При обсуждении сегодняшнего экономического кризиса, как правило, проводятся аналогии с Великой депрессией. В своем последнем отчете 'Перспективы мировой экономики' МВФ детально исследует эту аналогию не только со стороны потери финансового доверия, но также быстрого спада в глобальной торговле и промышленной активности. В общем, история, больше чем экономическая теория, дает указания к интерпретации совсем неожиданных и, по существу, непредсказуемых событий.
Почти каждое сегодняшнее проведение аналогий с депрессией начинается с 1929 года как точки отсчета. Однако в Великой депрессии проявились две совершенно разные патологии; каждая требует различных диагнозов и различного лечения.
Первая и наиболее знаменитая патология заключалась в обвале фондового рынка в октябре 1929 года в США. Ни в какой другой стране не было паники на фондовом рынке такого масштаба, отчасти ввиду того, что ни в какой другой стране не наблюдался такой эйфористический взлет биржевых курсов, которые затянули большое количество американцев очень разных слоев в финансовые спекуляции.
Вторая патология заключалась в решительном движении от глубокой депрессии к Великой депрессии. Летом 1931 года из центральной Европы прокатилась волна паники среди банков, которая распространила финансовую болезнь в Великобританию, далее в США и Францию, и в итоге по всему миру.
Паника 1929 года доминировала во всех анализах депрессии по двум особенным причинам. Во-первых, никто не мог удовлетворительно объяснить крах рынка в октябре 1929 года, основываясь на разумных доводах, когда участники рынка реагируют на новости определенного типа. Таким образом, этот обвал представляет интеллектуальную головоломку, и экономисты могут создавать себе имя, пытаясь найти все новые обоснования.
Некоторые делают вывод, что рынки просто иррациональны. Другие стараются создать сложные модели, согласно которым инвесторы, должно быть, предвидели депрессию или учитывали вероятность введения протекционистских мер в других странах в ответ на закон США о тарифах, несмотря на то, что законодательство США еще не было завершено.
Вторая причина, по которой 1929 год обрел популярность среди академических и политических комментаторов, заключается в том, что он дает четкий мотив для принятия особых политических мер. Кейнсианцы смогли продемонстрировать, что финансовый стимул может стабилизировать ожидания рынка, и, таким образом, предоставить общую основу доверия. Монетаристы выдвигают альтернативную параллельную версию того, как стабильный финансовый рост позволяет избежать радикальных пертурбаций.
У обвала 1929 года не было очевидной причины, однако было два очень приемлемых решения. Европейская банковская катастрофа 1931 года была совсем другой. Вряд ли получится сникать академические лавры, отыскав инновационные обоснования его причин: крах был вызван финансовой слабостью в странах, в которых плохая политика привела к гиперинфляции, разрушивший балансовые отчеты банков. Присущая им уязвимость привела к усиленной незащищенности от политических потрясений, поэтому даже споров по поводу таможенного союза центральной Европы и обсуждения военных репараций стало достаточно для разрушения карточного домика.
Однако возместить убытки было непросто. В отличие от 1929 года, не было (и нет) очевидных макроэкономических ответов на финансовые потрясения.
Некоторые известные макроэкономисты, в том числе Лари Саммерс, сегодняшний экономический советник администрации Обамы, попытались преуменьшить роль нестабильности финансового сектора как причины депрессии. Ответы, если они есть, кроются в медленной и болезненной очистке балансовых отчетов, а также микроэкономической реструктуризации, которая не может просто навязываться сверху всезнающим планировщиком, а требует от бизнеса и отдельных людей изменения их взглядов и поведения. Улучшение регулирования и надзора, что является хорошей идеей, больше подходит для предотвращения кризисов в будущем, чем для борьбы с последствиями катастрофы, которая уже произошла.
В результате продолжительных обсуждений кризиса 1929 года в академической среде и в среде общественности люди стали ожидать простых ответов. Однако крах 'Lehman Brothers' в сентябре 2008 года был похож на события 1931 года, сильно напоминая о мире депрессивной экономики. Падения австрийского и немецкого банков не смогли бы перетащить весь мир из рецессии в депрессию, если бы эти страны были просто изолированными или замкнутыми экономиками. Они построили свои экономики на заемных средствах - главным образом из США - во второй половине 1920-х годов.
Эта зависимость аналогична тому, как деньги из развивающихся экономик, в основном, из Азии, потекли в США в 2000-х годах, когда видимое экономическое чудо основывалось на желании Китая кредитовать. Банковский крах 1931 года, а также в сентябре 2008 года, подорвали доверие международных кредиторов: тогда в США, сейчас в Китай.
Оба урока - о медлительности и болезненности реконструкции банков, а также зависимости от крупных внешних поставщиков капитала - неприятны. Долгое время было значительно проще повторять успокоительную мантру, которую мировое сообщество коллективно освоило для избегания краха, наподобие 1929 года, что центральные банки мира ясно продемонстрировали в 1987 или 2001 годах.
Правительства, несомненно, заслуживают похвалу за стабилизацию ожиданий, и, таким образом, предотвращение дальнейшего углубления кризиса. Однако правительственные чиновники нас обманывают, когда утверждают о простоте, если не занимаются упрощенчеством, говоря о политических предложениях, как основе надежды на то, что мы сможем не допустить долгого периода тяжелой экономической перестройки.
______________
Найдена альтернатива доллару! ("Новое русское слово", США)
Сто дней в Обамаленде ("The Guardian", Великобритания)
