События 11 сентября 2001 г. самым жестоким образом продемонстрировали: у нас появился враг, казалось бы, непохожий на тех, с которыми нашей стране приходилось сталкиваться прежде. В отличие от наших прошлых противников - например, нацистской Германии, имперской Японии или монархической Испании - этого нового врага трудно не только понять, но и выявить. Он преследует цели, которые с трудом укладываются в голове у руководства светского государства, а его организационная структура, при всей ужасающей эффективности, настолько аморфна, что практически не имеет в этом плане прецедентов в истории.
Наши лидеры отреагировали на новую угрозу радикальными реформами системы безопасности. В результате крупнейшей за последние полвека реорганизации госаппарата на свет появилось громоздкое Министерство внутренней безопасности (Department of Homeland Security). Для координации деятельности гигантского аппарата американских спецслужб учредили новую должность директора национальной разведки, а главной задачей вооруженных сил стала оборона территории США. Наконец - и это было самое радикальное изменение - Соединенные Штаты провозгласили, а затем и реализовали новую наступательную доктрину с акцентом на превентивные войны.
Тем не менее сегодня, накануне седьмой годовщины терактов 11 сентября, становится очевидно, что эти меры оказались не слишком эффективными. Силы исламских экстремистов множатся, а Соединенные Штаты на международной арене все больше оказываются в изоляции. 'Коалиция добровольцев', никогда не отличавшаяся особой энергией, сегодня дышит на ладан. На Ближнем Востоке исламистские партии "Хезболла" и ХАМАС пользуются достаточной поддержкой в обществе, чтобы побеждать на свободных и честных выборах, а "Аль-Каида" создает новые ячейки в Северной Африке, Леванте, на Аравийском полуострове и в других регионах. Самой важной из предпринятых нами после 11 сентября акций стала война в Ираке, которая, по многим признакам, не только не улучшила ситуацию с национальной безопасностью США, но и укрепила позиции наших противников в руководстве Ирана.
В основе этих неудач лежит одна и та же проблема: Соединенным Штатам пока не удалось разработать целостную стратегию, определяющую наши действия в войне, что мы сегодня ведем. Мы не сформулировали четкий набор взаимодополняющих задач, и не предприняли последовательные действия, позволяющие достичь наших целей и одновременно демонстрирующих верность Америки своим национальным идеалам. Более того, мы даже не сумели должным образом определить врага, с которым боремся; что бы ни утверждалось последние семь лет, Америка ведет войну не с террором, поскольку террор - это не противник, а тактика.
Совершая одну ошибку за другой, мы растратили капитал доброй воли, накопленный в результате 11 сентября, и своей близорукой, зачастую контрпродуктивной тактикой наносили ущерб друзьям и лили воду на мельницу врагов.
Однако ситуацию, в которой мы оказались сегодня, нельзя считать абсолютно беспрецедентной: речь идет о борьбе идей, напоминающей 'холодную войну'. Подобно коммунистам, исламские экстремисты-радикалы пытаются распространить мировоззрение, подавляющее свободу личности и требующее подчинения узколобым идеологическим догмам. И, опять же как в период 'холодной войны', наша цель должна состоять в том, чтобы поставить им заслон. Поэтому Соединенным Штатам следует взять на вооружение обновленный вариант концепции, что сослужила нам столь ценную службу в ходе того затяжного конфликта: доктрины сдерживания.
В рамках 'неосдерживания' нам следует избегать контрпродуктивной военной конфронтации, отдавая предпочтение энергичной кампании, направленной на изоляцию наших противников. Нынешним эквивалентом советского блока - этого географического прибежища враждебной идеологии - является 'дуга нестабильности', протянувшаяся от Центральной Азии на запад через Иран и Аравийский полуостров, и затем на юг через Северную Африку. На границах этой дуги мы должны построить 'стену' из стабильных, умеренных государств, в буквальном смысле сдерживая распространение враждебной нам системы воззрений. В более широком плане нам необходимо вести - и выиграть - идеологическую войну, завоевывая умы и сердца людей как на родине, так и за рубежом. К этой цели нам надо стремиться не только в духовной сфере - в рамках так называемых политико-пропагандистских акций или 'психологической войны' - но и в практическом плане, последовательно демонстрируя наши убеждения в действии. Наши дела куда важнее любых слов, но, энергично ведя 'войну с террором', мы забыли об одной из наших основополагающих ценностей - свободе личности.
