Как уже было сказано, любое участие США в полемике по поводу иранских выборов неразумно. Не считая самых общих заявлений, осуждающих насилие и призывающих к мирному разрешению кризиса, Вашингтон не должен говорить ничего, и я имею в виду ничего. В конце концов, чьим интересам служат выступления нашего правительства? Предполагается, что осуждение нарушений на зарубежных выборах является и неким моральным долгом и стратегически мудрым решением, призванным помочь Мусави, что в свою очередь основывается на спорном мнении, что граждане Запада почему-то обязаны помогать ему и его сторонникам. Первая часть этого мнения очень сомнительна, а вторая - очевидно неверна.
Западное надзор над выборами в других странах, как и наши ежегодные лекции другим государствам по поводу ситуации с защитой прав человека, уже всем надоели. Мы с готовностью предполагаем, что их выборы каким-то образом нас касаются, а, кроме того, мы обычно считаем, что одна сторона является более правомерной, истинной или наилучшим образом представляющей жителей рассматриваемой страны. В Ливане победили правильные люди, поэтому Запад не только терпит структурную необъективность, встроенную в ливанскую систему, одновременно возмущаясь сходной предвзятостью иранской системы, но и прославляет результаты ливанской системы как великий триумф свободы и света. Абсурдность алчной поддержки сторонников Мусави, которые проголосовали за человека, который, скорее всего, был одним из создателей движения 'Хезболла', спустя всего лишь несколько дней после столь же алчной поддержки так называемого 'сокрушительного разгрома' 'Хезболлы' на ливанских выборах должна быть очевидна всем, но на самом деле многие люди просто не понимают этого. Комментарий Бадракумара (Bhadrakumar) бесценен в том, что он помогает разобраться с большинством этого бездумного трепа в поддержку Мусави:
Предвыборная платформа Мусави стала любопытной смесью противоречивых политических направлений и корыстных интересов, объединенных одной маниакальной миссией, а именно, захватить президентскую власть в Иране. Эта платформа объединила так называемых реформистов, поддерживающих бывшего президента Мохаммеда Хатами, и ультра-консерваторов иранского режима. Рафсажани - это единственный иранский политик, способный объединить столь разные фракции. Он старательно работал в тесной связке с Хатами, чтобы прийти к этому.
Если мы проигнорируем в целом несущественную 'тусовку Гуччи' из северного Тегерана, которые, несомненно, добавили кампании Мусави много энергии и веселья, то увидим, что ядро его политической платформы состояло из влиятельного истеблишмента, в отчаянной попытке пытающегося перехватить власть у режима, направляемого аятоллой Хаменеи. С одной стороны, эти заинтересованные группы серьезно противостояли экономической политике Ахмадинежада, которая угрожала лишить их контроля над ключевыми секторами экономики, вроде внешней торговли, частного образования и сельского хозяйства.
Для тех, кто не знает Иран достаточно хорошо, будет достаточным объяснить, что семейный клан Рафсанжани владеет в Иране большой финансовой империей, которая включает в себя внешнюю торговлю, земельные владения и крупнейшую сеть частных университетов. Эта сеть, известная под именем Азад, насчитывает 300 филиалов по всей стране, которые не только приносят прибыль, но и привлекли к кампании Мусави до 3 миллионов студентов-активистов.
Территории и залы университетов Азад стали местом сбора для кампании Мусави в провинциях. Попытка состояла в том, чтобы донести кампанию до сельской бедноты, которая составляет большинство избирателей и является политической базой Ахмадинежада. Политический стиль Рафсанжани состоит в том, чтобы установить широкую сеть связей и знакомств практически во всех эшелонах властной структуры Ирана, особенно в таких органах как Попечительский совет, Совет по определению целесообразности решений, духовенство города Кума, меджлис, судебная и бюрократическая власть и тегеранский базар. Ему даже удалось установить отношения с некоторыми элементами в кругах, близких с Хаменеи. Он пустил в ход все эти ниши влияния.
