Sunday, August 24, 2008; B01
Хотя любители 'силовых игр' все еще гнут свою линию, история не на их стороне
Что же, мы вступаем в 'эпоху автократов'? После разгрома, который недавно устроила Грузии Россия, возникает искушение сделать именно такой вывод. Это вторжение несомненно знаменует собой начало нового этапа в международных отношениях, но было бы ошибкой полагать, что будущее - за российской 'сильной рукой' Владимиром Путиным и другими деспотами.
Я с особым интересом пытаюсь определить характер новой международной ситуации, ведь в 1989 г. я написал статью под названием 'Конец истории?' ("The End of History?"). В ней я утверждал, что окончание 'холодной войны' означает окончательный триумф либеральных идей. Сегодня, однако, США утрачивают преобладающие позиции на международной арене, Россия и Китай предлагают свои модели развития - сочетание авторитаризма с модернизацией - в качестве примеров для подражания, несомненно бросая вызов либеральной демократии. И у них, похоже, нет недостатка в подражателях.
Хотя на прошлой неделе генерал Первез Мушарраф (Pervez Musharraf) все же согласился покинуть пост президента Пакистана, в этом важнейшем государстве-клиенте США диктаторский режим просуществовал с 1999 г. В Зимбабве Роберт Мугабе (Robert Mugabe) отказывается уступить власть, несмотря на поражение на выборах. В Андском регионе Латинской Америки демократические свободы подрывают демократическим же путем избранные президенты вроде лидера Венесуэлы Уго Чавеса (Hugo Chavez). Совокупность всех этих фактов позволяет ряду авторов высказывать предположение, что мы имеем дело с возвратом к 'холодной войне', 'возвращением истории', или как минимум великодержавного соперничества по образцу 19 века.
Но не будем торопиться. Мир, несомненно, становится 'постамериканским', как выразился обозреватель Newsweek Фарид Закария (Fareed Zakaria). Но хотя любители 'силовых игр' все еще могут гнуть свою линию, реальных конкурентов у демократии и капитализма по-прежнему не существует. Поверхностные исторические аналоги с другими эпохами страдают двумя изъянами: они основаны на упрощенных представлениях о международных отношениях в эти периоды прошлого, и косвенно подводят к выводу о том, что 'авторитарное государство' представляет собой четко определенный тип режима - агрессивный во внешней политике, репрессивный во внутренней, и неизбежно представляющий опасность для существующего мироустройства. На деле же у сегодняшних авторитарных режимов мало общего, за исключением разве что отсутствия демократических институтов. Мало кто из них обладает 'мускулатурой', притягательной силой и идеологией, необходимыми для подлинного преобладания в рамках международной политической системы, и ни один не мечтает о свержении глобализованного экономического устройства.
Если мы действительно хотим понять складывающуюся в мире обстановку, необходимо проводить четкое разграничение между разными типами авторитарных режимов. Во-первых, важное различие заключается в том, что некоторые из таких режимов стоят во главе сильных, сплоченных государств, а другие - у руля слабых, страдающих от некомпетентности или коррупции. Мушарраф правил в Пакистане почти десять лет только потому, что его главная опора - армия - представляет собой самый прочный институт в этом, в остальном недееспособном государстве. Зимбабве находится в еще более плачевном положении; при Мугабе экономика страны переживает ужасающий коллапс. Слабые авторитарные государства вроде Зимбабве могут угрожать соседям лишь потоками беженцев, спасающихся от гиперинфляции и нищеты.
Нынешние авторитарные режимы также на удивление слабы в сфере идей и идеологии. Нацистская Германия, сталинский СССР и маоистский Китай представляли особую опасность, потому что эти режимы строились на мощных идеологиях, способных найти отклик в разных регионах мира - именно поэтому советское оружие и военные советники оказывались в таких странах, как Никарагуа или Ангола. Но подобного типа 'идейных тиранов' на мировой арене уже не обнаружить. Несмотря на определенные успехи авторитарной модели в последние годы, либеральная демократия остается самой мощной, самой привлекательной идеей на планете. Большинство самовластных правителей, в том числе Путин и Чавес, по-прежнему полагают целесообразным внешне соблюдать демократические процедуры - пусть даже они и выхолащивают их содержание. Даже китайский лидер Ху Цзиньтао (Hu Jintao) счел необходимым говорить о демократии в период подготовки к Олимпиаде в Пекине. А Мушарраф оказался достаточно 'демократичен', чтобы позволить отстранить себя от власти под угрозой импичмента.
