Иран на грани революции

Где грань между восстанием и революцией? На всем протяжении истории человечества демонстрации, забастовки и мятежи становились для людей поводом выйти на улицу и грозить правительству свержением. В большинстве стран резкая волна репрессий в сочетании с политическими уступками чаще всего помогала остановить народные волнения. Но когда градус насилия достигает экстремального уровня, кипит давно сдерживаемая ярость, а правящий режим идет вразнос, — наступает поворотный момент и страну охватывает революция.

Прошел ли Иран через эту грань?

Классические революции, те самые, из-за которых перекраивался расклад сил в мире, происходили тогда, когда возведенная властями дамба репрессий переставала держать напор. Невзгоды французских крестьян при «прогнившем режиме», беды рабочих в царистской России накапливались годами. Лишь тогда, когда были совершены попытки удовлетворить требования будущих революционеров, они набрались смелости и сами нанесли удар. Французские аристократы утратили решимость проводить репрессии, и толпа обернулась против них. Царь отрекся от престола, временное правительство Александра Керенского выступило с проектом широкомасштабных реформ — и моментом воспользовались большевики. Политические уступки зачастую оказываются провозвестниками революции.

В странах, где правительство, оказавшись под угрозой, удваивает масштаб репрессий или же приказывает войскам стрелять в протестующих и арестовывать их, восстания нередко утихают. Против Саддама Хусейна в южном Ираке в 1991 году намечался полномасштабный мятеж (из-за поражения в войне в Персидском заливе), но «стражи революции» подавили его с такой свирепостью, что местное шиитское население вернулось к подчинению. Саддам и его режим удержались.

Иностранные войска тоже умеют подавлять восстания. В Восточной Германии, бывшей сателлитом СССР, бунты и демонстрации 1953 года были направлены против репрессий коммунистического правительства Вальтера Ульбрихта (Walter Ulbricht), но их быстро подавили войска при поддержке огромного оккупационного контингента советской армии. Венгерское восстание 1956 года было подавлено советскими танками, а двенадцать лет спустя пражская весна превратилась в зиму, когда Москва возглавила наступление силами стран Организации Варшавского договора.

Не было никаких уступок, никаких попыток откупиться от недовольных или же предоставить восставшим какую бы то ни было политическую легитимность. Огромная разница в сравнении с революциями, прокатившимися по Восточной Европе в 1989 году! Коммунистические лидеры Восточной Германии рассчитывали, что им в репрессиях поможет Москва, но Михаил Горбачев отказался это сделать и внушил коммунистам-динозаврам во всем советском блоке, чтобы они следовали за ним по пути реформ, в противном случае он предоставляет их самим себе. Первой затрещала Восточная Германия, где свергли главу коммунистической партии Эриха Хонеккера (Erich Honecker). Протестующие осмелели. Войскам запретили открывать огонь, и когда толпа рванулась к Берлинской стене, брешь была пробита и режим рухнул практически без единой жертвы.

То же случилось в Венгрии, Чехословакии и Болгарии. В Румынии было иначе: не делалось никаких уступок, не прекратились аресты, в стране не было выжидавших свой шанс революционных вождей, но стоило Николае Чаушеску (Nicolae Ceausescu), выступая на митинге, на миг смутиться и показать слабость, как его предала даже армия.

Как только режим теряет авторитет в глазах собственной полиции и вооруженных сил, революцию можно считать практически неизбежной. Марселу Каэтану (Marcello Caetano), наследовавший правившему много лет португальскому диктатору Антониу Салазару (Antonio Salazar), попытался сохранить фашистский режим и контроль над колониями, но стоило главнокомандующему армией генералу Антониу ди Спинуле (Antonio de Spinola), который запомнился всем моноклем в глазу, написать книгу, где говорилось о нежизнеспособности режима, как военная состоятельность государства перестала существовать. В 1974 году страну охватила революция, и полиция ничего не сделала, чтобы остановить ее.

Есть сообщения, что часть иранских полицейских отказалась открыть огонь по протестующим. Пока что, впрочем, положение президента Ахмадинежада надежно, так как его поддерживает ополчение из басиджа и «стражи революции». Кроме того, президент не пытался подкупить протестующих уступками, чтобы не давать им повод начать действовать еще смелее.

Тем не менее, у угодивших в переплет иранцев, пытающихся заткнуть рот оппозиции, нет оснований верить, что их жесткая линия победит. Президент Мугабе (Robert Mugabe) тоже думал, что его «ветераны» и суровые ребята заглушат оппозицию в Зимбабве, но когда его солдаты взбунтовались из-за отсутствия денег и еды, ему пришлось уступить даже до того, чтобы включить в состав правительства Моргана Тсвангираи (Morgan Tsvangirai). Пока Мугабе держится, но борьба в Зимбабве еще не окончена.

Обычно жестокие и продолжительные репрессии помогают от революций. Династия сталинистов в Северной Корее просуществовала дольше, чем предсказывали наблюдатели, несмотря на голод и экономический крах.

У иранских лидеров нет тех преимуществ, которыми пользовались три поколения авторитарных лидеров. То, как они сами организовали революцию против шаха, вдохновляет миллионы иранцев, напоминая им о возможности сделать то же самое. Не исключено, что грань революции будет пройдена раньше, чем это случилось в других странах.