На крайнем севере Европы изменение климата уже сейчас имеет заметные политические последствия. Речь идет о сырьевых ресурсах, о судоходстве, а также о политике в области безопасности.
Вопрос: Господин министр, на крайнем севере Европы за счет потепления возникают новые транспортные пути, открываются новые возможности по разработке нефтяных и газовых месторождений, а также промысловые районы для ловли рыбы. Принесет ли все это Норвегии больше преимуществ, нежели проблем?
Ответ: Ни в коем случае. То, что мы переживаем здесь на севере, это самое явное свидетельство потепления на Земле, что представляет для всех нас угрозу. На севере температура повышается заметнее всего. Самые значительные изменения окружающей среды будут происходить именно на севере, и мы еще крайне мало знаем о драматических последствиях этого процесса. Прошлым летом два немецких судна совершили свой путь из Азии через Северный полюс в Европу. Это свидетельствует о том, что могут возникнуть новые морские маршруты, если лед будет продолжать таять. Конечно, эти возможности будут использоваться в судоходстве. Однако не следует оценивать это как преимущество, вызванное изменением климата. Я считаю, что возникающие в связи с этим опасности значительно более серьезны. Все это представляет собой особый вызов для таких прибрежных государств как Норвегия и Россия. Безопасность, проведение наблюдения и предоставление помощи для спасения – все это должно быть обеспечено.
- Однако изменение климата предоставляет новые возможности по добыче природных ресурсов?
- Не сразу. На этот счет существуют разные оценки, хотя, судя по всему, в Арктике существуют крупные месторождения природного газа. Но даже если климат и изменится, это не намного облегчит решение этих задач. Температура повысится, но все равно будет очень холодно. Будет меньше льда, но его по-прежнему будет очень много. Кроме того, полгода в этом регионе царит тьма. Разработка месторождений в Баренцевом море с норвежской и российской стороны будет продолжаться. Однако разработка месторождений, расположенных ближе к Северному полюсу, не будет возможна, по моему мнению, в краткосрочной и даже в среднесрочной перспективе. Но если до этого дойдет дело, то это должно проводиться в соответствии с очень жесткими требованиями в области безопасности и охраны окружающей среды.
- Норвегия экспортирует нефть и природный газ, и поэтому она несет ответственность за изменение климата. Как вы к этому относитесь?
- Это налагает на нас особую ответственность и заставляет разрабатывать такие технологии, которые могли бы нам помочь справиться с этой проблемой. При добыче природного газа в Норвегии вырабатывается на треть меньше углекислого газа, чем при обычной добыче этого природного сырья. Кроме того, в 90-х годах мы ввели налог на выброс углекислого газа в атмосферу. Это заставило промышленность разработать технологию CCS (carbon capture und storage) (англ.: технология улавливания и хранения углекислого газа – прим. пер), при применении которой углекислый газ может улавливаться и закачиваться для хранения. Мы инвестировали большие средства для того, чтобы понять, что произойдет, если эти технологии будут применяться в крупных масштабах. Меня иногда спрашивают – не является ли парадоксом тот факт, что Норвегия, с одной стороны, добывает нефть и газ, а, с другой стороны, хочет, чтобы был разработан амбициозный договор по климату? В таком случае я отвечаю – Да, это парадокс. Но это не только парадокс Норвегии, это парадокс всего мира. Дело в том, что мировая экономика на 80 процентов получает энергию за счет использования ископаемых энергоносителей.
- Испытываете ли сожаление по поводу того, что заключение обязывающего договора, как представляется, не входит в повестку дня открывающегося на этой неделе конференции по вопросам климата в Копенгагене (Kopenhagen)?
