Китай и Россия редко поступают в ООН по справедливости, но в пятницу они наложили вето на экономическую войну против Зимбабве. Они же выступают против аналогичной войны с Ираном. Какими бы ни были их мотивы, они правы. Санкции — это неэффективное или, хуже того, контрпродуктивное оружие межгосударственной агрессии.
Вчера министр иностранных дел Дэвид Милибэнд назвал вето 'серьезным ударом… по своевременным и решительным действиям Совета Безопасности'. Санкции никогда не бывают ни своевременными, ни решительными. Они являются политической демонстрацией. Хотя Роберт Мугабе с радостью воспримет это решение, послу Великобритании Джону Соэурсу (John Sawers) ни в коем случае не стоило предлагать их в качестве средства, которое 'положит конец несчастьям' народа Зимбабве. Ничего подобного не произойдет.
В отличие от войны, являющейся насилием, цель которого — покорение и свержение режимов, временное изменение условий торговли — это просто лицедейство. Санкции в качестве инструмента мягкого влияния были впервые применены против Италии во время абиссинского кризиса 1935 г. и не принесли результатов. Однако они сохранили свою привлекательность. Будучи мужественными в своей риторике, но не причиняющие ни малейшего ущерба стране, которая их налагает, они заменяют пушки и бомбы экономическим расчетом.
На основе исторического опыта можно сделать один общий вывод: санкции упрочивают позиции тех, против кого их вводит Запад. За прошедшие полвека чаще всего подвергались санкциям Фидель Кастро, полковник Каддафи, Саддам Хусейн, аятолла Хомейни, движение 'Талибан', бирманские генералы и правители Северной Кореи. Никого из них эти санкции не лишили власти. В тех случаях, когда вмешательство оказывалось эффективным — как на Фолклендах, Гаити, в Афганистане, Сербии и Ираке — оно было силовым.
Нет ничего более высокомерного, чем вера сильной страны в эффективность всего, что она делает. Если санкции налагаются, но не достигают своей цели, то они были недостаточно жесткими. Если цель достигнута, то причиной непременно являются санкции. Всемогущество Запада таково, что менее крупные государства должны всегда плясать под его дудку. Если в мире возникает проблема, то, как говорил Киплинг, 'Потом приходит наш отряд — беги, язычник, вон ' — даже если сегодня 'наш отряд' — это организация, регулирующая торговлю.
Профессионально изучающие феномен санкций, озадачены их привлекательностью. Они практически никогда не бывают последовательными, и всего лишь создают более дорогостоящие и коррумпированные механизмы торговли. Кофи Аннан из ООН называет их 'бессмысленным и контрпродуктивным инструментом'.
Самое подробное исследование, проведенное в 1999 г. Ричардом Хаассом (Richard Haass) из Института Брукингса для Конгресса, показало, что санкции были настолько бессмысленны, что 'часто приводили к незапланированным и нежелательным последствиям', усиливая, например, те самые режимы, которые они были призваны подрывать. Экономики свободной торговли являются по природе своей открытыми и, тем самым, восприимчивыми к давлению. Экономики осажденных стран авторитарны и не поддаются давлению.
Тем не менее, лобби сторонников санкций не перестает приводить в качестве примера их эффективности случай ЮАР. На протяжении 1980-х годов против этой страны действовало всеобъемлющее (хотя и не до конца последовательное) торгово-финансовое эмбарго. Действительно, за ним последовала смена режима, хотя на это понадобилось 10 лет. Финансовые санкции, а позже — сокращение инвестиций — осложнили процесс предоставления кредитов, но центральный банк ЮАР, в отличие от зимбабвийского, вел ответственную денежную политику. Зарубежные предприятия пищевой промышленности, розничной торговли и автомобилестроения перешли в руки африканеров. Прибыль больше не экспортировалась в Америку и Европу.
Изучая тогда санкции, я пришел к выводу, что они помогли режиму белых продержаться еще десятилетие, а власть перешла из рук более либеральных групп в руки менее либеральных. Санкции не ослабили режим.
