Те, кто верит в концепцию 'представительного правления', к референдумам относятся с подозрением. Однако ирландцы вслед за французами и голландцами поддержали с помощью референдума самое идею 'представительного правления'. Референдум стал выражением протеста в связи с провалом представительских институтов Европейского Cоюза.
Итог референдума - это, фактически, приговор центральным институтам ЕС. В частности, к нулю сведен авторитет Европарламента. Проблема не в том, что у парламента нет власти; проблема в том, что у него нет авторитета. Он не может формировать общественное мнение в Европе, не может способствовать ни созданию консенсуса в Евросоюзе, ни приданию ему определенной формы.
Проголосовавшие 'против' попросту почувствовали то, чего не способны понять ни члены Еврокомиссии, ни национальные правительства: происходивший в последние два десятилетия перевод властных полномочий из европейских столиц в Брюссель создает риск взаимной дискредитации.
Законодательные органы стран Европы уже скомпрометировали свою легитимность, а Европарламент ее так и не приобрел. Более того, отношение к власти вообще становится все более и более циничным.
Возможно, ослабление культуры демократии в европейских странах - невольное следствие евроинтеграции.
Однако от этого не легче.
Как же европейский истеблишмент отреагировал на исход референдума в Ирландии? Почти во всех случаях реакция на проблему была такой же, как и то, что вызвало эту проблему. Делались покровительственные комментарии в том духе, что неблагодарные ирландцы получили материальную выгоду в виде экономической помощи и интеграции в мировой рынок, а теперь позволяют себе такие выходки.
Однако при таком подходе становится ясным, что избравшие его не понимают одной простой вещи: рыночные механизмы благодарности не порождают, зато политические - при умелом применении - вполне. Причины этого ясны. Ведь либерально-демократическая система основана на принципе равных фундаментальных прав и равной свободы. То чувство собственного достоинства, которое возникает при соблюдении данного принципа, дает гражданам необходимую моральную точку опоры в виде самоуправления - и именно оно помогает преодолеть то неравенство, которое порождают рыночные свободы и гражданское общество.
Неравенство общественного положения, богатства и власти смягчается еще одним фактором, порождаемым системой либеральной демократии, а именно социальной мобильностью. Таким образом, либерально-демократическая система обеспечивает усиление индивидуума - как по закону, так и на практике.
Однако здесь есть большие проблемы. Лишь с трудом удалось европейским государствам создать культуру самоуправления, ставшую основой национального самосознания. Ведь именно либерально-демократическая составляющая этого самосознания предохраняет его от скатывания в примитивный трайбализм. Заметим в скобках, что ярчайшим примером связи национального самосознания с самоуправлением является Великобритания, где, несмотря на отсутствие конституции, национальное самосознание прочно привязано к суверенной власти парламента; вероятно, этим и объясняется то, что из всех европейских государств Великобритания труднее всего приспосабливается к интеграции - то есть к необходимости 'поделиться' суверенитетом.
Тем, кому исход референдума кажется чем-то несущественным (например, отражением малозначимых внутренних проблем или проявлением мракобесия), неясны глубинные мотивы голосования 'против'. Несогласными двигал страх потери самоуважения и гражданского самосознания.
От подобной реакции невозможно отмахиваться. Нельзя ее и осуждать. Ведь речь идет о защите одного из величайших достижений западного общества.
Что же предлагает Евросоюз на замену либерально-демократической системе и принципу национального государства? В Европе, особенно среди молодежи, распространилось мнение, что существует опасность возникновения псевдодемократии, то есть далекого от народа бюрократического учреждения, замаскированного фасадом Европарламента.
Именно поэтому основной чертой нравственной картины в Европе остается потеря идеализма. Евросоюз не смог восполнить пробел, оставленный потерей первоначального идеализма (отказ от войн в Европе, франко-германское примирение), и заменить его идеализмом, построенным на идее самоуправления. Вклад Евросоюза в обеспечение мира и процветания на континенте представляется чем-то само собой разумеющимся.
Неспособность Евросоюза реализовать идеологический потенциал либерально-демократической системы резко контрастирует с положением в Соединенных Штатах. Едва ли кто-то станет отрицать, что администрация Буша нанесла серьезный ущерб американскому идеализму, а также самомнению американцев и их пониманию собственной роли в мире. Впрочем, не менее очевидно и то, что противостояние Барака Обамы (Barack Obama) и Хиллари Клинтон (Hillary Clinton) помогло возродить американский идеализм. Вера в политическую систему Америки была восстановлена по итогам праймериз - а заодно и подтвердилась способность этой веры восстановить временно потерянные общественные ценности.
Праймериз также способствуют лучшему пониманию американцами их сложной политической системы. Будет ли преувеличением сказать, что в результате освещения американских праймериз в европейских СМИ многие европейцы стали лучше разбираться в американском федерализме, чем в отношениях между институтами ЕС и их собственными государствами? Не думаю.
____________________________________________________
Конкурентоспособный упадок Запада ("Les Echos", Франция)
Мрачные прогнозы для увядающей Европы ("The Financial Times", Великобритания)
Европа сползает к собственной незначительности ("The Washington Post", США)