- И да, и нет. Лучше всего было бы заключить обязывающее в правовом отношении и амбициознное соглашение. Но, как представляется, подписание такого соглашения откладывается. Можно сожалеть по этому поводу, но можно и приветствовать это решение. Это доказывает, что участвующие страны серьезно относятся к этому вопросу. Быстро заключить плохое соглашение – это хуже, чем немного подождать, но заключить хорошее соглашение. Мы должны сделать «Копенгаген», насколько это возможно, широкомасштабным и обязывающим для того, чтобы подготовить окончательное соглашение.
- Британский премьер-министр Браун (Brown) предложил недавно на совещании в верхах стран Содружества (Commonwealth) создать фонд, который оказывал бы содействие развивающимся странам при принятии дружественных по отношению к климату мер. Будет ли Норвегия участвовать в этом фонде?
- Норвегия будет принимать участие в том, чтобы добиться консенсуса в Копенгагене по поводу финансовых механизмов, которые бы оказывали поддержку развивающимся странам. Премьер-министр нашей страны Столтенберг (Stoltenberg) предложил ввести систему аукционов на право эмиссии. Часть полученных в результате этого денежных средств можно было бы направить в этот фонд, оказывающий поддержку развивающимся странам. Сейчас ведутся интенсивные переговоры о том, как может выглядеть этот финансовый механизм, по поводу которого может быть достигнут консенсус. Премьер-министр Столтенберг ведет переговоры по этому вопросу в том числе и с Гордоном Брауном, а также с датским премьер-министром Расмуссеном (Rasmussen).
- Специалисты утверждают, что Северный Ледовитый океан к 2040 году будет свободен ото льда. К каким это приведет последствиям в области военной стратегии, в области мониторинга в этом регионе?
- Это может произойти и раньше. Когда Совет по глобальному климату (IPCC) пять лет назад представил свой первый проект, то в нем высказывалось предположение о том, что Арктика освободится от льда к 2080 году. Но когда мы его получили, то там шла речь уже о 2040. Сейчас есть некоторые свидетельства того, что это произойдет уже в ближайшие годы. Мы вместе с бывшим вице-президентом США Элом Гором (Al Gore) приняли участие в работе семинара в Тромсо (Tromso), который был посвящен таянию полярного льда. В Копенгагене мы представим последние полученные данные о таянии льда, которые показывают, что лед тает быстрее, чем это было предсказано до сих пор в подготовленных Советом по глобальному климату сценариях. Большая часть этих районов находится в акваториях прибрежных государств. Если, не дай Бог, Северный Ледовитый океан целиком освободится от льда, то тогда речь будет идти уже о международных водах. Это стало бы серьезным вызовом для прибрежных государств. Они тогда должны будут обеспечить соответствующую охрану, а также найти и обустроить для этого соответствующие места. На основании российских материалов, я могу сделать вывод о том, что в России таяние льда воспринимается как вызов с точки зрения обороны своих границ. У берегов Норвегии вода никогда не замерзала. Поэтому я не думаю, что здесь возникнут какие-то особые вызовы, которые бы потребовали каких-то особых действий со стороны военных.
- Должна ли НАТО в своей новой стратегической концепции, разрабатываемой в настоящее время, подготовить специальную концепцию относительно Арктики?
- Я думаю, что НАТО должна представить новый анализ вопроса относительно того, что значит крайний север для партнеров по альянсу. Половина арктического побережья – это территория России, другую половину делят между собой Америка, Канада, Дания и Норвегия. Я два раза выступал в Совете НАТО по поводу крайнего севера. Я сделал это не для того, чтобы попросить у НАТО помощи, но для того, чтобы проинформировать партнеров по альянсу относительно современного положения вещей. На крайнем севере существует три вектора изменений – изменения климата, ресурсов и России. Мы должны понимать, что они означают, а что нет. Многие в Европе думали, что это просто обледенелый регион как в политическом отношении, так и с точки зрения климата. Теперь климат теплеет, соответственно нагревается и политика.
- Какой опыт имеет Норвегия по части сотрудничества с Россией?
