В популярном телефильме прошлых лет «Место встречи изменить нельзя» лихой детектив Высоцкий-Жеглов весело, с шутками отбирает у несимпатичного офицера-дежурного по угрозыску кусок сала, который тому прислали из дому и которым тот делиться с коллегами не собирается.
Ясное дело, что этот жлоб — украинец. Так же, как украинцами являются десятки и сотни рассыпанных по советской литературе и кино жлобоватых хамлюг, у которых зимой снега не выпросишь. Можно, конечно, все списать на происки русских шовинистов (режиссер «Места...» Станислав Говорухин, кстати, принадлежит к ярким представителям этого племени), но разве все авторы таких произведений заражены шовинизмом?
И почему в дооктябрьской русской литературе жители Малороссии выведены прежде всего как гостеприимные и щедрые люди? Почему об этом же говорят все авторы очерков о современной и средневековой Украине?
Ответ на эти вопросы очень простой и сложный одновременно. Дело в том, что в конце первой трети ХХ века существенно изменились ведущие культурно-исторические типы украинцев; одни исчезли, другие отошли на второй план, а вперед вылезли либо тот жлоб, у которого не допросишься зимой снега, либо хронически перепуганный персонаж, постоянно оглядывающийся на власть, либо человек, истерически пытающийся избавиться от всех следов своего украинского происхождения, и, прежде всего, языка. Потому что на уровне того самого коллективного подсознательного, которое передается из поколения в поколение, такие персонажи чувствуют, что это очень опасно — быть украинцем, выглядеть щедрым и добрым, да еще и демонстрировать хотя бы потенциальное неповиновение власти.
Причина этой перемены — голодомор, который, как и любой геноцид, нанес страшную национальную травму всем на Украине сущим. Собственно, в новейшей европейской истории такой концентрации ужасов не было — скажем, Холокост оказался растянутым на шесть с половиной лет, а этнические «чистки» на Балканах в конце ХХ века, к счастью, не дошли до грани антропологической катастрофы, потому что их остановили вооруженные силы стран НАТО. Геноцид украинцев оказался сжатым во времени; в нем объединились не только физическое, но и духовно-культурное уничтожение (свертывание украинизации и «изъятие» интеллигенции); но, как и везде, целью организаторов геноцида было уничтожение нации как таковой. А отличие голодомора от других вариантов геноцида в том, что определенной части украинцев была оставлена возможность физически выжить — в обмен на фактический отказ быть украинцами...
Поэтому сначала население сел и городков, где жизнь была приближена к сельской, на полную силу почувствовало абсолютную безнадежность поиска спасения — это когда у крестьян были отобраны буквально все средства для жизни, — потом прошла чистка «ненадежных» и «идейно чужих элементов» (то есть лиц с хотя бы частичными проблесками человечности) во властных — партийных и советских структурах (речь шла о десятках тысяч репрессированных партийцев и хозяйственников), — и уже потом для самых послушных и физически хоть немного выносливых крестьян (в полной мере прочувствовавших на себе ужас Великого Голода) власть организовала пункты питания в колхозах. Жизнь предлагалась не просто в обмен на лояльность, а в обмен на одобрение политики партии (то есть того же голодомора) и на участие в борьбе со «скрытыми врагами народа». Тем самым в подсознание миллионов людей закладывалась установка на выживание любой ценой, на накопление и укрывательство имущества, даже когда это является аморальным и бессмысленным.
А параллельно быстрыми темпами сворачивалась украинизация, не только в гуманитарной сфере, но и в научно-технической, и это достигло крайних пределов уже во второй половине 30-х: разрушались целые научные школы и направления, потому что тотальный контроль за интеллектуальной элитой был для власти важнее, чем разделение атомного ядра, межконтинентальный бомбардировщик, реактивный истребитель или радиолокаторы — именно эти вопросы на то время успешно решали украинские ученые и технологи, поэтому национальное Возрождение превращалось в расстрелянное — этим Кремль и его местные сатрапы ограждали себя от перспективы структуризации украинской нации, превращения ее в полноценный исторический субъект.
Таким образом, голодомор подкреплялся разнообразными средствами, которые все вместе вживляли в сознание украинского этноса факт его полной зависимости от большевистского государства, его полной несуверенности не только в государственно-политическом, но и в социальном и экзистенциональном планах. Такой же несуверенной с этих пор должна была чувствовать себя личность: по гроб жизни вынужден был украинский человек благодарить великого Сталина, за то, что смилостивился в свое время над ним или над его предками, накормил большевистской макухой, надел на шею колхозное, если в селе, или пролетарское, если в городе, куда убегали крестьяне, ярмо с красной лентой — и дал разрешение работать на победу коммунизма. Последнее не является эвфемизмом: именно в контексте мировой революции и можно рационально объяснить факт голодомора.
Коммунистический интернационал, Коминтерн — так звалась международная революционная организация с центром в Москве, целью которой было буквально «перевернуть мир» с ног на голову, установив повсеместно «диктатуру пролетариата». Партия российских большевиков с самого начала была основой Коминтерна, она финансировала его деятельность, не считая деньги, и готовила значительную часть коминтерновских кадров. Конечно, среди активистов Коминтерна было немало романтиков мировой революции, но реально организация все больше превращалась в слепое орудие в руках Кремля.