Если в сторону демократии нынешние автократы готовы делать 'реверансы', то капитализму они 'кланяются в пояс'. Трудно представить себе, каким образом мы можем скатиться к новой 'холодной войне', если Китай и Россия с энтузиазмом взяли на вооружение капиталистическую 'половинку' уравнения 'капитализм плюс демократия'. (Мао и Сталин, в отличие от нынешних лидеров этих стран, проводили самоубийственную политику экономической автаркии). Руководство Компартии Китая понимает, что его собственная легитимность зависит от сохранения головокружительных темпов экономического роста. Для российской власти поддержка капитализма в куда большей степени обусловливается личными мотивами: Путин и значительная часть российской элиты извлекает гигантские выгоды из контроля над сырьевыми ресурсами и другими активами.
Сегодня в сфере идей у демократии существует только один реальный конкурент - радикальный исламизм. Так, одним из самых опасных государств мира сейчас является Иран, управляемый экстремистски настроенными клерикалами-шиитами. Однако, как отметил на прошлой неделе на страницах этой газеты Питер Берген (Peter Bergen), суннитский радикализм оказался на удивление неэффективным претендентом на роль государственной идеологии. Хотя у некоторых обездоленных мусульман напыщенные тирады Усамы бен Ладена (Osama bin Laden) или иранского президента Махмуда Ахмадинежада (Mahmoud Ahmadinejad) находят отклик, популярность подобного 'средневекового исламизма' весьма ограничена.
В отсутствие 'больших идей' Россия и Китай взяли на вооружение национализм, который в каждой из этих стран принимает различную форму. В России, к сожалению, утвердился вариант национальной идентичности, несовместимый со свободой стран, расположенных у ее границ: боюсь, что Грузия - не последняя из бывших советских республик, ставшая жертвой уязвленной гордости Москвы. Однако нынешняя Россия все еще сильно отличается от бывшего СССР. Путина называют 'современным царем', и это куда более точное определение, чем ошибочные аналогии со Сталиным или Гитлером. Царская Россия была великой державой с умеренными амбициями; в 18-19 веке она, хоть и сокрушала слабые государства вблизи своих границ и лишала собственный народ гражданских свобод, была тем не менее полностью интегрирована в европейскую систему международных отношений. На мой взгляд, именно в этом направлении будет развиваться постпутинская Россия.
Китайский национализм, чью гордую демонстрацию мы увидели на Олимпийских играх, - явление более сложное. Пекин хочет, чтобы его уважали за то, что в последнюю четверть века его политика позволила сотням миллионов людей выбиться из нищеты. Однако пока неясно, какое воплощение это чувство национальной гордости получит во внешней политике. В том, что не касается 'горячей точки' - Тайваня, Китай не испытывает характерного для России острого чувства обиды в связи с утратой империи или включением в НАТО стран бывшего советского блока. Кроме того, когда в Китае наступит неизбежный экономический спад, Пекин будет по горло занят поддержанием внутриполитической стабильности.
Проблема Китая сегодня, как и во времена Поднебесной империи, заключается в отсутствии у него четкого понимания того, какие идеи страна представляет на мировой арене. Так называемый 'Пекинский консенсус' - сочетание авторитарного политического строя с рыночной экономикой - пользуется популярностью во многих развивающихся странах, и не без причины: по 'пекинским правилам' лидеры государства могут просто заниматься делом и попутно сколачивать состояния, не выслушивая упреков относительно демократии и прав человека.
Однако эта модель развития работает эффективно лишь в тех странах Восточной Азии, что разделяют часть традиционных культурных ценностей Китая. В Поднебесной власть императора не ограничивалась никакими сдержками и противовесами: чувство ответственности порождалось нравственным воспитанием правителей и наличием бюрократической элиты, ориентированной на служение государству. Продолжателями этой традиции стали многие лидеры, нацеленные на модернизацию и развитие - от аристократов времен Революции Мейдзи, основавших современную Японию, до авторитарных восточноазиатских правителей недавнего прошлого и сегодняшнего дня, таких как Пак Чон Хи (Park Chung-hee) в Южной Корее, Ли Куан Ю (Lee Kwan Yew) в Сингапуре, или нынешние руководители Китая.
