Киллеры настигли Валерия Казакова буквально в двух шагах от прокуратуры. Когда он свернул на боковую аллею, чтобы сократить путь, в него выстрелили. Истекая кровью, Казаков выбежал на улицу и упал: преследователь нагнулся над раненым и добил его ударом ножа.
Это произошло в 3 часа дня, в самом центре тихого города Пушкино. По мнению горожан это было даже не убийство, а показательная казнь. Считается, что бывший милиционер Казаков шел к прокурору, чтобы дать показания против бывшего мэра, обвиняемого в коррупции.
С тех пор прошел год; вдова Казакова уже не надеется на справедливость - в ответ на само предположение об этом она лишь устало-скептически пожимает плечами. Недавно милиция арестовала предполагаемого киллера, но он лишь 'винтик', объясняет Казакова: ей же нужно знать, кто 'заказал' ее мужа, кто отдал приказ и оплатил его убийство. 'Может быть, нам удастся это выяснить - если конечно киллера не убьют раньше, чем он заговорит, - Казакова замолкает, опустив голову над чашкой кофе, потом добавляет. - В России все прогнило'.
Вот он, 'правовой нигилизм' в действии - то самое явление, что осуждает президент Дмитрий Медведев: давление на свидетелей пронизывает судебные процедуры по всей стране, и кадровые перестановки в Министерстве внутренних дел или недавно учрежденная программа защиты свидетелей не позволяют переломить ситуацию.
О недееспособности российской правовой системы - продажности милиционеров и судей, взятках и коррупции, бесконечных бюрократических проволочках и необъяснимых приговорах - ходят легенды. Когда Медведев - юрист по образованию - взял на себя чрезвычайно амбициозную задачу 'починки' рассохшихся шестеренок правосудия, он устроил самому себе испытание, результат которого со всей очевидностью выявит, способен ли нынешний президент реально влиять на ситуацию в государстве, что он возглавляет.
Ни в период крушения коммунизма, ни в лихорадочные девяностые, ни в годы длительного нефтегазового бума в России так и не установилось верховенство закона, и это остается одним из главных препятствий ее дальнейшему развитию. Эта проблема вплелась в саму ткань повседневной жизни, хотя ее глубинный характер порой затмевается такими громкими трагедиями, как убийство журналистки Анны Политковской и других критиков Кремля.
В том, что касается давления на свидетелей, инерция статус-кво просто потрясает: согласно милицейской статистике, до 10 миллионов россиян ежегодно выступают свидетелями на уголовных судебных процессах. И примерно половина из них, по оценкам того же МВД, сталкивается с угрозами в свой адрес. Из этих 5 миллионов программа защиты свидетелей охватывает лишь 20000 человек: остальных оставляют наедине с возможностью похищения, поджога или взлома квартиры, избиения на улице и даже покушения на жизнь. Надежных данных о том, какое количество людей подвергается таким нападениям, не существует.
'Они либо не информируют нас о признаках опасности, либо не осознают серьезности угрозы', - рассказывает полковник Олег Зимин, возглавляющий в МВД Управление по защите свидетелей. Впрочем, юристы и адвокаты жертв оценивают происходящее по иному. Они говорят о том, что милиции люди зачастую боятся больше, чем преступников, и не без основания полагают, что блюстители порядка связаны с теми самыми гангстерами, что им угрожают. 'Граждане справедливо считают, что сотрудничество с правоохранительными органами не принесет им ничего, кроме неприятностей', - утверждает адвокат Ольга Костина; она входит в состав правозащитной организации 'Сопротивление', помогающей свидетелям и жертвам преступлений.
Первая в истории России программа защиты свидетелей действует с 2006 г. под эгидой Управления МВД по борьбе с организованной преступностью; предполагается, что благодаря ей свидетели не будут менять показания. В период, когда программа разрабатывалась, 'очень многие люди меняли свои показания в процессе расследования. Некоторые меняли показания прямо в суде. Им угрожали, их подкупали, их имущество уничтожали'.
Его возмущает предположение о том, что люди боятся милиции. Многие потенциальные свидетели, поясняет полковник, сами относятся к преступному миру, и потому избегают контактов с правоохранительными органами. По его словам, когда общественность больше узнает о программе, количество свидетелей, находящихся под защитой, возрастет.
