Дагестан - типичный пример окраинного региона, который, несмотря на свое географически маргинальное расположение (а, может быть, как раз благодаря этому), обладает особой социальной энергетикой. Это - не столько традиционная периферия, сколько фронтир, приграничная территория, находящаяся на стыке самых различных культурных и политических тенденций. Регион-исключение, который, если присмотреться, вполне может оказаться носителем типичных черт, значение которых выходит далеко за его пределы. Видимо, именно этими соображениями руководствовалась Московская школа политических исследований (МШПИ), решив провести здесь 17-18 апреля свой очередной региональный семинар из цикла 'Институциональные препятствия модернизации'.
Внешне Махачкала выглядит как очень эклектичный город, с весьма противоречивым культурно-символическим ландшафтом. На общем фоне явно заметно большое число новых мечетей, и в то же время относительно недавно на одном из самых видных мест города был открыт памятник русским учительницам, 'приобщившим горцев к знаниям и литературе'. В топонимике города можно увидеть весь спектр имен российской истории - от Петра Первого до И.Сталина.
С одной стороны, Дагестан - это типично клановое общество, с другой - здесь существуют относительно свободные СМИ, равно как и пространство для острых общественно-политических дискуссий, что нашло отражение в ходе семинара. Например, заместитель председателя Экономического Совета при Президенте Дагестана Михаил Чернышев спровоцировал острый обмен мнениями вопросом о том, 'какой толк от федерализма, если Дагестан отстает в несколько раз по основным экономическим показателям от соседей по Южному округу?'. Дальше - больше: 'А зачем вообще России Дагестан?'.
При всей своей радикальности этот вопрос высветил существенную проблему: во многих республиках Северного Кавказа среди различных групп действительно есть ощущение того, что они все меньше и меньше нужны Москве, которая воспринимается как гигантская распределительная машина, производящая в итоге несправедливый результат. На первый взгляд, подобные вопросы можно принять за закамуфлированный вариант местного патриотизма, однако патриотизм здесь - вещь относительная. Дагестанцы, живущие в Москве, не скрывают, что в своей республике им реализоваться практически невозможно, и одна из причин этому - клановый характер местной экономики и неистребимая коррупция. Значительная часть местного сообщества хочет перемен, причем такие настроения весьма сильны, как это ни покажется парадоксальным, среди местного бизнеса, который устал от коррупции и желает легализации своего имущества, в том числе и земли.
Вопрос о том, 'зачем России Дагестан?', вызвал некоторое замешательство у значительной части аудитории, хотя никто не стал скрывать, что претензии к России действительно имеются, и носят они не только экономический, но и социокультурный характер. Многие дагестанцы, бывавшие в крупных городах России, с обидой рассказывают о предубеждениях в отношении 'лиц кавказской национальности': 'Для упрочения общества нужен враг... Есть способ, приносящий плоды: создать образ врага, и лучше внутреннего. Есть, конечно, и внешний враг, но слишком далеко, за океаном... Вдруг с ужасом видишь свое отражение в зеркале и замечаешь, что твое лицо и есть то самое лицо кавказской национальности'.
Всего лишь поверхностное знакомство с содержанием 'Дагестанского ракурса', рупора местных правозащитников, дает хорошее представление о том, насколько эта тема болезненна для республиканской интеллигенции. Некоторые федеральные СМИ, по мнению местных журналистов, формируют представление о Дагестане как о бандитской республике, где 'треть девушек - проститутки, пятая часть молодых людей - наркоманы, а руководство республики озабочено лишь тем, чтобы горцы не вернулись в лоно христианской церкви'. Дагестанские солдаты представляются жертвами ксенофобии и национализма в российской армии. На этом фоне понятно, почему призыв председателя Московской Хельсинской группы Людмилы Алексеевой к тому, чтобы заключенные-мусульмане отбывали срок в своих регионах, был воспринят в Дагестане на 'ура'.
