Диссидент в Китае

2009 был хорошим годом для Китая. Китайская экономика все еще рвалась вперед в разгаре всемирной рецессии. Американский президент Барак Обама посетил Китай скорее в духе просителя перед имперским судом, чем как лидер самой великой сверхдержавы мира. Даже саммит в Копенгагене по вопросам изменения климата закончился так, как этого хотел Китай: провал попытки обязать Китай или любую другую индустриальную страну значительно сократить выбросы углекислого газа, при этом всю вину свалили на США.

Китайское правительство под управлением коммунистической партии имеет все основания чувствовать себя уверенным. Так почему тихий бывший профессор литературы Лю Сяобо должен получить приговор об 11-летнем заключении только потому, что он публично поддерживал свободу высказываний и призвал покончить с однопартийной системой правления?

Лю был соавтором составленной в 2008 году петиции, Хартии 08, подписанной тысячами китайцев, призывающей к соблюдению основных прав. Лю не является призывающим к насилию повстанцем. Его мнения, опубликованные статьями в Интернет, полностью миролюбивы. Тем не менее, его заключили в тюрьму за «подстрекательство свергнуть государственную власть».

Тот факт, что Лю мог быть способен свергнуть безмерную власть коммунистической партии Китая, очевидно абсурден. Тем не менее, власти не сомневаются в том, что они должны были на нем показать пример, чтобы другие не выражали похожих взглядов. Так почему режим, который кажется таким устойчивым, считает простые мнения или даже мирные петиции столь опасными? Возможно, потому, что режим не чувствует себя столь уверенным, как это кажется.

Без легитимности не одно правительство не может управлять с чувством уверенности. Есть много способов легитимировать политическое устройство. Либеральная демократия представляет собой лишь недавнее изобретение. Наследственная монархия, часто поддерживаемая религиозной властью, имела место в прошлом. И некоторые современные автократы, такие как Роберт Мугабе, пользовались их полномочиями, как национальные борцы за свободу.

Китай значительно изменился за последний век, однако он остался прежним в одном отношении: им по-прежнему управляет религиозная концепция политики. Легитимность основывается не на принципе «давать и брать», а на необходимых компромиссах, а также некоторой хитрости и изворотливости, которые создают основу экономической концепции политики, наподобие той, что поддерживает либеральную демократию. Вместо этого, основы религиозной политики представляют собой разделенную веру, навязанную сверху, в идеологической ортодоксальности.

В имперском Китае это означало конфуцианскую ортодоксальность. Идеал конфуцианского государства – это «гармония». Если все люди придерживаются определенного набора взглядов, включая моральные коды поведения, то конфликты исчезнут. Управляемые в этой идеальной системе, конечно, будут подчиняться своим правителям, как сыновья подчиняются своим отцам.

После ряда революций в первых десятилетиях двадцатого века конфуцианство было заменено китайской версией коммунизма. Марксизм был притягателен для китайских интеллектуалов, так он был взят из книг, вводил современную моральную ортодоксальность и был основан, как конфуцианство, на обещании совершенной гармонии. В конце концов, в коммунистической утопии конфликты интересов должны были раствориться. Правление Мао сочетало элементы китайской имперской системы с коммунистическим тоталитаризмом.

Тем не менее, этой ортодоксальности также было суждено увянуть. Немногие китайцы, даже среди высших чинов коммунистической партии, по-прежнему являются убежденными марксистами. Это создало идеологический вакуум, быстро заполненный в 1980-х годах жадностью, цинизмом и коррупцией. Из этого кризиса по всему Китаю прошли демонстрации, известные как «Тяньаньмынь». Лю Сяобо активно выступал с речами в 1989 году, во время студенческих протестов, против официальной коррупции и в поддержку большей свободы.

Вскоре после кровавой расправы на площади Тяньаньмынь новая ортодоксальность заменила китайский марксизм: китайский национализм. Только правление одной партии сможет гарантировать продолжающийся подъем Китая и поставит конец векам национального унижения. Коммунистическая партия представляла судьбу Китая как великой державы. Подвергать это сомнению было не только ошибочно, но и непатриотично, даже «анти-китайски».

С этой точки зрения критические взгляды Лю Сяобо были действительно подрывными. Они наводили тень сомнения на официальную ортодоксальность и, таким образом, на легитимность государства. Удивляться тому, что китайский режим отказался вести переговоры со студентами в 1989 году – или находить некоторое согласие с его критикой сегодня – значит неправильно понимать природу религиозной политики. Переговоры, компромиссы и согласие являются признаками экономической политики, в которой у каждой сделки есть цена. Напротив, те, кто правит в соответствии с разделяемой верой, не могут себе позволить вести переговоры, поскольку это будет подрывать саму веру.

Это не означает, что экономическая концепция политики чрезмерно странная для китайцев – или что в этом отношении религиозная форма политики неизвестна для демократического Запада. Однако это настояние на ортодоксальности все еще достаточно сильно в Китае, чтобы оставаться защитой по умолчанию от политической критики.

Эта ситуация может измениться. Другие конфуцианские общества, такие как Южная Корея, Тайвань и Япония, сегодня имеют процветающие либеральные демократии, и нет оснований полагать, что такой переход в Китае невозможен.

Однако маловероятно, что к этому приведет внешнее давление. Многие некитайцы, в том числе и я, подписали протестное письмо против заключения в тюрьму Лю Сяобо. Можно надеяться, что это принесет ему больше комфорта, а также даст моральный стимул тем китайцам, которые разделяют его взгляды. Однако это вряд ли впечатлит тех, кто верит в существующую ортодоксальность китайского национализма. До тех пор, пока Китай не освободится от тисков религиозной политики, идеалы Лю вряд ли смогут укорениться. И это не идет на пользу Китаю и вообще всему остальному миру.