70 лет назад, во время совещания в Королевском замке в Варшаве, было решено отвергнуть "великодушное предложение", сделанное польским властям Гитлером. Возможно, ни одно принятое в Польше решение не повлияло на ход истории в такой степени, как вышеупомянутое.
По существу, речь шла не о Гданьске, экстерриториальной автостраде или даже оттеснении Польши от моря. Чтобы понять, каковы были ставки зимой 1938-1939 гг., необходимо вернуться на несколько лет назад.
Хронический кризис, который царил в польско-германских отношениях, после прихода в 1933 г. к власти Гитлера грозил эскалацией. Могло казаться, что предводитель нацистов будет, по крайней мере, продолжать антипольскую политику предыдущих канцлеров. Тем сильнее было удивление мировой общественности, когда в отношениях между этими странами наступила разрядка, а 26 января 1934 г. они даже подписали "декларацию о неприменении силы". Вопрос ревизии польско-германской границы был снят с повестки дня.
Нормализация в отношениях с Рейхом было большим успехом маршала Юзефа Пилсудского и министра иностранных дел Юзефа Бека. Безопасность Речи Посполитой основывалась на собственном военном потенциале и союзе с Францией. Однако военное превосходство над сокращенной до 100 тыс. немецкой армией могло улетучиться, если бы Берлину удалось торпедировать постановления Версальского договора в этой области. Ценность союза с Францией становилась все более сомнительной, так как Париж, начиная с конференции в Локарно (1925 г.), открыто стремился к уменьшению своих обязательств перед Варшавой. В конце концов, Франция с самого начала рассматривала своего союзника как вассала и использовала союз с Польшей как удобный инструмент давления на Германию. Были опасения, что западные державы, стремящиеся к согласию с Германией, во имя сохранения мира в Европе признают необходимость, по меньшей мере, частичных корректив польско-немецкой границы.
Разрядка в отношениях с Рейхом значительно расширила поле маневра для правительства в Варшаве. Впрочем, для Пилсудского и Бека фундаментальным остался союз с Францией, которому теперь они хотели придать действительно партнерский характер. Усиление этого союза и его дополнение аналогичным альянсом с Великобританией было бы для польских лидеров идеальным решением. В Варшаве считали, что новое руководство Германии будет более заинтересовано экспансией в юго-восточном направлении и откажется от ведения типичной для Пруссии антипольской политики. Впрочем, маршал Пилсудский говорил своим соратникам, что хорошие отношения с Германией являются лишь переходным периодом, и их трудно будет сохранить дольше четырех лет. Важно при этом было то, что при соглашательских в отношении Германии тенденциях, царивших в западных столицах, линия 26 января - как назвали в польском МИДе начатую в 1934 г. политику - могла стать своеобразным лекарством против политики умиротворения (appeasement), подпитываемой иллюзорной надеждой, что ценой уступок (за счет малых стран) не только удастся избежать опустошительной войны, но и, возможно, склонить Германию к мирному сотрудничеству.
В свою очередь Гитлер, прекращая традиционную антипольскую политику, руководствовался поначалу исключительно тактическими соображениями. "Обстоятельства заставили меня говорить на протяжении годов исключительно о мире", - признался он осенью 1938 г. на закрытой встрече с журналистами. Фюрер, прежде всего, хотел, пока Германия слаба, провести режим через зону риска: выиграть время, укрепить свою власть, вооружить Рейх, ослабить французскую систему союзов, вбивая клин между Францией и Польшей, сорвать попытки создания какого-либо антигерманского альянса, ввести в заблуждение, дезориентировать потенциальных противников. В своих выступлениях и дипломатических нотах он неизменно уверял в своих якобы исключительно мирных намерениях. Польско-германская декларация должна была стать доказательством, что он готов искать согласия даже там, где конфликт казался неразрешимым.
Однако вскоре нацистский диктатор понял, что тактическое соглашение с восточным соседом могло бы быть трансформировано в более прочный союз. Он пришел к выводу, что, быть может, удалось бы найти место в будущей "германской Европе" и для Польши.
Планы строительства великой германской империи Гитлер вынашивал с начала 1920-х гг., еще как лидер мало значимой, крайне правой партии. Программу экспансии он вскоре изложил на страницах "Mein Kampf", а после прихода к власти не раз давал понять, что ранее выработанные цели и концепции остаются актуальными. Высшей целью должно было быть превращение Рейха в великую державу и бесспорная гегемония Германии в Европе еще при его, Гитлера, жизни. Заданием для следующих поколений немцев было бы достижение первенства в мире.
