Мы находимся в начале одного из тех периодов истории, когда фундамент, на котором держится установившийся порядок, начинает смещаться, и появляется новое мироустройство. Это почти всегда весьма опасные и неспокойные периоды.
Нынешняя рецессия будет иной. На сей раз мы не оправимся после глубокого падения и не вернемся в свою комфортную нишу, которую занимали до начала всего этого кризиса. Речь сейчас идет о более глубинных процессах. Тектонические плиты силы и власти, в данном случае, власти экономической, пришли в движение. А когда все закончится, западные страны будут слабее, а страны Востока усилятся по отношению к ним.
Последний раз мы наблюдали смещение власти такого масштаба в прошлом веке, когда мировое лидерство переместилось за Атлантический океан, перейдя от старых держав Европы к находившимся на стадии становления как великой державы Соединенным Штатам Америки. Все мы помним, что происходило вслед за крахом империй и появлением нового порядка. Однако тогда происходило перемещение власти и силы, а ценности оставались неизменными. На сей раз мы столкнемся не только со сменой миропорядка, но и со сменой ценностей.
В этих условиях крайне важно точно определить, что происходит, а что нет.
Я не говорю, что подъем таких стран как Китай и Индия пройдет гладко и комфортно для них самих. В Китае в особенности может возникнуть значительная волна турбулентности, поскольку после экономического освобождения ему придется заняться освобождением своего общества. И Пекин это пугает - причем не без оснований. Китайская история полна примеров того, как эта великая нация, такая же неодинаковая и этнически разнообразная, как и Европа, стояла на пороге собственного величия, а затем вдруг опускалась в трясину хаоса и распада.
Но хотя такая тенденция может изменить сроки и формы подъема Китая, она не изменит его конечного предназначения как одной из величайших мировых держав.
Кое-кто из моих друзей, особенно с левого фланга, часто говорит мне, не скрывая порой своего злорадства, что мы являемся свидетелями начала конца американской власти в мире. Но я в это тоже не верю. Симптомами упадка у государств, как и у людей, являются склероз, артрит институтов власти и сопротивление переменам. А у Соединенных Штатов не наблюдается ни одного из этих симптомов - и это четко продемонстрировали незаурядные выборы Барака Обамы.
На самом деле, мне кажется вполне вероятным то, что Соединенные Штаты Америки будут самой сильной и влиятельной страной мира еще лет десять-двадцать. С практической точки зрения, это слишком долгий срок, и делать прогнозы пока не вполне разумно.
Но хотя положение США как превосходящей все остальные государства державы вряд ли изменится, те рамки, в которых Америка будет сохранять свои позиции, наверняка претерпят изменения.
Наш мир уже не тот, каким он был более половины прошлого столетия - миром, в котором доминирует одна-единственная супердержава. Наша планета больше не является однополярной, какой она была на протяжении жизни большинства присутствующих в этом зале людей.
Возникновение новых центров силы и власти означает, что мир становится намного более многополярным. Он будет очень похож на Европу 19-го века. А это будет иметь целый ряд серьезных и важных последствий.
Одно такое следствие - усиление региональных группировок. Историки могут сказать, что первой группировкой подобного рода стал Евросоюз, хотя этот пример далек от совершенства.
Второе следствие - это усиление протекционизма и возможно - изменение в обратном направлении движения к свободной торговле, которое осуществлялось всю вторую половину 20-го века. А это чревато всеми теми осложнениями, которые характерны для разрушительной экономической политики по принципу "разори соседа своего и разбогатей".
Третье следствие такой зарождающейся модели мироустройства будет иметь наиболее важное значение для Европы.
