Для посткоммунистического государства, стремящегося представить безупречные капиталистические 'верительные грамоты', массовая приватизация - тот прием, что 'бьет наповал'. Увы, еще и в буквальном смысле. В России в разгар распродажи государственных предприятий уровень смертности среди взрослого трудоспособного населения повысился на 18%, а средняя продолжительность жизни сократилась почти на пять лет. Мужчины трудоспособного возраста, внезапно лишившись работы и медицинского обслуживания, зачастую 'привязанного' к предприятиям, встречались с Курносой значительно раньше срока - порой после приема внутрь пары флаконов одеколона.
Так, в несколько окарикатуренном виде, выглядит неоднозначно воспринятая гипотеза Дэвида Стаклера (David Stuckler), Лоуренса Кинга (Lawrence King) и Мартина Макки (Martin McKee), недавно изложенная в статье, опубликованной в Lancet. Эти ученые (доктор Стаклер и доктор Кинг - социологи, работающие, соответственно, в Оксфорде и Кембридже, а Макки - специалист по системам здравоохранения стран Европы, профессор Лондонского института гигиены и тропической медицины (London School of Hygiene and Tropical Medicine)) утверждают, что период ускоренной массовой приватизации в нескольких странах бывшего Восточного блока и постсоветских государствах в точности совпадает со скачком уровня смертности. Они высказывают предположение, что главным фактором здесь является безработица - наукой установлено, что она становится причиной ухудшения здоровья и стресса, а также поведения, сокращающего продолжительность жизни, например, запойного пьянства.
Их исследование спровоцировало захватывающую - и порой чрезмерно эмоциональную - дискуссию о том, насколько быстро (или медленно) новая капиталистическая экономика должна превращаться 'из куколки в бабочку'. В своей статье ученые мягко укоряют Джеффри Сакса (Jeffrey Sachs), всемирно известного экономиста и автора концепции 'шоковой терапии' - одномоментного освобождения цен и отказа от государственных субсидий в сочетании с передачей в частные руки государственных предприятий и активов, что, по его мнению должно обеспечить необратимый переход бывших коммунистических стран к капитализму. 'Ускорение приватизации - самая важная задача в экономической политике, стоящая перед Восточной Европой', - отмечал в свое время этот экономист.
Естественно, профессору Саксу не понравилось, когда на его счет записывают миллионы смертей на посткоммунистическом пространстве. Он парирует: связь между приватизацией и уровнем смертности 'равна нулю'; распространение опасного для здоровья пьянства в России было связано не с безработицей, а с прекращением антиалкогольной кампании; кроме того, не стоит забывать о печально известной скудости ассортимента продуктов питания в СССР. Последний аргумент довольно странно звучит в устах ученого: как известно, если речь не идет о ядах, рацион питания не приводит к внезапным скачкам смертности.
Указав на этот факт, авторы статьи в своем ответе также отмечают: 'Страны, которые профессор Сакс приводит в качестве примеров успешного перехода к рыночной экономике, добились этого результата только потому, что не следовали его рекомендациям'.
Похоже спор уже ведется не в лайковых перчатках, а в боксерских, и судя по всему поединок продлится все положенные десять раундов. По крайней мере один вывод из происходящего уже можно сделать: шоковую терапию 'вызвали к барьеру'. Почему это важно? Потому что в Китае и Индии вот-вот начнется продажа многих государственных предприятий: таким образом эти страны надеются завоевать господствующие позиции в экономике. А теперь задумаемся. Два крупнейших по численности населения государства планеты движутся по пути капитализма; при этом существуют по крайней мере относительные доказательства, что темы этого продвижения могут стать в буквальном смысле вопросом жизни и смерти для миллионов людей.