Вы когда-нибудь слышали гимн Коминтерна? Гениальная вещь. На мой взгляд, сильнее «Интернационала»: «Заводы, вставайте, шеренги смыкайте...» — ну, и так далее. Вплоть до искреннего признания: «Наш лозунг — всемирный Советский Союз». Но случилось так, что на пути к полному достижению этих целей стали миллионы украинских крестьян и вообще — вся Украина как таковая (а также и несколько других частей СССР — Дон, Кубань, Казахстан).
А главная причина — абсолютно «неправильными», с точки зрения Сталина, оказались настроения в УССР, которая была оперативным тылом похода на Польшу, а при случае и далее на Запад, потому что через белорусские болота до Варшавы, конечно, ближе, но поведешь ли по бездорожью конницу и танки?
О способности же украинского крестьянства вспыхивать восстаниями Иосиф Виссарионович знал не с чужих слов — именно он был наркомом по вопросам национальностей в ленинском правительстве, именно он вместе с Егоровым вел в 1920 году красный Юго-западный фронт на Львов — и далее на Запад, через «труп белой Польши», на Шпрее, Рейн и Марну. Так можно ли планировать новый поход, если это крестьянство и тот фермент, который способен его разжечь — то есть «самостийницко-петлюровская интеллигенция» — не укротить?
Правда, Сталин искал корни того потенциала борьбы в «происках агентуры Пилсудского» (чуть ли не все документы 1932—1933 годов изобилуют ссылками на нее; Кремль не мог понять, что у украинцев есть свои интересы, и в них не входит роль пушечного мяса «революции извне», сорванной летом 1932-го), но в оценке Украины как «слабого звена» большевизма не ошибался.
Украинские селяне и горожане в многочисленных статьях и книгах о великом Голоде предстают жертвами тоталитаризма, которые безвольно принимают свой фатум, в лучшем случае пытаясь куда-то убежать или вымолить пощаду хотя бы для своих детей у чекистов и комсомольских активистов. А тем временем сопротивление большевистскому режиму существовало. И это сопротивление было массовым — по всей Украине. Собственно, именно продолжительная и ожесточенная борьба украинского крестьянства против коллективизации, против колхозного строя, против утверждения нового большевистского порядка 1932 года в конце концов подтолкнула Сталина и его окружение к необходимости раз и навсегда усмирить Украину. Возможно, если бы сопротивление власти со стороны украинцев не было таким массовым, не было бы и геноцида, как не было его в Беларуси или России. Но остались ли бы в таком случае украинцы собственно украинцами, если бы они не боролись за свою землю и свою свободу?
Таким образом, сопротивление большевистскому режиму в первой половине 1932 года, как и до того, было мощным, проявляя себя в разных формах. Первая из них — это массовый побег крестьян из колхозов в города, причем убегала самая активная и трудоспособная часть сельского населения. Только за январь 1932 года, по сводкам ГПУ, в города ушло около 127 тысяч крестьян. Реально же эта цифра должна была быть значительно больше, потому что люди научились хорошо обманывать «родную» советскую власть.
Вторая форма сопротивления — это выходы из колхозов. Только за первое полугодие 1932 года количество коллективизированных хозяйств в Украине сократилось на 41,2 тысячи. А хозяйство — это же, как правило, четыре-пять взрослых колхозников (ведь во многих хозяйствах были взрослые представители трех поколений). Заявлений же на выход было значительно больше, чем их было удовлетворено. В Винницкой области за июнь 1932 года было зарегистрировано 10079 заявлений, в Харьковской — 3792, в Киевской — 3325. В июле эти тенденции усилились. За первую декаду июля (по данным ГПУ) было подано 13743 заявлений. Из них: в Винницкой области — 7720, Харьковской — 3579, Киевской — 1377. Сотни колхозов по Украине вообще прекратили существование.
Третья форма сопротивления — это откровенное и такое же массовое нежелание собирать урожай в колхозах и совхозах, что зафиксировано партийными документами наивысшего уровня. До 40% колхозной земли в 1931—1932 годах так заросло сорняками, что они заглушали рожь и пшеницу. Сюда же можно отнести бойкот выборов (более 60% крестьян на выборы в селах не приходило), отказ появляться на сельских сходках, наконец, бойкот хлебозаготовок и налогов.
Четвертая форма борьбы — это открытые массовые выступления против власти. Так, только в первом квартале 1932 года зафиксировано 257 таких выступлений, в которых участвовали 23946 человека. Речь идет о собраниях крестьян, которые принимали антиправительственные резолюции, об изгнании из сел «активистов» различного рода, об изъятии и раздаче крестьянам хлеба и тому подобное.
И, наконец, пятая форма сопротивления — это вооруженная борьба с советской властью. Московские архивы для украинских исследователей фактически закрыты, а самые интересные документы находятся там. Но и тех фактов, которые известны, достаточно.