Остракизм ударил по карманам и гордости многих космополитичных южноафриканцев — из тех, с которыми встречаются жители Запада — но они не причинили и половины того ущерба, который нанес социализм другим странам Африки. В годы санкций ЮАР не была по африканским меркам бедной. В 1989-90 гг. ее лидеры решили мирным путем передать власть черным, потому что им казалось, что это безопасно. Широкое общественное мнение белых заключило, что апартеид интеллектуально и морально несостоятелен.
Если ЮАР и ощутила какое-то давление, то не экономическое, а военное. Находясь в тюрьме, Нельсон Мандела служил катализатором терроризма — равно как присутствие враждебных режимов вдоль северной границы. 'Эффективными' санкции оказывались только для тех, кто находился за пределами страны и стремился выступать в роли провозвестников и героев перемен — как, например, американец Джесси Джексон (Jesse Jackson). Но их покровительственное отношение не вело ни к чему хорошему.
В долгосрочном плане санкции могут не позволить стране разбогатеть, но в краткосрочном они могут усилить позиции режима. Кроме того, они обогащают правящую элиту. Благодаря санкциям, Саддам занял шестое место среди самых богатых людей мира, а Милошевич стал королем мафиозной организации. Они наполняют деньгами карманы приспешников Мугабе, Махмуда Ахмадинежада и бирманских генералов.
Мерой их тщетности служит недавний переход от общих санкций к 'умным'. Но 'умные санкции' не менее абсурдны. Из-за запрета на участие сборной ЮАР по крикету в международных соревнованиях африканеры не стали голосовать на парламентских выборах за прогрессивных кандидатов. Мысль о том, что Мугабе уйдет в отставку из-за того, что его жена не сможет ходить за покупками в Harrods — это то же самое, что вообразить, будто иранские муллы будут плакать от того, что их не пускают на парижскую рю Сен-Оноре.
Угроза экономической блокады ведет к усилению власти государства — как и угроза терроризма на Западе. Благодаря ей, власти начинают действовать более, а не менее репрессивно, а население начинает все больше от них зависеть. Средний класс, который, как правило, служит носителем недовольства диктатурой, ослабевает и подталкивается к эмиграции, как это произошло в случае Ирана и Ирака.
Идея о том, что обнищание бедных и создание неудобств богатым может каким-то образом привести к кровавой революции, является, вероятно, самой безмозглой концепцией, когда-либо отравлявшей международные отношения. Люди редко восстают против правительств, а если они это и делают, то под угрозой оружия, обычно собственного. Насилие работает. Экономика — нет.
Привлекательность санкций в том, что они является быстрым ответом общественному мнению, которое требует 'сделать что-то' — что-то, не означающее цинковых гробов. Это война другими средствами — некровожадная но, тем не менее, заставляющая кровь стынуть в жилах. Однако это война трусливых, потому что те, кто страдает — а это обычно бедные — также безоружны. Санкции против Зимбабве ведут к тому, что режим обеспечивает едой только своих сторонников. Возможно, благодаря им, наш Форин-офис чувствует себя лучше, но что с того?
Последний отчаянный аргумент лобби сторонников санкций звучит так: если не санкции, то что? Можно подумать, что любой жест — это лучше, чем ничего. Правда такова, что, если вы действительно хотите сбросить режим, то вы берете и делаете это — как делали викторианцы. Если нет, то нечего притворяться.
В 1925 г., после великой войны, международное сообщество объявило вне закона химическое оружие, как средство, отвратительное даже по меркам тотальной войны. Это соглашение оказалось удивительно успешным, по крайней мере, до времен Саддама. После Хиросимы подобное отвращение возникло и к ядерному оружию. Честь не чужда даже отъявленным милитаристам.
Возможно, однажды экономические санкции, оружие международного конфликта, бьющее исключительно по мирным жителям, будут также исключены из арсенала.
* Р. Киплинг, 'Язычник' (пер. Э. Ермакова) (Вернуться к тексту статьи)
_________________________________
Было бы безумием выставлять Медведева за дверь ("The Guardian", Великобритания)
Реакция Москвы на британский гнев близка к насмешке ("The Guardian", Великобритания)
Призыв Маккейна к 'большой восьмерке' — образец ошибочного суждения ("Los Angeles Times", США)