Конечно, концепция 'неосдерживания' должна учитывать важные различия между конфликтами вчерашнего и сегодняшнего дня. Сейчас угроза исходит не от суверенного государства с всепроникающей системой управления, а от слабо взаимосвязанной сети радикальных организаций, действующих в основном в тех регионах мира, где наблюдается как раз дефицит государственного управления - в результате чего задача тщательного выявления наших подлинных противников и точечного воздействия на них становится еще актуальнее. Подобно тому, как мы стремились проводить различие между советской элитой и народом, которым она управляла репрессивными методами, сегодня нам необходимо отделить исламских радикалов от подавляющего большинства мусульман. Мы не можем и не должны противостоять целой религии.
Существенно различаются тогдашняя и нынешняя ситуация и с точки зрения масштабов опасности. В течение сорока лет Советский Союз с его мощным ядерным арсеналам угрожал самому существованию Соединенных Штатов. Сегодняшние экстремисты, однако, не в состоянии уничтожить нашу страну. Нам необходимо приглушить апокалиптическую риторику и ограничить применение военных методов. Главным предметом нашего идеологического 'экспорта' должен стать не страх, а надежда. Мы воюем не только с людьми, но и с их убеждениями, а идеи пуля не берет. Их можно одолеть только с помощью других, более привлекательных идей.
В отсутствие единой стратегии наша 'война с террором' носит трагически непоследовательный характер. Мы говорим, что наша цель - распространение свободы и демократии, но делать это пытаемся под дулом пистолета. Мы утверждаем, что эту борьбу должна вести коалиция стран-единомышленниц, и в то же время отбрасываем демократические принципы и начинаем запугивать наших друзей, если они с нами не соглашаются. Мы говорим, что защищаем высшие идеалы человечества, но к нашей тюрьме в Гуантанамо, куда заключенных помещают на неопределенный срок, мир относится с глубоким подозрением.
Из-за этого расхождения между словами и делами мы уже оттолкнули буквально весь арабский мир. НАТО по-прежнему расколота и неспособна эффективно бороться с восставшим из пепла движением 'Талибан', а в Ираке время для Вашингтона, похоже, уже вышло. Мы настолько раздули значение "Аль-Каиды", что она воспринимается чуть ли не как равная нам сила, мы вступаем в период опасной неизвестности, когда Америку перестают и уважать, и бояться. Это кажется почти немыслимым, но дело обстоит именно так: мы проигрываем войну за влияние в мире людям, взрывающим женщин и детей у киосков, торгующих шашлыками.
Но стоит нам изменить свои методы и начать действовать, исходя из долгосрочной перспективы, как это сделали архитекторы политики сдерживания в годы 'холодной войны', и мы увидим, как исламский экстремизм рухнет под бременем собственных противоречий - вспомните о недавнем народном восстании против 'Аль-Каиды' в Ираке. Подобно марксизму, радикальный ислам не скупится на обещания насчет насильственного ниспровержения 'погрязшего в материализме' Запада, но с практическим осуществлением 'рая на земле' дело у него идет туго.
Первоначальная доктрина сдерживания родилась в период неопределенности, во многом напоминающий нынешний. К концу Второй мировой войны Соединенные Штаты играли преобладающую роль на мировой арене, и на короткое время появилась надежда, что под эгидой только что созданной Организации Объединенных Наций на планете воцарится прочный мир.
Однако к 1949 г. стало очевидно, что мир раскалывается на два лагеря, и что это представляет собой серьезную угрозу нашей безопасности. СССР стал второй в мире ядерной державой, Китай оказался под властью коммунистов, а с появлением баллистических ракет наша территория перестала быть недосягаемой. Новая - коммунистическая - угроза, возникшая после триумфальной победы в недавней войне, породила такое же чувство незащищенности и растерянности, что спустя десятилетия воцарилось после терактов 11 сентября.