Основой державности должна была быть германская империя на востоке Европы, в основном на развалинах Советского Союза. Именно там, а не в заморских колониях Гитлер видел жизненное пространство для германского народа. Более того, разгром СССР означал бы нанесение удара мировому коммунистическому движению, а также устранение одного из элементов "международного еврейского заговора". Чтобы этого добиться, Рейх должен был найти союзников, в основном для того, чтобы нейтрализовать Францию, извечного врага Германии. Гитлер счел, что Берлин может рассчитывать на помощь Италии по этому вопросу. Он мечтал о союзе с Великобританией, но та держала дистанцию, зато союзницей стала Япония, подписавшая в ноябре 1936 г. Антикоминтерновский пакт.
В кругу союзников Рейха должна была быть и Польша. Фюрер считал, что, отгораживающая Германию от СССР Польша, располагающая немалым военным потенциалом, в принципе, могла бы встать на сторону Рейха. Немалую роль в этих расчетах сыграло неподдельное уважение, которое Гитлер и некоторые другие нацистские руководители питали к Пилсудскому - укротителю Красной Армии в 1920 году. Огромное значение имел тот факт, что введенный Пилсудским режим представлял собой отход от принципов парламентской демократии, которые презирал Гитлер.
С 1933 г. канцлер практически при каждой встрече с польскими дипломатами говорил о советской угрозе и о значимой роли Польши на Востоке. В скором времени начались уже достаточно интенсивные попытки привлечь Польшу на свою сторону. Ключевую роль в этих попытках играл Геринг, которому Гитлер отдал на попечение вопрос об отношениях с Польшей. Ставшими традиционными с 1935 г. визиты Геринга, во время которых проводились охоты в Беловежской пуще, были прекрасной возможностью для представления немецких предложений практически без всяких стеснений. В кампанию по привлечению на свою сторону поляков ангажировались и другие нацистские лидеры, как Геббельс, который писал в своем дневнике, что 'линия Берлин - Лондон - Рим - Варшава' была бы непобедима, так и будущий генеральный губернатор Г.Франк. Последний убеждал в Варшаве в начале 1936 г., что 'Польша и Германия, идя вместе - это мощь, перед которой Европе будет трудно устоять, ибо это блок, объединяющий сплоченную массу, численностью в 100 млн. человек'.
Для привлечения поляков на свою сторону был подключен, в том числе, и Риббентроп, еще перед тем, как он занял пост руководителя гитлеровского внешнеполитического ведомства. В немецком МИДе, в котором доминировали сторонники антипольской линии, соглашались с новым курсом стиснув зубы, а нередко ими предпринимались попытки торпедировать этот курс разными способами. Неохотно восприняла новую политику в отношении Польши немецкая общественность и значительная часть консервативных элит. Своего разочарования не скрывали и многие лидеры немецких меньшинств в Польше, сетовавших на то, что Берлин оставил своих соотечественников на Востоке ни с чем.
Польская сторона отвечала на немецкие любезности либо деликатным отказом, либо уклончиво. Варшава старалась, чтобы отношения с Германией были как можно лучше, но при этом без союзнических обязательств перед Рейхом. По-прежнему главным постулатом было получение реальных гарантий со стороны Франции, при одновременном создании необходимых условий для сближения с Великобританией. Ввиду соглашательских тенденций по отношению к Германии, все более доминирующих в политике Парижа, а особенно Лондона, прекращение 'курса 26 января' (как в Варшаве называли заботу о добрососедских отношениях с Рейхом) было бы безответственно.
Помимо декларации с Германией у Речи Посполитой был также пакт о ненападении с СССР, заключенный в 1932 году. Ни с той и ни с другой соседствующей державой Польша не хотела связывать себя союзом, направленным против второй. Такая стратегия называлась в польском МИДе политикой равновесия. Сегодня этот термин несколько вводит в заблуждение, так как предполагает, что Варшава якобы стремилась к одинаково хорошим отношениям, как с Германией, так и с СССР. Ничего подобного. Отношения с Москвой ухудшались из года в год, а в 1938 году достигли просто состояния холодной войны. Прямо противоположное имело место в отношениях с Берлином, в которых царила очень хорошая атмосфера. В Варшаву с визитом регулярно приезжали гитлеровские сановники. Кое-где даже высказывалось мнение, что Польша стала тайным союзником Рейха.
Попытки вдохнуть жизнь в польско-французский союз окончились фиаско, а отношения между двумя союзниками были не самыми хорошими. Виноваты были обе стороны: польский МИД болезненно реагировал на былые обиды, вызванные покровительственным отношением французов. Лавирование Варшавы между Берлином и Парижем, продиктованное необходимостью, принесло министру Беку на Западе репутацию нелояльного партнера. Это факт, что в то время самые хорошие отношения Польша поддерживала с государствами, оспаривающими послевоенное статус-кво, - Германией, Италией, Японией, Венгрией, в то время как союз с Францией превратился в ширму.
