Когда все вокруг рушится, ищи параллели в истории. Так случилось, что Великая депрессия и работы Джона Мейнарда Кейнса (John Maynard Keynes) стали самыми популярными точками отсчета для всего англоязычного мира. Но ответы в прошлом ищет не только пораженный кризисом Запад. Русские также исследуют прошлое, надеясь найти в нем уроки для сегодняшнего дня.
Поскольку горбачевская перестройка привела советскую систему к беспорядочному краху, русские отдают предпочтение десятилетнему периоду до революции 1917 года. Царский режим пережил восстание 1905 года. Казалось, что Россия движется в направлении конституционной монархии. Осуществлялись стремительные социальные и экономические изменения, такие как аграрная реформа, строительство железных дорог, урбанизация и становление профессионального среднего класса.
Любопытство и стремление поближе познакомиться с тем периодом только усилилось, когда распался Советский Союз. Книжные магазины заполнены трудами сильных мира сего из начального периода двадцатого столетия. Русские как будто хотят вернуться назад - туда, где они находились до тех пор, пока модернизацию не прервали столь грубо и жестоко. Они как бы пытаются повторить свою попытку, сделав это на сей раз должным образом.
Этим можно объяснить, почему премьер-министр Николая II в период с 1905 по 1911 год Петр Столыпин занял второе место в проведенном недавно телевизионном опросе в рамках проекта 'Имя Россия', который должен был определить самого великого россиянина всех времен. (Первое место занял князь и полководец из древних веков Александр Невский, а Иосиф Сталин - несмотря на шоковую реакцию в рядах зарубежной аудитории - пришел третьим.)
Столыпин стал приемлемой фигурой российского реформатора. Он пытался ослабить силу крестьянских волнений, способствуя возникновению и развитию нового класса немногочисленных собственников земли. Он также был ярым приверженцем закона и порядка, применившим упрощенное судопроизводство для подавления волны террористических актов и убийств полицейских. Кто-то может назвать его Владимиром Путиным того времени - человеком более знатного происхождения и с большими фантазиями, но с такой же железной целеустремленностью.
Однако та позитивная оценка, которую сегодня дают Столыпину и его реформам многие россияне, отрицает другую, более зловещую параллель. Своими реформами Столыпин не сумел предотвратить волну беспорядков, которая захлестнула не только деревню, но и города, и университеты. Самого премьер-министра убили, когда он вместе с царем был на представлении в Киевском оперном театре.
Более того, в те годы, месяцы и даже дни, которые предшествовали свержению царя в ходе массовых народных выступлений, никто не осознавал, что весь установленный и существующий порядок переживает предсмертную агонию. То, что кажется сегодня очевидным, было неразличимо для людей, чья жизнь должна была круто и навсегда измениться. Нечто подобное можно сказать и о последних днях существования Советского Союза.
То, что вся система оказалась тогда в экономическом кризисе, было понятно, поскольку возник острый дефицит товаров самой первой необходимости. Так же понятно было и то, что руководство практически на всех уровнях власти не пользуется авторитетом и доверием. Но то, что конец наступил так быстро и таким образом (когда входившие в состав СССР республики провозгласили свою независимость, а центр согласился с тем, что Советский Союз невозможно сохранить), стало таким же шоком для большинства россиян, каким оно было для внешнего мира.
Возникает вполне закономерный вопрос о том, насколько сильно смена режима вторгается в жизнь политически неактивных граждан. Как-то раз я спросила пожилую смотрительницу из провинциального российского музея, насколько сильно перемены в центре влияют на нее. По словам этой женщины, изо всех бурь и потрясений, которые прошлись по России 20-го века - большевистская революция, гражданская война, сталинские чистки, оттепель, перестройка - ее родная деревня ощутила дуновение ледяного ветра со стороны лишь тогда, когда на фронтах Второй мировой войны стала погибать молодежь.
Однако в более крупных исторических масштабах смены режимов важны. И вполне возможно, что россиянам следует извлечь из своей новейшей истории урок не о том, как прерываются реформы, а как падают обреченные на гибель режимы. Эту мысль я почерпнула у нашего современника -ученого из России Владимира Шляпентоха, который недавно задал весьма неожиданный и провокационный вопрос: "Правда ли, что режим Путина менее уязвим, чем российская монархия в 1916-м и Советский Союз в 1990 годах?"
Он говорит о том, что никто в те годы не понимал значимости происходящих вокруг них событий, и что конец, когда он наступил, пришел очень неожиданно, практически внезапно. В последние недели мы стали свидетелями многочисленных протестов в самых разных европейских странах. Причины протестов очень разнообразны, но общее у них - это коллективная неудовлетворенность существующим положением вещей.
Меньше сообщалось о росте протестов в России. Четыре года тому назад доведенные до нищеты пенсионеры заставили правительство сохранить и усовершенствовать льготы. На сей раз протестующие представляют более широкий общественный спектр. Собрать демонстрантов можно по мобильному телефону, а у властей мало денег для их умиротворения.
Путин по-прежнему популярен. Новый президент Дмитрий Медведев пока еще сохраняет свой авторитет. Но незавершенные реформы, разочарование, безработица и неуклюжие действия по поддержанию общественного порядка - это довольно взрывоопасная смесь. Следите за Россией. Возможно, экономический спад еще приведет к усилению позиций Медведева - но помните, насколько быстро и неожиданно наступала смена предыдущих режимов.