Культурная дистанция, как видим, имеет тенденцию к приобретению институционально выраженных форм. Нужно ли говорить, что сама ситуация, при которой значительная доля наших соотечественников ощущает себя 'внутренними врагами', делает федеративное устройство России неустойчивым и даже шатким. 'Борьба с терроризмом' здесь, на Кавказе, часто воспринимается либо как замаскированное продолжение русской имперской политики, либо как сведение личных счетов между воюющими друг с другом местными кланами. Получается ситуация двойного 'производства опасности': в России 'секьюритизируют' так называемых 'кавказцев', а на самом Кавказе источником угроз является ваххабизм, который, по словам президента Дагестана Муху Алиева, представляет собой 'идеологию войны' и источник терроризма. Эта ситуация чревата двумя неприятностями: во-первых, усилением культурных разрывов внутри федерации, и во-вторых - дезориентацией общественного сознания и потенциальной фрагментацией местного - и без того пестрого - сообщества.
Дагестан, обладая очевидной спецификой, тем не менее, воплощает в себе более широкие тенденции, характерные для российского федерализма в целом. Именно в этом контексте следует воспринимать вердикт редактора журнала 'Неприкосновенный запас' Андрея Захарова, по словам которого Дагестан - один из наиболее наглядных примеров того, что федерализм в России переживает не самые лучшие времена. Риторика федерализма, по его мнению, сегодня используется центром, прежде всего, как инструмент, потенциально содержащий в себе некие стимулы для интеграции периферийных регионов в общее пространство. Иными словами, для одних регионов используется модель фактически унитарного государства, а для других предлагаются 'бонусы' в виде элементов федерализма.
Все это, по образному выражению профессора МГИМО Ирины Бусыгиной, напоминает 'деревянный велосипед с квадратными колесами'. Как полагает И.Бусыгина, многие иностранные специалисты считают, что устойчивость федерализма проверяется, как минимум, пятнадцатью годами его функционирования. У нас же именно через полтора десятилетия после распада СССР федеративные отношения вступили в полосу кризиса, одним из главных показателей которого является то, что региональная и федеральная политики у нас не настолько тесно связаны друг с другом, как это должно быть в успешных федерациях.
Проблема состоит в том, что в Дагестане, равно как и во многих соседних республиках, есть множество институциональных 'фильтров', которые обеспечивают относительный иммунитет этого региона по отношению к внешним влияниям. Именно поэтому такой признак неустойчивости политической системы, как частое изменение 'правил игры' - в том числе касательно процедур избрания глав регионов и представительства субъектов федерации в центральных органах власти - в Дагестане ощущается не так остро, как в других местах: практически при любых институциональных механизмах региональное пространство власти функционирует в своем собственном режиме, при изрядной автономии от Москвы. Получается кавказская матрешка: Дагестан - это почти что 'государство в государстве', а внутри него каждый клан - тоже почти 'государство в государстве'.
За последние годы мы привыкли к словам 'консолидация', 'централизация' и 'вертикаль власти', но Россия - это не однородное и не однообразное государство. На семинаре в Махачкале буквально в каждом втором выступлении звучала мысль о том, что необходимо расширять рамки регионального разнообразия. Но федеральная власть прекрасно понимает, что чем разнообразнее федерация, тем сложнее ею управлять. Со многими регионами в последнее время Москве стало трудно говорить, и Дагестан - несомненно, в их числе. Вот лишь один свежий пример: министр промышленности, транспорта и связи РД К.Кандауров недавно обвинил федеральный центр в запаздывании с принятием законодательства в сфере энергетики и в затягивании решения этого важнейшего для многих республик вопроса. 'Запаздывание' и 'затягивание' - это достаточно жесткие формулировки, которые скрывают в себе немалый критический потенциал.
Что сможет противопоставить Москва новой волне самоутверждения регионов, особенно обладающих сильной этнической спецификой? Силу центр применить вряд ли решится, вопросы общей истории и культуры разыгрывать тоже очень сложно, а деньги - испытанный способ контроля - увы, в условиях кризиса кончаются. Но ничего не делать тоже нельзя: на 'деревянном велосипеде' ведь далеко не уедешь.
______________
Дьявольские силы ("The Virginia Quarterly Review", США)
Ахмед Закаев: "Сейчас весь Кавказ смотрит на вас" ("Грузия online", Грузия)