- Даже в сложные годы холодной войны, когда мы жили на передовой линии фронта между НАТО и Варшавским пактом, нам удавалось удерживать напряженность на низком уровне. Мы сохранили это и после окончания холодной войны. Норвегии и России удалось таким образом управлять рыбными ресурсами Баренцева моря, чтобы можно было повышать квоты на вылов рыбы – в отличие от многих других промысловых районов, в которых эти квоты понизились. Мы открыли наши границы с Россией. В 1990 году границу пересекли только три тысячи человек, сегодня их число превышает сто тысяч. В настоящее время в Мурманске работают 40 норвежских предприятий, а еще пятнадцать лет назад не было ни одного. В Киркенесе (Kirkenes), на границе с Россией, живут и работают от десяти до пятнадцати процентов русских. Мы, норвежцы, можем предложить нашим европейским партнерам опыт ведения конструктивных переговоров с Россией. Вызовы, с которыми мы сталкиваемся вблизи нашей границы, очень сложны – это атомные отходы, промышленность с низкими стандартами по защите окружающей среды, большое количество кораблей военно-морских сил России, российские нефтяные танкеры, которые направляются в Европу, проходя через Баренцево море. Однако мы настроены прагматично и концентрируем свои усилия на том, чтобы сделать Россию частью процесса решений, а не относится к этой стране автоматически как к источнику возникновения проблем. Так, например, мы вместе с Россией, а также некоторыми другими государствами перевели находящиеся в Баренцевом море маяки с атомных реакторов на солнечные батареи. Теперь мы – Норвегия, Финляндия и Россия – сделаем то же самое в Балтийском море.
- В Европейском Союзе много говорится о строительстве новых трубопроводов из России, о сделках с Газпромом. Следует ли ЕС больше уделять внимания Норвегии?
- На мой взгляд, Норвегия должна обращать больше внимания на ЕС. Я бы очень хотел, чтобы Норвегия стала членом ЕС. Однако на референдуме норвежцы проголосовали против. Исходя из этого, мы установили тесные рабочие отношения с ЕС. Все это было сделано на взаимовыгодной основе. Один аспект этих отношений состоит в том, что мы является крупным поставщиком энергоресурсов. В настоящее время мы экспортируем в Германию 25 процентов добываемого в стране природного газа, а 32 процента потребляемого в Германии газа поставляется из Норвегии. Мы являемся надежным партнером. Мы продолжаем поставлять энергоресурсы, хотя другие поставщики газа сократили свои поставки в последнее время. Мы считаем, что доля наших поставок будет увеличиваться. Норвегия является членом Европейской экономической зоны, и поэтому часть правил внутреннего европейского рынка становится частью норвежского права.
- Что должно произойти, чтобы то правительство, членом которого вы являетесь, попыталось бы предпринять новую попытку сделать Норвегию членом ЕС?
- Для этого прежде всего должно измениться общественное мнение в Норвегии. Сегодня большинство людей в Норвегии рассуждают так – мы близко связаны с Европой, мы торгуем с Европой, мы перечисляем значительные средства для финансирование программ развития в новых членах ЕС, мы входим в Шенгенскую зону и мы интегрированы во внешнюю политику, а также в политику в области безопасности. Что касается полного членства, то норвежцы дважды проголосовали против этого – в 1972 и 1994 году. К такому шагу, на мой взгляд, наши граждане пока еще не готовы.
- Что могло бы измениться в случае вступления Исландии в ЕС? Не получит ли Исландия в таком случае больше преимуществ, чем Норвегия, например, в области торговли рыбой?
- Я думаю, что членство Исландии в ЕС произвело бы впечатление на Норвегию. Особенно на тех норвежцев, которые живут на побережье. Однако следует помнить, что в 1972 году, когда членами ЕС стали наши близкие партнеры Дания и Великобритания, Норвегия проголосовала против. И в 1994 году, когда вступали Швеция и Финляндия, норвежцы вновь проголосовали против. Вступление Исландии не приведет автоматически к изменению отношения населения Норвегии к этому вопросу.
