Браво! Общественное мнение, официальные лица, простые граждане, ее родственники - все взволнованы и радуются освобождению Ингрид Бетанкур. Еще раз браво этой женщине, которая выжила и выстояла в тропическом ГУЛАГе, ее семье, которая сдвинула горы, группкам активистов, которые не давали предать ее имя забвению, политикам, трудившимся до седьмого пота. Однако я боюсь, что этот всемирный шквал аплодисментов, лавина цветов и комплиментов погребут под собой ту нелицеприятную и насущную правду, которую бывшая заложница ФАРК настойчиво пытается донести до нас с того самого момента, когда она ступила на бетонированную площадку Боготы, где ее ждали пресса, мать, супруг, члены правительства и военные. Правду, которую она обдумывала вновь и вновь, рассматривала так и этак на протяжении шести мучительных лет. И только эта правда придает абсолютный смысл слову освобождение.
Она сразу же горячо поблагодарила колумбийскую армию и президента Урибе за операцию, которая спасла ее. И не только за безупречно успешное ее выполнение, но - специально уточняет она - за то, что они дерзнули, не побоялись решиться на военную операцию, несмотря на большой риск - присутствующий во всех подобных делах - что что-нибудь пойдет не так из-за непредвиденных обстоятельств, и в результате заложников убьют, как уже бывало в ходе некоторых предыдущих попыток. Она благодарна Урибе в отличие от своих родных, которые, как она считает нужным пояснить, жили в постоянном страхе, что могут потерять ее из-за милитаризма и авантюризма Урибе, и поэтому часто критиковали его. Несомненно, операция 'шах и мат' могла закончиться кровавой бойней, но она так ее ждала, невзирая на возможный смертный исход. Она возвела это в ранг принципа: лучше, говорит она, секунда смертельной свободы, чем вечность в рабстве. Она пять раз пыталась бежать, в наказание боевики привязывали ее за шею. 'Я пытался не думать, в каких условиях существует моя жена, - говорил ее муж. - Сейчас я знаю, что она живет как собака'.
Выбор Ингрид, о котором она возвещает во весь голос с первых же минут свободы, является плодом зрелого размышления: лучше вероятность кровавого исхода, чем собачья жизнь. Она не говорит нам - что угодно, только не смерть, она утверждает - ничто не может сравниться со свободой. В этом она твердо убеждена, об этом она писала матери с самого дна ада: 'Я уже не ем, у меня полностью пропал аппетит . . . Мне уже ничего не нужно, и я считаю, что это - единственное стоящее из всего, что со мной произошло. Так лучше: ничего не хотеть, значит быть свободной'. Эта женщина-стоик из глубины джунглей провозглашала о своей неукротимой страсти к свободе, которая была сильнее смерти и важнее жизни. Этим объясняется ее убежденность (теперь она противопоставляет ее пацифизму, который исповедовала до своего спуска в бездну): я говорю 'да' моему освобождению с помощью военных, с сопряженными с этим рисками и опасностями, 'да' президенту, не побоявшемуся возможной неудачи, которая обрушила бы на его голову осуждение всего мира и анафему всех благонамеренных людей планеты.
Общественное мнение не должно забывать эту блистательную похвалу силовым методам освобождения заложников, а также крамольную апологию рисков и ответственности, которые берут на себя и освободители и освобождаемые. Помнит ли кто-нибудь о евреях в Освенциме, моливших бога о бомбардировках лагеря? Осмеливается ли кто-нибудь упоминать о зеках советского ГУЛАГа, которые вместе с Солженицыным надеялись, что Запад силой освободит их от Сталина, пусть даже ценой ядерной атаки и их неизбежной гибели? Оглядываясь назад, подобные желания выглядят совершенно сюрреалистичными, и, тем не менее, именно возможность использовать - как последнее средство - ядерное оружие для защиты своей свободы наделяет смыслом политику сдерживания. Иначе, зачем нужны устрашающие арсеналы, которые с самого начала клянутся никогда не использовать? Мужество Ингрид Бетанкур - физическое, нравственное, интеллектуальное - напоминает нам о главном вызове цивилизации: отказе от рабства.
Катехизис Аль-Каиды, как, впрочем, и всех тоталитарных варварских государств XX века, провозглашает: viva la muerte. Вы любите жизнь, мы - любим смерть, поэтому мы - фашисты, коммунисты, интегристы - окажемся сильнее. Среди нас немало тех, кто соглашается с этим и говорит: уж лучше чернорубашечники, уж лучше красные, уж лучше добровольное рабство, только не смерть. Нет ничего проще. Но такое 'страусиное' поведение можно перебороть. Ингрид Бетанкур смотрела смерти в глаза, познала всю полноту рабства и сказала - 'нет'! И сделала неумолимый и жестокий вывод. Скажем же спасибо. Самим себе. За то, что не будем закрывать глаза на суровую правду Ингрид.
_______________________________________
Андре Глюксман: Безволие западных демократий перед лицом Китая ("Liberation", Франция)
Андре Глюксман: 'Господин Горбачев - это я!' ("Le Monde", Франция)
Андре Глюксман: 'Я все еще стыжусь своего маоистского прошлого' ("Le Figaro", Франция)
