Когда весной в Германии отмечали 60-летие Основного закона, в российских СМИ активно обсуждали свой новый закон. Президент России Дмитрий Медведев подписал указ «О Комиссии при президенте Российской Федерации по противодействию попыткам фальсификации истории в ущерб интересам России». Противодействовать такого рода фальсификациям будут, в том числе, Администрация президента, СВР и ФСБ.
И вот я, журналист, стою перед задачей, как мне формулировать свое отношение к такому историческому факту, как возведение Берлинской стены и ее падение, и будет ли соответствовать точке зрения Комиссии при Президенте мое понимание этого эпохального события в европейской истории.
Предположим, не будет. И вот я стою перед представителями СВР и ФСБ и рассказываю, что в 1974 году, я лейтенант Группы советских войск в Германии в форме советского офицера, нарушил все запреты и сбежал из гарнизона в Гюстрове в Берлин. Честно признаюсь, что в любом серьезном офицерском проступке в качестве причины надо искать женщину. Ее звали Габриэла О. и мы познакомились, когда группа студентов из ГДР была по обмену студенческими делегациями в Московском университете в конце шестидесятых. Потом была переписка и все. И вот спустя почти шесть лет я решился на нелегальную поездку в Берлин. Вышел на Александерплатц и по Унтер ден Линден совершенно неожиданно для себя дошел до стены у Бранденбургских ворот. Разумеется, я знал, что Берлин разделяет стена, но одно дело знать, а другое дело видеть. Это был шок. Русский офицер в форме стоит столбом более часа, а ему приветственно руками машут с какого-то деревянного помоста с той стороны. И ты машешь им в ответ офицерской фуражкой, не осознавая толком, что, собственно, ты делаешь.
Это было первое знакомство с Берлинской стеной, и как любое первое впечатление оно было очень ярким. Я брел по Берлину какой-то сам не свой, до конца не осознавая, что это, собственно, за странность такая – Берлинская стена. Но могу Вам, уважаемые члены Президентской комиссии, прямо сказать, что уже тогда я очень быстро понял – это какой-то анахронизм, который вредит моей стране.
Но я был сын своего времени, прекрасно понимающий, что одно дело мое внутреннее отношение к этому «защитному валу социализма», а другое дело - говорить об этом вслух. Уважаемые члены комиссии, не станет ли ваша деятельность причиной того, что боязнь быть обвиненным в фальсификации истории и нанесении вреда интересам России причиной того, что я и многие подобно мне, будут думать одно, а говорить другое.
Но Берлинская стена в последний период эпохи Горбачева стала, как это не парадоксально, играть не разделяющую, а объединяющую роль между теми русскими и немцами, которые прекрасно осозновали, что ее время уходит, и что ее разрушение лежит в интересах СССР. Москва тогда мечтала стать «квартирой» в общеевропейском доме, и прекрасно понимала, что пока есть стена, это невозможно. Но уже тогда, уважаемые члены Комиссии, были, как и среди вас сегодня, весьма влиятельные советские политики, которые утверждали, что падение стены станет катастрофой для СССР. И они оказались правы. Стена рухнула, и германский триумф объединения, опъянение свободой оказало сильнейшее воздействие в том числе и в Советском Союзе. Рушившиеся режимы в Восточной Европе, словно в эффекте домино, привели и к катастрофе для Советского Союза. Он тоже рухнул. И на его обломках возникла современная Россия. И мы сегодня осознаем, уважаемые члены Президентской комиссии, что если сегодня не переосмыслить наши внутрироссийские «Берлинские стены», то придется вновь пережить крылатое высказываение Горбачева: «Кто приходит поздно, того наказывает история». Поэтому создание данной комиссии – это такой же анахронизм, как и историческая цензура времен СССР.
Что бы там не выдумывали и не оценивали по свершившимся историческим событиям в мире члены этой странной Комиссии, а Берлин, теперь единый и живет и будет жить своей жизнью. Судьбе было угодно, чтобы я вновь вернулся в этот город как журналист и проработал в нем весь прошлый год. Я ходил по городу и не узнавал его, я увидел, что сегодня я бы не смог отличить берлинца, живущего в Западном Берлине от берлинца, живущего в восточной части города. Раньше, лет 20 назад, я мог это определять практически безошибочно. И не по одежде, а по глазам. Глаза «восточноберлинца» всегда были зеркалом его души. В их уголках таился, нет не страх, а скорее осторожность и недоверие. Сегодня берлинцы открыты, они более раскованы. Даже «язык тела» берлинца изменился. Если бы я был фотографом, я бы запечатлел, как берлинцы сидят на скамейках в парках или в кафе, как они эмоционально, размахивая руками и чуть ли не подпрыгивая, болтают друг с другом о какой-то ерунде. Так общаются абсолютно внутренне свободные люди. И какая полная противоположность настоящим берлинцам «берлинские русские». Что их давит, почему они идут ссутулившись, а говорят вполголоса? Наверное, потому, что они так и не стали своими на этом «празднике жизни», и только, наверное, их дети, если их психологически не подавят собственные родители, станут похожи на настоящих берлинских аборигенов. Открытых до доверчивости.
Объединение Берлина породило проблемы, которые замечаешь сразу. Если Унтер ден Линден действительно стал притягательным бульваром немецкой метрополии, то мой любимый Кудам увядает как женщина, пережившая свою пору цветения. Вечером, даже в рождественские праздники, Кудам пуст, в то время как в Восточном Берлине на Алексе все кипело и бурлило. Эпицентр жизни уверенно смещается на Восток. И бывшие граждане ГДР этим гордятся, в то время как западноберлинцы переживают.
Главное, когда думаешь, что же дало берлинцам падение стены, то это, наверное, то, что появился новый тип жителя города. Он гордится Берлином, считая его, не без оснований, самым красивым городом в Германии. Он умеет наслаждаться жизнью большого города, особенно когда речь идет о культурных предложениях. Он умеет наслаждаться особой атмосферой городской жизни. Но берлинец есть берлинец. Он начинает ограничивать себя в потреблении, потому что очевидно, что у многих семейные бюджеты и пенсии весьма скромные. Он считает виновными в этом своих политиков, изображая их потрясающе карикатурно в берлинских кабаре. И берлинец разбирается в политике, причем не хуже политических журналистов.
Я далек от мысли, что рухнувшая стена всех сделала счастливыми. О нет. Но ее падение отвечало историческому требованию нации, сделавшей вывод из итогов Второй мировой войны и желавшей единства не ради реванша перед европейцами, а ради ощущения себя истинными европейцами. Свободными в своем выборе исторической перспективы. Которую Россия сегодня еще только нащупывает. И путь этот неблизкий, судя по созданию Президентской комиссии.
Материалы ИноСМИ содержат оценки исключительно зарубежных СМИ и не отражают позицию редакции ИноСМИ
И вот я, журналист, стою перед задачей, как мне формулировать свое отношение к такому историческому факту, как возведение Берлинской стены и ее падение, и будет ли соответствовать точке зрения Комиссии при Президенте мое понимание этого эпохального события в европейской истории.