Польско-немецкое сближение достигло своего апогея во время Судетского кризиса 1938 года. Позиция Польши была Рейху на руку, и неоднократно германская сторона за это благодарила поляков. Польские лидеры были бы безумцами, если бы в эпоху политики умиротворения выступали против немцев, да еще защищая нелюбимую в Польше и недоброжелательно настроенную к ней Чехословакию. Другое дело, однако, активное участие в античехословацкой кампании. Непродуманное предъявление Праге ультиматума с требованием уступить Тешинскую область под угрозой вооруженного нападения было воспринято мировым общественным мнением как копирование Польшей германских методов. Заголовок в шведской газете 'Dagens Nyheter' (от 4 октября 1938 года) 'Подражатели Германии' относился к разряду наиболее сдержанных. Практически везде использовалось сравнение с шакалом, бросающимся на жертву, которой до этого нанес смертельный удар гораздо более сильный хищник. Известный своими антигитлеровскими взглядами британский комментатор писал: 'Если сейчас Гитлер нападет на Польшу, я прокричу: 'Sieg heil!'. Была масса подобных мнений. Еще в тот же месяц французский посол в Варшаве Леон Ноэль направил своему начальству докладную записку, в которой призывал сократить обязательства перед Польшей, поскольку она выступает на стороне противников Франции. Польше грозила изоляция.
При таких обстоятельствах в МИДе Германии зазвучали предложения воспользоваться ошибкой Варшавы и выставить полякам 'счет за Тешинскую область'. Авторы этих предложений убеждали, что никто бы не кинулся на помощь дискредитированной Польше, если бы Рейх захотел заняться решением проблемы Померанского коридора. Однако Гитлер сделал другой вывод.
Германский диктатор был тогда убежден, что Великобритания не предоставит ему свободу действий на Востоке. Уступки западных держав его не удовлетворяли, а Мюнхенскую конференцию он расценивал не столько как успех, сколько как очередную попытку контролировать немецкую экспансию. Он считал, что Запад не позволит ему создать империю в Восточной Европе, а немецкую гегемонию на континенте будет воспринимать как угрозу своим жизненно важным интересам. В такой ситуации сначала надо было вывести из игры Францию и Великобританию. Прежде чем вермахт двинется на восток, Германия должна обеспечить тылы.
Если раньше Гитлер видел Польшу союзником в нападении на СССР, то осенью 1938 года для Речи Посполитой он предназначил иную роль. Польские дивизии должны были бы сначала прикрывать Рейх в боях с западными державами, а, победив Францию, можно было бы атаковать Советский Союз. В любом случае сначала нужно было убедить польских лидеров однозначно встать на сторону Германии.
24 октября 1938 года, практически через месяц после конференции в Мюнхене, министр Йоахим фон Риббентроп представил польскому послу Юзефу Липскому предложение по генеральному урегулированию польско-немецких отношений. Польша не должна была выступать против присоединения к Рейху Свободного города Гданьск (Данциг), а также должна была дать согласие на придание экстерриториального статуса немецкой автомагистрали и железнодорожной линии между Померанией и Восточной Пруссией. Взамен Рейх гарантировал бы решение вопроса польско-немецкой границы, а пакт 1934 года был бы продлен на 25 лет. Однако в него была бы добавлена 'консультационная клаузула', которая бы означала согласие Варшавы на координацию своей внешней политики с Берлином. То есть Польша, прежде всего, должна бы была присоединиться к Антикоминтерновскому пакту.
Гитлер полагал, что Польше было сделано поистине великодушное предложение. Впрочем, Берлин и раньше неоднократно давал понять полякам, что вопрос Гданьска и экстерриториальной автомагистрали Рейх хочет решить по-своему, а за это он бы гарантировал нерушимость совместной границы. Как уже после войны писал один немецкий дипломат, если бы какой-нибудь другой политик обратился к Польше с такими заниженными требованиями, его бы повсеместно осудили за продажу национальных интересов. Только вот в случае Гитлера речь, прежде всего, шла о подчинении Польши и сотворении из нее послушного союзника. Без решения польского вопроса невозможны были ни военные действия на западе, ни кампания против СССР.
Предложения, представленные Риббентропом, не сильно встревожили министра Бека - он считал, что Риббентроп плетет интриги. С содержанием немецких предложений он не ознакомил ни французов, ни англичан, но ведь это было абсолютно понятно. Он никому о них не говорил даже в МИДе, а Липскому, послу в Берлине, он посоветовал их вежливо отклонить, предлагая только определенные изменения статус-кво в Гданьске и облегчения германского транзита через коридор.