Если бы мы увидели подобное причудливое сотрудничество старой гвардии и реформаторов в другом контексте, многие представители западного сообщества осудили бы альянс реформаторов с коррумпированными чиновниками с хорошими связями. Однако, странным образом, тема коррупции, которая была столь явной в атаках Ахмадинежада на Рафсанжани и Мусави, полностью исчезла из любого обсуждения политической реальности Ирана. Несомненно, существует большое желание показать партию Мусави более добродетельной [чем она есть на самом деле], и, наверняка, есть нежелание одобрять критику Ахмадинежада, но лишь потому, что чьи-то враги используют обвинения в коррупции вовремя и лицемерно, это не означает, что обвинения не имеют под собой никакого основания, и это совершенно точно не означает, что эти обвинения не будут иметь определенного политического воздействия. Как бы выглядела полемика вокруг выборов, если бы мы рассматривали их как соревнование между иранским Хьюи Лонгом (Huey Long - американский политик, возглавивший в годы Великой депрессии массовое популистское движение против политики Нового курса Рузвельта - прим. перев.) и представителями укоренившейся экономической элиты? Изменились бы симпатии Запада? Привело бы это к снижению поддержки дела Мусави со стороны представителей Запада? В любом случае, следует задуматься о том, как легко мы можем высказывать пристрастие в пользу одной или другой стороны, участвующих в зарубежных выборах, основываясь лишь на неполных, тенденциозных или обманчивых характеристиках соперничающих фракций.
Мы постоянно встаем на чью-то сторону подобным образом, и когда мы делаем это, наше решение почти всегда случайно, основано на плохой осведомленности и неверно. По разным причинам одна сторона противоборства считается более 'прозападной', что иногда даже оказывается верным, и победа этой стороны затем приветствуется как огромный шаг вперед, а все, что мешает этой победе, считается по своей природе подозрительным и противозаконным. Во многих случаях другая, 'антизападная' сторона действительно фальсифицирует результаты голосования, и я не сомневаюсь, что до некоторой степени это верно и в Иране. Но для большинства представителей Запада просто непостижимо, что авторитарный популист, презираемый Вашингтоном, на самом деле пользуется поддержкой большинства населения своей страны и, скорее всего, мог бы выиграть выборы и без мошенничества. Зачем подобному человеку подделывать результаты и использовать насилие, чтобы увеличить масштаб победы, которая и так была у него в руках? Спросите у Уго Чавеса или Владимира Путина. Они знают ответ, и этот ответ довольно прост. Это делается, чтобы получить и консолидировать власть. Один способ добиться этого - это спровоцировать оппозицию, заманить ее в состояние сопротивления, а затем принять позу защитника социального и политического порядка. Кремль делает это с российскими либералами большую часть подходящего к концу десятилетия. Если бы это были люди, настолько заботящиеся о законности, как мы это думаем, они бы уважали закон. Однако, не существует никакого противоречия между попытками получить демократический мандат и незаконной деятельностью. Они связаны гораздо больше, чем нам хочется в это верить. На самом деле, что такого мы видим в протестующих, помимо выражения их уверенности в том, что они являются правомерным большинством? Что позволяет им пренебрегать формальным законом при условии, что они борются за признание своих голосов?
Согласно общепризнанному мифу последних двух десятилетий, демократия должна приводить к власти более разумные, приемлемые правительства, чьи члены будут больше похожи на нас и не будут столь враждебны нам. Если этого не происходит, единственным объяснением является фальсификация результатов, или же это декларируется как доказательство того, что данное государство не является 'настоящей демократией'. На самом деле, как мы с завидным постоянством видим и в России и в Венесуэле, эти государства являются демократиями, но в них нет осмысленного либерального и конституционного порядка. Сама по себе демократия большинства выглядит довольно неприятной и непривлекательной, и для истаблишмента, который возвел это слово и его все более нечеткое значение до статуса идола, это просто неприемлемо. Это не означает, что фальсификации данных не происходит, но существует важная разница между нарушением закона, нелиберальными демократами, злоупотребляющими властью ради собственной выгоды и теми, кто хочет разрушить уполномоченные демократические элементы политической системы страны.
Эндрю Салливан (Andrew Sullivan) призвал Обаму потребовать расследования результатов выборов. Если по какой-то причине Хаменеи уже сделал это, призыв Обамы станет лишним и, возможно, даже пагубным. Я готов допустить, что призыв будет потенциально пагубным только в том случае, если мы предположим, что целью политики США является гарантия того, что в Иране прошли справедливые выборы, но если это не является одной из целей Вашингтона, то публичные заявления о результатах выборов вообще неуместны. Одна из больших проблем внешней политики, которая рассматривает глобальное 'лидерство' как нечто само собой разумеющееся, состоит в том, что она, похоже, вынуждает правительство США иметь официальную точку зрения по каждому событию и кризису, происходящему в мире. Идея о том, что в мире происходят события, не имеющие к нам никакого отношения, и в которые нам совершенно не нужно лезть, настолько чужда нашим политикам, что, я почти уверен, даже не приходит им в голову. Разумеется, если бы она пришла им в голову, они бы немедленно выкинули ее как неприемлемое 'бездействие' во 'времена кризиса'. Не стоит забывать, однако, что иногда и в самом деле без осторожности нет и доблести.