Но подобное патерналистское руководство разительно отличается от форм государственного управления, характерных для многих стран Африки, Латинской Америки и Ближнего Востока, где у руля куда реже оказываются авторитарные 'государственники'. Африка повидала клептократов вроде Мобуту Сесе Секо (Mobutu Sese Seko) в Заире, военных диктаторов вроде Фодая Санкоха (Foday Sankoh) в Сьерра-Леоне и Чарльза Тейлора (Charles Taylor) в Либерии, а также 'просто коррумпированных' правителей, например, в Нигерии. Ставить государственную систему Китая на одну доску с другими диктаторскими режимами бессмысленно. Однако, при всех сильных сторонах китайской модели, она не представляет собой серьезного соперника для воодушевляющей - и побеждающей - американской идеологии.
В результате сегодняшняя обстановка в мире в чем-то выглядит безопаснее, а в чем-то - опаснее, чем прежде. Безопаснее она стала потому, что эгоистические интересы великих держав во многом завязаны на общее благополучие в мировой экономике, что побуждает их 'не раскачивать лодку'. Опасность же связана с тем, что авторитарные капиталистические режимы способны добиться куда большего богатства - а значит и могущества - чем их коммунистические предшественники. И в случае, если экономическая логика не сможет умерить политические страсти (а в прошлом такое часто случалось), пострадают все - именно из-за взаимозависимости составляющих нынешней системы.
Кроме того, нельзя позволять, чтобы гадание на кофейной гуще насчет 'ренессанса авторитаризма' отвлекало нас от важнейшего вопроса, который действительно определит характер международных отношений на новом этапе: совместимы ли темпы роста производства с предложением таких товаров первой необходимости, как нефть, продовольствие, и питьевая вода? Если этого не случится, нас ждет 'мальтузианская' эпоха, где будет главенствовать принцип 'все против всех' и выгода одного государства обернется потерями для другого. В этих условиях обеспечить мирное и демократическое международное устройство будет гораздо сложнее: экономический рост окажется в куда большей зависимости от голой силы и капризов географии, чем от качества институтов. И рост общемировой инфляции позволяет предположить, что мы уже довольно далеко продвинулись к такой ситуации.
В 20 веке возникновение тоталитарных диктаторских режимов побудило нас проводить резкое разграничение между демократическими и авторитарными государствами, и это вошло у нас в привычку. Но общность демократического строя еще не означает автоматической общности интересов у стран, где он существует (достаточно вспомнить о столкновении точек зрения США и Европы по Ираку). То же самое относится и к авторитарным режимам. Аналогичным образом, наличие в стране авторитарного режима еще не предопределяет характера ее действий на международной арене. Если мы не хотим оказаться в плену у воображаемого прошлого, необходим куда более нюансированный концептуальный подход к пониманию происходящего в недемократических странах. И не стоит чересчур пессимистически оценивать силу наших собственных идей - даже в условиях 'постамериканского мира'.
Фрэнсис Фукуяма - профессор Школы фундаментальных международных исследований (School of Advanced International Studies) при Университете имени Джонса Хопкинса (Johns Hopkins University). Его последняя книга называется 'Америка на распутье: демократия, власть и наследие неоконсерваторов ("America at the Crossroads: Democracy, Power, and the Neoconservative Legacy")
* * * * * * *
Алло, НАТО? Или Страшный сон Вайры Карловны (Klubs, Латвия)
Длинные похороны Империи лилипутов (Сообщество читателей ИноСМИ)
Нехристь: американские ракеты в Луганске и Харькове (Сообщество читателей ИноСМИ)
В.Новодворская: Тонущий пиратский корабль "Россия" (Сообщество читателей ИноСМИ)
Стройматериал для великой империи (Сообщество читателей ИноСМИ)
__________________________________
Корни войны в Грузии - в 'самообмане' США ("Asia Times", Гонконг)
Как прижать русских ("The Independent", Великобритания)
Запад должен приструнить Россию экономикой ("The Financial Times", Великобритания)
Нам нужна голова Саакашвили ("Los Angeles Times", США)
Подход к России: с горячим сердцем или холодной головой? ("The Washington Post", США)
Лицемерие Европы ("The Guardian", Великобритания)