В гораздо более разнообразном и многополярном мире Соединенные Штаты Америки будут бросать свои взоры в равной степени и на восток - через Атлантику, и на запад - через Тихий океан. Трансатлантические взаимоотношения останутся главенствующими, но они уже не будут основой для всей остальной политики, как это было на протяжении последнего полувека. Те гарантии безопасности со стороны США, под зонтиком которых мы все укрывались со времен Второй мировой войны, и которые давали возможность многим нашим европейским соседям обеспечивать собственную национальную безопасность за счет Дяди Сэма, больше не существуют. Американские солдаты, которые остались в Европе, находятся там не для нашей защиты, а для обеспечения операций в Ираке и Афганистане.
Я догадываюсь, что Европа будет менее важной и значимой для каждого очередного президента США, включая Барака Хусейна Обаму, чем для всех прошлых президентов, включая Джорджа Буша.
Я также подозреваю, что европейцы, научившиеся ненавидеть Джорджа Буша, уже в скором времени начнут по нему скучать.
Вполне возможно, что Джордж Буш окажется последним американским президентом, связанным эмоциональными узами близости с Европой. Скорее всего, в будущем Вашингтон станет судить о нас не по общей истории, а исходя из более трезвых, может, даже жестких оценок того, чего мы способны добиться в рамках отстаивания наших общих интересов. И оценки эти будут явно не в нашу пользу, если взять в качестве примера Афганистан.
У Соединенных Штатов в мире будут все чаще появляться интересы, которые не всегда совпадают с интересами европейцев. А у нас, европейцев, интересы в этом мире не всегда будут совпадать с американскими. Это означает, что европейцам в будущем понадобится гораздо более тонкая и изощренная внешняя политика, в корне отличающаяся от того периода, когда мы хватались за юбку своего друга и соседа, единственной в мире сверхдержавы.
Но история на этом не заканчивается. Мы, европейцы, теряем в лице США нашего последнего защитника и друга на любой случай жизни, и потеря эта происходит в крайне трудные времена. Сейчас у нас есть все более самоуверенная Россия, которая готова использовать энергетические рычаги влияния, и которая умело применяет принцип "разделяй и властвуй", утверждая старую брежневскую доктрину сфер интересов и подкрепляя ее в случае необходимости силой. У нас также есть находящийся на подъеме Китай. И усиливающаяся экономическая власть Востока. Если мы не поймем, что самая правильная реакция Европы на такие новые обстоятельства заключается в углубленной интеграции наших институтов, особенно когда речь идет об обороне, внешней и экономической политике, то мы настоящие идиоты, и следующие несколько десятилетий будут для нас гораздо более болезненными. Я знаю, что такие заявления не вполне в духе времени - ведь до европейских выборов всего неделя или около того. И тем не менее, перед нами, европейцами, стоит трудный выбор: быть вместе в большей безопасности, или жить врозь, но беднее.
Это требует доказательств, но мне кажется, что самые важные последствия новой модели мироустройства не менее драматичны - ведь мы подходим к началу конца пятивекового периода гегемонии западной власти, западных институтов и западных ценностей в международных делах. Скоро мы обнаружим - нет, мы уже это обнаруживаем - что если нам надо чего-то добиться, например, реконструировать мировой экономический порядок или осуществить вмешательство в интересах поддержания мира, мы не должны больше делать это в уютных рамках нашего атлантического клуба. Нам придется искать новых союзников в таких местах, о которых мы прежде и подумать не могли. И эти союзники будут менее близки нам по духу, у них возникнут свои собственные требования. Нынешний мировой финансовый кризис продемонстрировал это очень отчетливо. Если нам нужен больший порядок в мире во времена величайшей нестабильности, нам придется потесниться и дать место на самом верху тем странам, которые не разделяют нашу культуру, нашу историю, наше мировоззрение и даже наши ценности.
Это отрывок из выступления Пэдди Эшдауна на Хэйском фестивале (ежегодный фестиваль литературы и искусства, проходящий в валлийском городе Хэй-он-Уай при поддержке Guardian - прим. перев.).
____________________________________________________________
Гегемония - но в более мягкой форме ("The Washington Post", США)
Миру предстоит выбор между порядком и хаосом ("The Financial Times", Великобритания)
