Как мы не скучали при коммунизме

Я хочу предупредить старшее поколение, что эта статья, скорее, предназначена молодым читателям. По двум причинам. Когда антикоммунистическое воспитание стало попадать в школы, появилась одна небольшая проблема: эпохой нормализации, прежде всего, занимаются молодые историки, и их внимание направлено на репрессии, союзы, слежку, тайную полицию и страдания невинных.

У молодежи, которая те времена не застала, может сложиться впечатление, что в 70-е и 80-е годы где-то в подвалах сидели противники режима и с невероятно серьезным, страдальческим и непримиримым выражением лица обдумывали план борьбы с всемогущей тайной полицией.

Еще одну вещь я понял, читая некоторое время назад интервью с Миреком Тополанкем (Mirеk Topolánеk). Он говорит о нормализации как о нескончаемой, серой, безликой скуке. И хотя Тополанек с рюкзаком за спиной ездил на природу, он думал исключительно об эмиграции, только у него не хватило смелости решиться на это (понятно, что так о времени нормализации говорит не только Тополанек, это может сказать кто угодно).

Я не хочу, чтобы мои слова прозвучали как-то высокомерно, но в этом взгляде на то время кое-что меня определенно раздражает. Конечно, Прага была серой, она была вся в лесах и в красных звездах, только вот скучать мне и большинству моих друзей тогда приходилось в последнюю очередь.

Да, здесь, безусловно, есть приукрашивающий прошлое оптимизм, ведь мы были молодыми и жизнерадостными. Тогда я играл в двух группах, иногда помимо Праги удавалось организовать концерт, например, где-нибудь в Брно или в Остраве. Еще были не совсем легальные и нелегальные концерты (свадьбы и дни рождения в пивных в деревнях и в небольших городах). Такие выступления – это лотерея: приедет полиция и все испортит или не приедет?

Чем сложнее было выступать, тем проще было пробовать что-то новое.
Тоже хорошо. Когда организовывалась какая-то независимая выставка (например, где-нибудь во дворе), на помощь приходили и музыканты, и другие люди искусства. Можно было опять же помочь с концертом.
Творческие люди тогда сотрудничали гораздо больше, чем сегодня, когда каждый сам за себя (по крайней мере, мне так кажется).

Мы помогали и с самиздатом, распространяли журналы и книги, переводили на английский для иностранных журналистов, слушали музыку (если кто-то из заграницы привозил диск, это был праздник). Мы ходили в «подпольный» университет, где лекции читали профессора, которым официально было запрещено преподавать. Тем интереснее нам было.
Работая в котельной, за смену я мог прочитать одну книжку (при коммунизме, в отличие от капитализма, на работе не обязательно постоянно работать). По телевизору ничего не показывали, но ни у кого из моих друзей дома телевизора не было.

Сегодня мне кажется, что тогда мы все время делали что-то интересное.
А когда мы ничего не делали, мы сидели в пивных, обсуждали все, что можно и нельзя, составляли и подписывали петиции, лично я еще ходил как наблюдатель в суд и т.д. Когда в 1988 году начались митинги и демонстрации, участвовать в них, получая адреналин, было интересно и волнительно.

Девизом андеграунда были слова Йироуса (Ivan Martin Jirous): «главное, чтобы не исчезла радость». Так мы и жили, хотя это правило мы поняли и без Йироуса, возможно, потому, что в стране Ярослава Гашека и Франца Кафки все само по себе имеет абсурдный и трагикомичный характер. Лично я бы предложил Институту изучения коммунизма вместо непрерывного копания в скучных документах сыска организовать конференцию на тему: «Роль шутки в оппозиции». Можно было бы поговорить о Браке или Усыпальнице Ольги Гавловой (Olga Havlová), об Обществе за веселое настоящее, о том, как мой коллега по редакции Гонза Брабец (Honza Brabec) украл фотографию футбольной команды спецслужб, и потом это фото появилось в «Revolver Revue», или же о том, как следили за Сашей Вондра (Saša Vondra), когда он пытался раздобыть унитаз. (Есть еще сотни достойных веселых историй).

P.S. Этот текст ни в коем случае не умаляет страдания жертв коммунизма, посаженных и эмигрировавших людей. Я не хочу оскорбить и невероятно строгих граждан, которые и к себе, и к миру относятся исключительно серьезно.  Тем более, я не утверждаю, что при Гусаке (Husák) было хорошо. Просто сегодня молодые люди могут чуть лучше понять диссидентов и независимую культуру 70-х и 80-х годов, почувствовав, что шутка и радость были очень важны для тех, кто что-то делал. Но не все так плохо: в документальных фильмах Яна Новака (Jan Novák) (например «Вацлав Гавел едет в отпуск») чешский абсурд и трагикомичность показаны превосходно и, конечно, серьезно.