: базы будут носить временный характер, и предназначаться исключительно для операции в Афганистане. Он вспоминает, что Путин дал положительный ответ, заметив: 'Друзьям надо помогать'.
Через полтора года активная фаза афганской кампании завершилась. Кремль осведомился у Вашингтона, когда базы будут эвакуированы. Ответ американцев Виктор суммировал так: 'Это зона наших стратегических интересов - мы никуда не уйдем'.
Вячеслав Никонов - элегантный пятидесятилетний историк и кремлевский инсайдер - считает: именно заявление Вашингтона о намерении остаться в Афганистане на неопределенный срок переполнило чашу путинского терпения. 'В Кремле мне говорили 'С нас хватит', - рассказывает он. - Они ставят вопрос так: 'Вы делаете то, чего хочет Америка, или у нас будут плохие отношения''.
После этого Путин уже не был для американцев приятным собеседником. Он прямо заявил Вашингтону, что тот 'переступил свои национальные границы во всех сферах'. Когда в 2007 г. США заявили о намерении разместить объекты ПРО в Польше и Чешской Республике, командующий российскими стратегическими силами пригрозил нацелить на эти сооружения российские ядерные ракеты. Затем Путин нанес удар в 'мягкое подбрюшье' Запада - энергетику. Он вынудил Royal Dutch Shell и французскую Total по дешевке продать контрольные пакеты акций своих нефтяных активов в России государственным компаниям и предупредил: та же участь может ожидать BP и самого крупного западного корпоративного игрока на этом рынке - ExxonMobil.
Тем временем произошла серия ужасных событий, повергшая тех, кто следил за действиями Путина, в еще больший ужас. Наибольшую известность среди них получило убийство Александра Литвиненко, бывшего сотрудника российских спецслужб, жившего в эмиграции в Лондоне - в ноябре 2006 г. неизвестные лица отравили его радиоактивным изотопом под названием полоний-210.
Далеко не все эти неприглядные события несли на себе путинские 'отпечатки пальцев'. Но это и не главное. Его соучастие выражалось скорее в бездействии. Громкое убийство может остаться нераскрытым в любой стране. И попытка спасения заложников может закончиться неудачей, - как это случилось в 2002 г. после захвата чеченскими террористами зрителей в московском театре на представлении мюзикла 'Норд-Ост' - даже если операцию проводят великолепно обученные полицейские. Но когда подобное происходит в третий, четвертый, пятый раз, становится очевидным, что нечто очень важное в стране идет не так. Как минимум государство в путинской России не в состоянии защитить своих граждан. В худшем же случае у киллеров и тех, кто их нанимает, есть основания не опасаться закона при организации политических убийств. Для меня убийство Литвиненко - и демонстративный выбор полония в качестве орудия - стало символом того мрачного поворота, что произошел в России при Путине.
Я не хочу сказать, что другие государства в нравственном отношении стоят выше России. События, произошедшие в мире после 11 сентября, развеяли у многих людей - включая меня самого - представление о том, что Запад имеет право претендовать на благородство намерений. Более того, когда сравниваешь текущие события в России, на Западе, и по всему миру, возникает ощущение, что различия между странами и политическими культурами становятся все менее заметными.
Однако это кажущееся впечатление. При всех проблемах с имиджем за рубежом, возникших у США при Джордже Буше, в Америке, Европе и многих странах Азии не убивают безнаказанно специалистов по журналистским расследованиям вроде россиянки Анны Политковской, не травят шпионов-перебежчиков. Там спецслужбы не убивают газом попавших в заложники театральных зрителей, как это произошло в 'Норд-Осте'.
Если вы гражданин России, вам, по сравнению с жителями всех других стран 'большой восьмерки', в большей степени грозит опасность безвременной, странной и жестокой кончины. Когда я говорю о безвременной кончине, я не имею в виду болезни, смерть во младенчестве, или автокатастрофы - хотя уровень смертности от этих причин в России тоже гораздо выше, чем в других странах 'восьмерки'. Я говорю о гибели вроде той, что постигла Литвиненко, Политковскую и 129 зрителей 'Норд-Оста' - с санкции или при попустительстве российского государства.
Данная статья представляет собой отрывки из книги вашингтонского корреспондента BusinessWeek Стива Левайна 'Путинский лабиринт'
___________________________________
Дорогой Дмитрий Анатольевич! ("The Wall Street Journal", США)
Иван Крастев: Российская властная чета
Медведь выходит на арену ("The Economist", Великобритания)
Правление Медведева ("The Washington Post", США)