В ответ на меняющуюся ситуацию в мире высокопоставленные чиновники администрации Трумэна, отвечавшие за национальную безопасность, разработали политическую доктрину нового типа. Во многом опираясь на статьи американского дипломата Джорджа Кеннана (George Kennan), авторы этапного Доклада Совета национальной безопасности ? 68 (СНБ-68) сформулировали стратегию сдерживания, служившую основой американской внешней политики при всех администрациях от трумэновской до рейгановской.
СНБ-68 содержал дальновидную оценку: противостояние между США и СССР - это прежде всего конфликт двух идеологий. С советской стороны речь шла о догматической системе воззрений, требовавшей абсолютного подавления свободы личности, которую Москва стремилась навязать остальному миру. Америка представляла идеологию, исходившую из непреходящей ценности свободы, систему, основанную на человеческом достоинстве и уважении к личности. Влияние этой идеологии основывалось на ее привлекательности как таковой, она не нуждалась в навязывании другим странам силой оружия.
Появление доктрины сдерживания представляло собой тектонический сдвиг по сравнению с менталитетом времен Второй мировой войны - с его акцентом на военные методы и требованием безоговорочной капитуляции. Война теперь превращалась в средство, к которому можно прибегать лишь в крайнем случае. Принудительные насильственные методы противоречили ценностям любого свободного народа, и в случае их неправомерного применения могли подорвать привлекательность американской системы убеждений в глазах всего мира. Таким образом, в рамках концепции сдерживания успех не означал военного поражения и безоговорочной капитуляции советского режима. Цели этой политики были скромнее: географическая изоляция коммунистической системы воззрений, а со временем - ее постепенное изменение. Переключившись на глобальную борьбу за влияние, полагали авторы доктрины, Америка сможет избежать разрушительной полномасштабной войны с Советами.
Конечно, в ряде случаев сила тоже применялась - в ходе 'опосредованных' войн в разных регионах мира, например Вьетнамской и Корейской. Они сопровождались серьезными издержками, но в отличие от потенциального мирового конфликта сохраняли ограниченный характер и не выходили за рамки усилий по географическому сдерживанию советской идеологии. И хотя американский военный бюджет со временем увеличивался, он не стал для нашей экономики таким же непосильным бременем, как для советской.
Путь, намеченный в СНБ-68, не вел напрямую к краху СССР, но эта стратегия оказалась чрезвычайно эффективной. В некоторых случаях коммунистической идеологии удавалось вырваться за пределы зоны сдерживания, но в основном США и их союзники успешно воплощали в жизнь тактику косвенных действий, рекомендованную в докладе. Когда в 1991 г. некогда могучая советская империя рухнула от внутренних причин, прогноз СНБ-68 оправдался почти с буквальной точностью.
И вот что удивительно: если заменить 'коммунизм' на 'исламский экстремизм', а 'Кремль' на "Аль-Каиду", возникнет ощущение, что СНБ-68 разработан не в 1950, а в 2002 г. Подобно коммунизму, исламский экстремизм жаждет политической власти - на сей раз за счет восстановления халифата и навязывания шариатских законов всем народам мира. Формулировки доклада сегодня выглядят на удивление актуальными: там, в частности, отмечалось, что Советами 'движет новая фанатическая вера, несовместимая с нашей собственной'. Мировоззрение, что исповедуют "Аль-Каида" и ей подобные - лишь последнее звено в длинной цепочке узколобых идеологических доктрин, претендующих на знание единственно верных ответов на важнейшие вопросы нашей жизни. Кроме того, как и у советской коммунистической идеологии, у этого мировоззрения есть географическое 'ядро'.
Сегодня наша задача состоит в том, чтобы окружить это ядро процветающими, стабильными странами, чьи обитатели могут свободно выбирать то мировоззрение, что им больше всего подходит. Играя роль внешней силы, Соединенные Штаты должны создавать партнерства с государствами на его периферии, помогая им сформировать сильный средний класс, усовершенствовать систему образования и здравоохранения, снизить уровень коррупции в госаппарате. Нам следует помогать всенародно избранным - и неизбранным - правительствам расширять способность граждан влиять на происходящее - будь то за счет медленного продвижения к системе народного представительства или предоставления новых экономических возможностей всем классам общества.