Вероятно, министр считал, что и на этот раз удастся замять дело, ведя проверенную в течение последних лет политику уловок и затягивания времени. На совещании в узком кругу 4 ноября он говорил ближайшим соратникам, что 'львы совсем не такие страшные, когда живешь рядом с ними', а от чехов 'можно было еще многое получить'. Он был очень самоуверен, убеждая, что 'для нас сейчас благоприятный политический момент'. Трудно привести лучший пример дезориентации, беспечности и переоценки роли собственной страны.
Беку казалось, что значение Польши для Гитлера настолько велико, что еще длительное время можно будет продолжать линию 26 января. Он не видел, как быстро за последние месяцы ухудшилось положение Польши, тем более что климат в польско-германских отношениях по-прежнему был очень хорошим. Через некоторое время Бек должен был в очередной раз встретиться с Гитлером; на заверения в немецкой дружбе не скупился гостивший во второй половине декабря в Варшаве министр Ганс Франк, на конец января был запланирован первый в истории визит главы немецкой дипломатии в польскую столицу, готовилась даже поездка в Польшу Хайнриха Гиммлера (она состоялась в феврале 1939 года). Только во время разговора с Гитлером в Берхтесгадене 5 января 1939 года Бек убедился в том, что за немецкими предложениями стоит лично фюрер. Канцлер старался вести разговор как можно в более дружественной атмосфере, однако уже на следующий день Риббентроп был более настойчив. Обманувшись ранее (он полагал, что ввиду польского отказа немцы не будут настаивать на октябрьских предложениях), Бек теперь был выведен из заблуждения.
После возвращения в Варшаву министр проинформировал наконец президента Мостицкого и маршала Рыдза-Щмигло о германских предложениях. Руководители польского государства единодушно признали, что их принятие (это все еще не были требования) приведет к тому, что Польша 'неизбежно склонит голову и, в конце концов, утратит независимость и будет играть роль вассала Германии'. В вопросе Гданьска и передвижения по 'коридору' польская сторона допускала, правда, некоторые незначительные уступки и высказывала желание найти компромисс, хотя, с другой стороны, должна была быть предпринята попытка укрепления отношений с Францией и Великобританией.
Министр Риббентроп был принят в Варшаве 25 января 1939 года (накануне пятой годовщины подписания декларации о ненападении) с исключительной вежливостью. Гость и хозяева состязались в заверениях о желании сохранить дружественные отношения, однако когда Риббентроп вернулся к немецким предложениям, он почти ничего не добился.
Последнюю попытку убедить поляков Риббентроп предпринял во второй половине марта 1939 года, уже после окончательного завоевания Чехословакии и образования Протектората Чехии и Моравии. Переданный послом Липским ответ Бека не оставлял иллюзий. 'Поляки останутся нашими врагами', - записал Геббельс слова Фюрера. Когда же несколько дней спустя, 31 марта 1939 года, премьер Чемберлен объявил в Палате Общин о британских гарантиях для Польши, Гитлер просто пришел в бешенство. Среди ругательств, адресованных британцам, было, как рассказывал присутствовавший при этой сцене адмирал Вильгельм Канарис, заявление: 'Я им приготовлю дьявольский напиток!'
В польской исторической публицистике иногда появляются мнения, что непринятие предложений Гитлера, якобы, было безумным жестом. Апеллируя к политическому реализму, авторы этих мнений утверждают, что следовало перейти к действиям, переступив через свой престиж, и вместе с Германией принять участие в наступлении на Советский Союз. Авторы эти по большей части вообще не отдают себе отчета в том, что союз с Польшей в первую очередь должен был позволить Гитлеру одолеть Западные державы. Ни одно польское правительство не было настолько сильно, чтобы склонить общественность к принятию союза, направленного против Парижа и Лондона. Кроме того, следует помнить, что после покорения Франции и блокады британцев на их островах победа над Советским Союзом являлась реальной возможностью. Вторая мировая война могла закончиться совершенно иначе, а Польша в то время с обескровленными на восточном фронте дивизиями полностью была бы отдана на растерзание нацистского диктатора, одержимого расистским безумием.
События 1943-1944 гг. показали, как беспощадно гитлеровский Рейх относился к своим союзникам. Принятие германских предложений означало бы для польского народа путь в пропасть.
Несколько ошибочных предпосылок повлияло на принятие решения об отклонении предложения Рейха. Недооценен был динамизм нацистской Германии. Было также предположение, что Гитлер все-таки не является невменяемым азартным игроком, а руководители западных государств на этот раз сделают выводы из фиаско политики умиротворения. В целом же, польские руководители, если хотели сохранить недавно приобретенную независимость, другого выхода не имели.
___________________________________
Памятник бандиту в Польше ("Pravda", Словакия)
П.Вечоркевич: Польская война ("Rzeczpospolita", Польша)
Превентивная война Сталина ("Wprost", Польша)
Вклад Польши в войну ("The Guardian", Великобритания)
Война с Россией продолжается ("Przeglad", Польша)