Доктор Стаклер и профессор Макки утверждают, что их статья касается эпидемиологии, а не идеологии. Их целью был глубокий анализ вопроса о цене, заплаченной людьми за крушение коммунизма в Европе - сам же этот факт сомнений не вызывает. По оценке ЮНИСЕФ он обернулся преждевременной кончиной для 3 миллионов человек. По данным ООН переходный период обошелся в 10 миллионов жизней. Во многих посткоммунистических странах средняя продолжительность жизни снизилась (в России среди мужчин за 1991-1994 гг. она сократилась с 64 до 58 лет; это самый высокий показатель). Установлено, что среди серьезных факторов, обусловивших такой результат, числятся безработица и опасное пьянство (в том числе потребление различных спиртов и даже одеколона).
Почему в некоторых странах, например в России и Казахстане, эти потрясения вызвали более резкий рост смертности, чем в других, в частности, в Словении? Доктор Стаклер с соавторами попытались проанализировать ситуацию с точки зрения цифровых и хронологических показателей: по их мнению, ответом на вопрос могут служить методы экономических преобразований. Вот какой итог они подводят: 'Любое разрушение сложившегося социального устройства порождает в обществе высокий уровень стресса'. На основе эмпирических данных получается, что больше всего пострадали страны, устремившиеся к капитализму спринтерскими темпами; те же, что 'бежали трусцой', пережили этот период относительно безболезненно.
Авторы определяют 'массовую приватизацию' как передачу в частные руки не менее 25% крупных государственных предприятий в течение двух лет. В среднем уровень смертности у взрослых мужчин (в возрасте 15-59 лет) для стран, осуществлявших массовую приватизацию, повысился на 13%; совокупное количество умерших, таким образом, увеличилось почти на миллион. В пяти наиболее пострадавших странах, включая Россию и Казахстан, средний уровень смертности в начале девяностых на короткое время подскочил на 42%.
В других государствах, в частности, Хорватии и Словении, где демонтаж коммунистического механизма проходил медленнее, столь резкого роста смертности не наблюдалось. Кроме того, меньше пострадали те страны, где существовали разветвленные 'социальные сети', например церковь или профсоюзы: именно этот тезис авторы считают своим главным научным открытием.
'Поляки неплохо справились (с посткоммунистическим переходным периодом), - отметил в беседе со мной профессор Макки. - Почему? Потому что каждое воскресенье они встречаются в церкви, на службе'.
Авторы высказывают предположение, что страны, прошедшие через 'шоковую терапию', вместе с прежним строем непреднамеренно демонтировали и социальную 'страховочную сеть'. Многие россияне жили в городах, возникших вокруг одного 'градообразующего предприятия': когда эти компании исчезли, вместе с ними ушли в небытие поликлиники, детсады и 'площадки для общения'.
The Economist подверг статью уничтожающей критике; в блогосфере она тоже вызвала бурю негодования. Впрочем, куда важнее другой вопрос: обоснованы ли выводы авторов с научной точки зрения? Здесь нельзя пройти мимо точки зрения профессора сэра Майкла Мэрмота (Michael Marmot), наверно самого авторитетного специалиста по проблемам воздействия социальных условий на здоровье людей: 'При всех оговорках, выводы Стаклера и его коллег актуальны не только для Восточной Европы. . .'.
Сторонние наблюдатели ошибочно оценили статью как идеологизированную 'атаку' на капитализм: ее авторы стали жертвами 'профессионального риска', свойственного социологической науке. 'Мы не безумные 'ленинцы'', - вздыхает профессор Макки, признавая, что шквал критики в адрес их работы его просто ошеломил. Капитализм, конечно, дело хорошее, поясняет он, но строить его необходимо с учетом благосостояния людей - а также политических и экономических реалий. Идеальный сценарий - приватизация разумными темпами, с гарантированной социальной поддержкой для тех, кто лишается работы.
Китай и Индия строят рыночную экономику. Только в первой из этих двух стран население составляет 1,4 миллиарда - в десять раз больше, чем в России. Если в выводах троих исследователей есть хотя бы доля истины, 'шоковая терапия' в двух государствах может поставить под угрозу десятки миллионов жизней. Так можно ли ее вообще называть 'терапией'?
