В ситуациях, подобных нынешней, когда Грузия и Россия воюют за лоскут земли на Кавказе, трудно не испытать ностальгию по простоте эпохи 'холодной войны'. В те годы мощно укрепленная граница между Востоком и Западом была линией, которую не смел переступить никто. Национальный суверенитет и территориальная целостность были нерушимы; вмешательство во внутренние дела других стран признавалось опасным.
Тем не менее, порой дело доходило до взаимных обвинений или опасного противостояния, как в ходе кубинского ракетного кризиса, или ведения войн чужими руками в Центральной Америке, Африке и других частях света. И, пожалуй, не стоит напоминать о том, что эта ясность несла с собой огромную несправедливость и страдания, особенно, для тех, кто оказывался 'по другую сторону' линии, когда прекращались переговоры. Прага, где я впервые побывала через три года после советского вторжения, была одним из самых печальных мест на свете. Равно как и прибалтийские страны при советской власти. Не совсем цивилизованной была и доктрина взаимно гарантированного уничтожения, служившая обоснованием всего этого. В годы 'холодной войны' я пересекла много сухопутных границ. Этот процесс был долгим, изматывающим и внушающим страх. Поезд из армянского Еревана в столицу Грузии Тбилиси какое-то время шел вдоль турецкой границы. Освещенная и защищенная несколькими рядами колючей проволоки под напряжением, эта граница между НАТО и Организацией Варшавского договора закрепляла состояние 'в двух шагах от войны'. Но войны как таковой не произошло. Эта линия сохранялась с конца 1940-х до конца 1980-х, хотя порой жестокими методами.
Оглядываясь назад, осознаешь, что роспуск советской империи был уникальной возможностью создать новый порядок, основанный на более просвещенных и консенсусных принципах. НАТО могла бы трансформироваться в подлинно многостороннюю организацию, занимающуюся миротворчеством. Неожиданно возникшая изменчивость границ тоже могла сыграть положительную роль, ведь статус анклавов, населенных представителями национальных меньшинств — как тех, за которые сейчас идет война в Грузии — мог быть определен путем плебисцита. Прискорбно, хотя и неудивительно, учитывая стремительные изменения тех дней, что ничего из этого не произошло.
У того факта, что новые международные правила не были установлены, была и положительная причина. Никто не ожидал, что конец Советского Союза будет столь мирным. В 1991 г. политики всерьез думали о том, вскоре придется что-то делать с миллионами замерзающих, голодающих русских. То, что этого не произошло, говорит в пользу всех вовлеченных сторон. А Германия объединилась так же мирно, как развелись чехи со словаками. Но вакуум остался там, где прежде действовали жесткие правила самосохранения.
Этот вопрос со всей остротой поставил распад Югославии, поскольку различные этнические и религиозные группы разделили территорию между собой на основе безжалостных зачастую принципов, по праву сильного. Европейский Союз наблюдал, испытывая муки совести, за тем, как боснийские сербы уничтожают боснийских мусульман в Сребренице, а Сербия загоняет косовских албанцев на верную смерть в горы.
Именно в этом контексте Тони Блэр одним из первых сформулировал оправдание гуманитарной интервенции, позволяющей применять вооруженные силы в другой стране. Таким образом спасению жизней был отдан приоритет перед суверенитетом и территориальной целостностью.
Какой бы похвальной ни была эта доктрина — кто может отрицать ее гуманистический идеализм?— решение о применении силы вполне может основываться на оценке ситуации, которая окажется менее глубокой и более эмоциональной, чем нужно в том случае, когда страна решает задействовать свои вооруженные силы. Есть и практические недостатки. Некоторые страны будут сочтены слишком мощными или враждебными для военного вмешательства извне — и, таким образом, новые правила будут к ним неприменимы. Одним примером была Бирма после циклона 'Наргис': Франция, где пост министра иностранных дел занимает Бернар Кушнер — само воплощение гуманитарной интервенции, не рискнула направить в бирманские воды свой боевой корабль с помощью на борту, поскольку не хотела бросать вызов бирманской хунте. США не раз призывали к военной интервенции в суданском регионе Дарфур, но хотели, чтобы ее осуществлял кто-то другой.
Вторая сложность заключается в том, что легитимизация внешнего вмешательства — а при некоторых обстоятельствах даже принятие на себя обязательства вмешаться — предполагает объективные критерии, которые бывают очень редко. И это вновь возвращает нас к России, Грузии и этим злополучным анклавам. Когда российские войска пересекли границу Южной Осетии, которая прилегает к России, но входит в состав Грузии, Москва заявила, что ее цель — защита оказавшегося в опасности меньшинства, многие представители которого обладают российскими паспортами. Довольно сложно отстаивать идею о том, что для албанцев в Косово существует один закон, а для русских и осетин в Грузии — другой. Слабость гуманитарной интервенции как руководящего принципа международного поведения становится еще более очевидной на примере Китая. В последние годы западные политические круги часто критикуют Китай за политику невмешательства — иными словами, нежелание оказывать давление на Судан из-за Дарфура. Но неужели те, кто выступает за больший интервенционизм со стороны Китая, отнеслись бы к нему с таким же энтузиазмом, если бы Китай применял его в отношении, скажем, Тайваня или китайцев, живущих в странах Юго-Восточной Азии?
Несмотря на свой идеалистический облик, гуманитарная интервенция легко может стать для могущественных стран средством дестабилизации более слабых государств изнутри. И это может оказаться последствием, если не изначальным намерением. Это может также закрепить ситуацию, ставшую нестабильной из-за необратимых демографических или экономических тенденций. ЕС гарантирует независимость Косово, несмотря даже на то, что этот регион пока не способен быть жизнеспособным государством. А так называемые замороженные конфликты на обломках Советского Союза являются замороженными в меньшей степени потому, что силы сторон примерно равны, а в большей — потому, что за одной или обеими сторонами стоят другие силы.
Это может показаться неприятным, но, вероятно, порой идеализм должен уступать реализму, а большим и малым странам нужно давать возможность решать свои противоречия самостоятельно. Конфликт, в котором равновесие искусственно смещается военным вмешательством третьей стороны, может отсрочить принятие единственного эффективного решения.
* * * * * * *
Проклятие Саакашвили и его присных (Сообщество читателей ИноСМИ в ЖЖ)
Саакашвили испугался и бежит (Сообщество читателей ИноСМИ в ЖЖ)
___________________________________
Маленькие нации обязаны знать свое место ("The Washington Post", США)
Президенту Грузии не стоит ждать сочувствия от Запада ("The Guardian", Великобритания)
Русские блестяще, хотя и цинично, переиграли Саакашвили ("Daily Mail", Великобритания)