После вступления Медведева в должность и начала его кампании по преодолению хаоса в правовой системе Управление МВД по борьбе с организованной преступностью было разделено на две структуры: одна из них занимается 'противодействием экстремизму', а вторая - защитой свидетелей.
Эти изменения сопровождались мощной пропагандистской кампанией. Стремясь внушить людям уверенность в эффективности программы защиты, государственные новостные структуры приводили в качестве 'положительного' примера историю Веры Бобряковой. Несчастья этой женщины - она работала поварихой - начались с того момента, когда бандиты подрядили ее мужа перегнать машину с грузом краденого золота в неспокойную республику Ингушетию. По пути на юг он скрылся вместе с грузом: 'ушел в подполье' и перестал отвечать на телефонные звонки.
Разозленные бандиты устроили слежку за домом, где жили супруги, похитили их двухлетнюю дочь, бросили в окно муляж гранаты, перерезали горло собакам. Девочку позднее освободили, но, по словам матери, она еще несколько месяцев шарахалась от любого мужчины и не произносила ни слова - настолько ее запугали.
Когда преступники выследили мужа Бобряковой, он обратился в милицию и заключил сделку со следствием на таких условиях:они с женой дадут показания против двух членов банды в обмен на подключение к программе защиты свидетелей. Бобряковы отправили детей к родителям Веры, продали дом; их поселили в отделении милиции. В конечном итоге глава банды был приговорен к пяти годам тюрьмы. Увидев Бобрякову в зале суда, он пригрозил ей: 'Ничего, дай срок, я выйду, и мы еще встретимся'.
Как только процесс закончился, рассказывает Бобрякова, супруги получили уведомление о том, что программа защиты на них более не распространяется. 'Мы потеряли всякую надежду на возвращение к нормальной жизни, - говорит она. - Мы поняли, что государство 'умыло руки', что оно не желает действительно нас защитить'.
Опасность, грозящая семье, усугубляется тем, что супругам еще придется давать показания на втором процессе. 'Рано или поздно они вернутся, они меня найдут, - объясняет Бобрякова, имея в виду бандитов. - Они знают, где я нахожусь, и на этот раз меня никто не защитит'.
Особенно женщину возмущает тот факт, что государственное телевидение использовало историю ее семьи в документальном фильме, посвященном медведевской программе защиты свидетелей. 'Эта передача насквозь лжива, - рассказывает Бобрякова. - Главная идея состояла в том, что государство нас спасло, помогло нам во всем, что только благодаря программе защиты мы остались в живых'. Мало того: несмотря на заверения, которые, по словам Бобряковой, она получила от создателей фильма, ни лица, ни голоса ее самой и ее мужа на экране не были затушеваны и изменены.
История Бобряковых может послужить наглядным предостережением для кого угодно, и отчасти дает понять, отчего так нервничает Мария Казакова - вдова экс-милиционера. Мы беседуем за чашкой кофе в модном кафе недалеко от Кремля; она рассказывает, что взяла на себя руководство 'бизнесом' покойного мужа, но чем именно он занимался, не поясняет.
Тридцатилетняя Мария выглядит как помолодевшая Кристи Бринкли (Christie Brinkley): высокие каблуки, черный дизайнерский костюм, кольца на пальцах, брильянтовое ожерелье. По ее словам, нервничает она из-за того, что в результате судебного процесса бывший мэр - 'враг' ее мужа - получил лишь условный срок.
Страх Казаковой настолько силен, что ей не нравится, когда кто-то говорит, что муж собирался дать против мэра показания. Это ничем не доказано, настаивает она. Конечно, признает Мария, муж был хорошо осведомлен о борьбе за влияние, что за последние годы разгорелась в Пушкино. 'Это были настоящие войны. Людей избивали бейсбольными битами, сжигались машины и магазины, - рассказывает она. - Конечно, он все знал о происходящем, и не скрывал этого'.
Ей, однако, надо вырастить детей, и она предпочитает помалкивать, и жить дальше. Россия - жестокая страна, говорит Казакова. И рано или поздно ее детям тоже придется в этом убедиться. 'Для нас это нормальное состояние, - поясняет она. - Никто, конечно, не ожидал, что кого-то убьют, но. . .'
Она обрывает фразу, и снова пожимает плечами.
____________________________________________________________