Среди стран, больше всего подходящих для начала и развития подобной деятельности на Ближнем Востоке можно назвать Ливан, а в Центральной Азии - Пакистан. В условиях сложной политической обстановки, сложившейся в Ливане, Иран и Сирия поддерживают исламистскую "Хезболлу" - нечто среднее между политической партией и вооруженной группировкой, а Соединенные Штаты - светское правительство страны. Другое действующее там исламистское движение - 'Фатах аль-Ислам' - имеет некоторую связь с "Аль-Каидой". Нам следовало бы использовать наши гигантские финансовые ресурсы, чтобы позволить ливанскому правительству расходовать в 10 раз больше средств, чем его соперники, оказывая столь необходимую масштабную помощь ливанскому народу, подрывая тем самым легитимность своих оппонентов и развенчивая их идеологию. В отсутствие этого правительство неспособно выполнять свои основные обязательства, а экстремистские движения все больше воспринимаются как единственные структуры, которые могут реально улучшить положение народа.
В Пакистане, несмотря на прямую военную помощь США в размере 5,5 миллиардов долларов, раковая опухоль экстремизма по-прежнему распространяется по северо-восточным провинциям. Новое гражданское правительство страны, находясь в опасно нестабильном положении, не имеет ни возможностей, ни политической воли, чтобы бороться с влиянием "Аль-Каиды" и талибов в регионе. Вместо того, чтобы уделять внимание исключительно военным операциям на афгано-пакистанской границе, Америка должна расширить спектр своих действий за счет других приоритетных задач: разрядки напряженности между Индией и Пакистаном вокруг Кашмира и реформы системы образования. Только после полного урегулирования пограничного спора с Индией Пакистан сможет перенацелить свои военные ресурсы с юга на север. Пока же он будет 'задабривать' нас периодическими вторжениями в пограничные провинции, но подобные операции решающего успеха не принесут. Нам также следует помочь пакистанским властям создать противовес сотням ваххабитских медресе, распространяющих отраву экстремизма. Пока эти фундаменталистские структуры остаются единственной возможностью получить образование для пакистанских бедняков, исламские экстремисты на 'территориях племен' будут иметь почти неисчерпаемый источник пополнения людских ресурсов. В долгосрочной перспективе подготовка 5000 учителей для светских средних школ в Пакистане куда больше укрепит национальную безопасность Америки, чем финансирование закупки 50000 АК-47 для пакистанской армии.
Новая четкая стратегия сдерживания поможет нам осознать важность сотрудничества с такими странами, оказавшимися на перепутье, не позволяя им скатиться к репрессивному авторитаризму (как это произошло с Пакистаном в 2001 г.) или полному хаосу (как Афганистан в 1989 г.).
Нашу неспособность реализовывать подобные задачи часто списывают на то, что внимание и ресурсы страны поглощаются иракской войной. Но в такой же степени она стала результатом мышления по принципу 'черное/белое', определяющего наш подход к международным отношениям - ничто, кроме либеральной демократии, нас не устраивает. Но работая с государствами на периферии исламистского 'ядра' мы должны быть готовы мириться с 'неидеальными' результатами. Более того, мы должны быть готовы иметь дело с правящими режимами, отнюдь не питающими теплых чувств к нашей стране. Нам не нужно создавать по всему миру 'мини-Америки': необходимо способствовать утверждению в этих странах стабильности и свободы, лишая репрессивную идеологию наших врагов привлекательности в глазах их народов.
Время от времени мы и дальше будем сталкиваться с ситуацией, когда экстремистские правительства, враждебно относящиеся к самому существованию Соединенных Штатов (как ХАМАС в Секторе Газа), будут пользоваться широкой поддержкой в народе, однако превентивные войны нам следует оставить в прошлом. Мы не можем говорить, как высоко мы ценим свободу, а затем стремиться силой добиться политических изменений, если воля народа приводит к власти режимы, которые нам не нравятся. В то же время военную силу можно и нужно использовать против людей, чья террористическая деятельность направлена против американских интересов. Более того, если какая-то страна, подобно Афганистану при талибах, способствует совершению терактов на нашей территории, мы обязаны защищаться всеми необходимыми средствами. В некоторых - редких - случаях для этого потребуются полномасштабные боевые действия с последующим послевоенным восстановлением.