Скажем, в селах, расположенных вдоль железнодорожного пути от станции Полтава до станции Пырятин накануне 1 Мая распространялись листовки с призывами браться за оружие и бороться за хлеб и свободу. В селах Поповка и Хомутцы Миргородского района восставшие, организовавшись в отряды по 20—25 человек, нападали на дома местных большевиков. Это лишь один из примеров относительно ситуации на Левобережье. А с 15 декабря 1931 года по 28 апреля 1932 года на Виннитчине — это уже Правобережье — было зафиксировано 37 так называемых терактов против большевистских активистов, из них восемь успешных.
Сопротивление власти резко возросло летом 1932 года. Только в августе на той же Виннитчине были убиты 19 партноменклатурщиков. Повстанческие группы действовали на Херсонщине, Одесщине, Черниговщине и в других регионах Украины. ГПУ выбивалось из сил, арестовывая десятки тысяч человек.
Учитывая возможность массового народного движения против власти, в декабре 1932 года на Украину для полного укрощения крестьянства были посланы заместитель председателя ОГПУ Всеволод Балицкий и секретарь ЦК ВКП(б) Павел Постышев. К пассивному, а иногда и активного сопротивлению присоединялась и часть низовой партноменклатуры, выросшая в период «украинизации». Не случайно за первые 10 месяцев 1933 года было, по словам полномочного представителя ОГПУ по УССР и главы ГПУ Украины Всеволода Балицкого, «заменено более крепкими работниками 237 секретарей райпарткомов, 249 председателей райисполкомов». Что произошло со «слабыми» работниками — догадаться нетрудно. Их заместили «выдвиженцы», готовые на любое преступление, и надежные кадры из российской глубинки. (Кстати: почему КПУ сегодня не воздает должное тем тогдашним большевикам, которые оказывали хоть и непоследовательное, но реальное сопротивление геноциду украинского народа?). Всего в 1932 году только ГПУ арестовало в Украине 74849 человек, в 1933 году — 124463 человека. Население целого города средней величины! Но ведь аресты производило не только ГПУ, но и милиция, военные, партийные органы.
Собственно, если бы не голодомор, то было бы осуществлено что-то другое, рано или поздно, потому что украинцы объективно оказались обречены Кремлем на «зачистку» в ходе подготовки к «революции извне» в Европе. Но Голодомор казался, очевидно, самым простым и самым эффективным способом создания десятков миллионов «идеальных исполнителей» (это термин австрийского психолога Бруно Бательгейма, узника нацистского концлагеря).
Именно такими исполнителями — по логике исторических событий — Сталин и его команда стремились сделать всех сущих в СССР. Одних — раньше, других — позже. Мятежные Дон, Кубань и Казахстан попали «под нож» тогда же, в 1932—1933 годах. Партию и армию станут «чистить» с 1937 года. А украинцев, оказывавших массовое неповиновение власти, «взяли в работу» в конце 1932 года, воочию убедившись в их нелояльности во время «военной тревоги». И именно для того, чтобы сломить массовое сопротивление, чтобы сделать Украину надежным тылом для будущих «освободительных» военных походов на Запад, и был развязан голодомор, острие удара которого было направлено на женщин, детей, пожилых людей. Ожесточенность этой преступной (по нынешним и даже тогдашним международным правовым нормам) войны с украинским народом поражает: скажем, в Боровском районе Харьковщины с 1939 по 1945 на всех фронтах Второй мировой погибло около 5000 человек, а от голода за 1932—1933 годы — вдвое больше.
В 1941 году наследство Голодомора дало о себе знать — миллионы крестьян в солдатской форме не хотели воевать, Красная армия бросила тысячи танков, самолетов и пушек, сотнями тысяч сдавались в плен. А за что должны воевать красноармейцы — за колхозное рабство, за ГУЛАГ, за один из самых низких в Европе уровней жизни, за денационализацию своих народов? Но глупая политика Гитлера сделала из народов СССР его ярых врагов — это признал сам Сталин 6 ноября 1941 года, и именно это, а не могущество большевистского строя, стало решающим фактором поражения нацизма. А потом «благодарный» вождь, продолжая руководствоваться планами мирового господства, устроил украинцам еще и страшный голод 1946—1947 годов. Но это уже другая тема. Здесь же следует заметить, что украинцы, несмотря ни на что, так никогда и не стали «идеальными исполнителями» большевистских установок и не раз были причастны к срыву планов «осчастливливания» Европы и других частей света...
...Как бы там ни было, голодомор стал тяжелой национальной травмой, последствия которой ощутимые до сих пор. Постгеноцидная нация — это нация, которую способен излечить от ее страха жить полнокровной национальной жизнью только массовый героический поступок в ненасильнической форме. Молодежь, в конце 2004 года вышедшая на Майдан, была настроена на такой поступок, вслед за нею пошли и люди более взрослые, преодолевая подсознательный ужас перед последствиями своего «неправильного» поведения. А вот национальные предводители тогда в основной своей массе оказались слишком пропитаны постголодоморной ментальностью и тем страхом, что конкуренты перехватят хоть немного предназначенной им макухи. Таким образом, когти Великого Голода достали до сегодняшнего дня — и будут ли они безжалостно выдраны, чтобы не вцепиться в наше завтра?