Задним числом можно сказать, что 'неосдерживание' могло бы существенно способствовать нашим операциям в Афганистане. Эта страна находится у края 'дуги нестабильности', и ее прежние правители предоставляли убежище экстремистам, продемонстрировавшим и желание, и способность нанести нашей стране серьезный ущерб. По сравнению с тем планом, что был реализован на практике, подход в духе 'неосдерживания' акцентировал бы внимание на этапе после окончания боевых действий - необходимости использования всех инструментов государственной мощи в рамках многолетних неуклонных усилий, необходимых для восстановления Афганистана.
Что же касается вторжения в Ирак, то оно противоречило бы принципам 'неосдерживания'. При аналогичных усилиях и затратах стабилизация и развитие государств, окружающих регион, дали бы куда более продуктивные результаты, чем вторжение в страну, расположенную в его центре. На деле же наша военная акция лишь подкрепила утверждения экстремистов о 'крестовом походе' Запада против ислама, а от вакуума влияния, образовавшегося после свержения Саддама, больше всего выиграл шиитский теократический режим Ирана.
Если мы заглянем в будущее, то стратегия 'неосдерживания' должна предусматривать не прямые военные акции против самого Ирана, а обуздание его экспансии косвенными методами. Подобно тому, как нам удалось поставить заслон советской экспансии без открытого применения силы против стран Варшавского договора, сдерживание иранского режима не означает появления над Тегераном бомбардировщиков B-2.
Более того, нам необходима институционализация уроков, полученных столь дорогой ценой за семь лет войны. Вооруженным силам следует радикально усовершенствовать свой доктринальный подход, потенциал и готовность в сфере государственного строительства, признав, что в конечном итоге послевоенная стабилизация имеет куда большее значение, чем фаза активных боевых действий. Наше преимущество в успешном ведении боевых действий традиционного типа по прежнему неоспоримо, но нашим военным необходимо знание языков, культурных особенностей других стран, необходимы специалисты по взаимодействию с гражданским населением - это позволит нам добиваться успеха в условиях военных кампаний нетрадиционного типа и ситуации хаоса, следующей за окончанием боевых действий.
Наш следующий президент унаследует от предшественника такие проблемы, как усталость американцев от войны, скептическое отношение в мире к мотивам и действиям Соединенных Штатов, а также незавершенные конфликты в Ираке и Афганистане. Однако всплеск энергии и ожидания, сопровождающие процесс передачи власти, позволяют и уходящей, и будущей администрации предпринимать смелые шаги.
В ходе боевых действий четкое осознание того, за что вы сражаетесь, не менее важно, чем понимание, против чего вы боретесь. В идеологической войне это еще важнее. Ведение этой войны по всему миру, завоевание на свою сторону одной страны за другой требует времени, что не слишком устраивает наше динамичное, ориентированное на быстрый результат общество. Но нам следует выработать необходимое терпение. От этого зависят жизни неисчислимого множества людей.
Коммандер ВМС Филип Капуста в настоящее время возглавляет отдел стратегического планирования Центрального командования специальных операций (Special Operations Command Central) в Тампе. Кэптен Корпуса морской пехоты Донован Кэмпбелл только что вернулся из третьей боевой командировки за рубеж. В марте выходит его книга 'Джокер-1' ("Joker One"). В статье авторы высказывают свое личное мнение, не отражающее официальной политики и позиции Министерства обороны и правительства США
* * *
* Коммандер - воинское звание в ВМС США, примерно соответствующее капитану 2 ранга в российском ВМФ (Вернуться к тексту статьи)
* Кэптен - воинское звание в ВМС США, примерно соответствующее капитану 1 ранга в российском ВМФ. (Вернуться к тексту статьи)
_____________________________________________
'Подружка-мусульманка', которую Путин держит ("The Spectator", Великобритания)
Нацисты и исламисты ("The Washington Times", США)
'Исламофашизм' ("The Wall Street Journal", США)
Борьба за место ислама в России ("The Washington Post", США)
Россия умирает, а исламисты рвут на части ее останки ("The Australian", Австралия)
