На втором этаже обшарпанного здания суда в центре Москвы, возле лестничного пролёта, где воняет жареной картошкой, а пол загажен стаивающим с уличной обуви грязным снегом, судят самых знаменитых заключённых в России, и конца-краю этому суду не видно.
Михаила Ходорковского, когда-то — самого богатого человека в России, и его бывшего делового партнёра Платона Лебедева каждый день выводят из камер печально известной московской тюрьмы «Матросская тишина», заталкивают в клетку, установленную на милицейской машине, и везут в здание суда. Ходорковского ранее уже приговорили к восьми годам тюрьмы, а теперь его судят вторично, причём суд этот все считают ещё большим фарсом, чем первый, хотя по его итогам осуждённый может оказаться за решёткой ещё на два десятилетия.
Зал суда — иллюстрация к самой идее абсурда, словно сошедшая со страниц Гоголя или Кафки. Двое подсудимых сидят в клетке из пуленепробиваемого стекла, которую для смеха называют «аквариумом» и которая удивительным образом похожа на любой из сотен киосков с закусками, которыми усеяны улицы Москвы. Шестеро адвокатов защиты сидят напротив троих обвинителей в тёмно-синей форме, напоминающих контролёров в транспорте. Везде разложены громадные кучи документов.
Судья сидит перед российским флагом и рассматривает протокольные документы с весьма скучным видом. Ничего удивительного: суд начался в марте, а когда он закончится — никто не знает. Обвинение обещает вызвать в суд двести пятьдесят свидетелей, и из них дать показания успели уже сорок. Затем наступит очередь защиты, и тогда планируется вызвать для дачи показаний высших государственных деятелей страны, даже премьер-министра Владимира Путина.
Всё это, конечно, уже было. В 2003 году Ходорковского арестовали, в 2005 — дали девять лет тюрьмы, затем скостили до восьми, и срок этот он отбывал в многих тысячах миль от Москвы, в пустошах Сибири.
Приговор, вынесенный Ходорковскому, все сочли внушением от Путина, который тогда был президентом. Ходорковский нарушил неписаное соглашение, заключённое президентом с богатейшими гражданами России — олигархами — при вступлении в должность в 2000 году. Тогда представителям бизнеса было разрешено оставить себе громадные состояния, нажитые в бурные девяностые, в обмен на обещание не лезть в политику.
Ходорковский был самым удачливым из тех олигархов. Он начал зарабатывать деньги через организацию молодых коммунистов — комсомол, и к концу 1990-х распоряжался крупнейшей и богатейшей в России нефтяной компанией «ЮКОС». Ходорковский никогда не любил кичливых демонстраций богатства, которыми прославились другие олигархи, например, Роман Абрамович. Ходорковский вёл себя скромно, особенно в первые годы, носил очки «умника» и толстые свитера. Но затем он нарушил правила — начал финансировать оппозиционные политические движения — и дорого заплатил за это.
Компанию «ЮКОС» расчленили, большую часть её активов распродали с аукциона, в результате чего они оказались под контролем государственной компании «Роснефть», управляемой Игорем Сечиным, загадочной кремлёвской фигурой, приближённой к Путину и, как предполагается, главой фракции «жёсткой линии» в среде российской элиты. Ходорковского обвинили в мошенничестве и уклонении от уплаты налогов и приговорили к восьми годам тюрьмы. Внушение было сделано ясное и доступное всем: с Кремлём лучше не шутить.
Все признают, что в девяностых годах было очень сложно разбогатеть, полностью оставаясь в рамках закона, и большинство олигархов было бы крайне легко обвинить в подобных преступлениях, если бы на то была политическая воля. Ходорковский, таким образом, стал показателем, наглядной демонстрацией того, что бывает с нарушителями неписаной договорённости с Кремлём.
Но, хотя восемь лет, как казалось, — срок большой, годы прошли довольно быстро. Были найдены различные предлоги, под которыми Ходорковскому отказали в досрочном освобождении, — в том числе и полученное им предупреждение за то, что он гулял по территории тюрьмы, держа руки не так, как надо. В какой-то момент один сокамерник даже попытался обвинить бывшего главу «ЮКОСа» в сексуальных домогательствах, но это обвинение отмёл за абсурдностью даже вечно отличающийся угодливостью суд.
Власти настаивают, что оба суда были продиктованы исключительно юридическими соображениями, но сторонники Ходорковского заявляют, что второй суд начали из страха перед тем, что может случиться, если его освободят. Пиар-менеджеры Ходорковского и его бесчисленные зарубежные сторонники делают из него чуть ли не символ правильного корпоративного управления, этакого филантропа, впавшего в немилость у злобного режима, но простые россияне на это практически не покупаются. Олигархов, в том числе и тех, кто ещё в чести у Кремля, они считают удачливыми авантюристами, разграбившими богатство страны, когда большинство населения голодало. Но правящая элита боится, что годы, проведённые Ходорковским в тюрьме, дадут ему то, чего не смог добиться ни один миллиардер, разбогатевший в девяностых, а именно — моральный авторитет в глазах россиян.
«С каждым уходящим годом его всё меньше считают вором-олигархом и всё больше — потенциальной альтернативой политическому режиму», — утверждает Дмитрий Орешкин, политический обозреватель из Москвы.
Ходорковский много писал о событиях, происходящих в России, несмотря на то, что всё это время сидел за решёткой. Недавно ему присудили литературную премию за переписку с писательницей Людмилой Улицкой, награждённой российским «Букером». Опубликована также его переписка с автором романов-бестселлеров Борисом Акуниным. На прошлой неделе Ходорковский напечатал большую статью в американской газете, где писал о направлении, в котором движется современная Россия, и предупреждал, что если не реформировать политическую систему, то страна развалится.
«Шанс на вынесение приговора “невиновен” крайне мал», — считает Орешкин. — «Это же месть, да к тому же урок для остальных бизнесменов, и ещё они боятся, что он станет главой оппозиции, как только освободится».
Президент Дмитрий Медведев, занявший пост главы государства после ухода Путина в 2008 году, — сам по профессии юрист. Он пообещал реформировать печально известную своей слабостью судебную систему страны, но большинство московских обозревателей считает, что он бессилен против Путина и системы и не сможет добиться освобождения Ходорковского, даже если захочет.
Но вернёмся в зал суда. На прошлой неделе там допрашивали Алексея Голубовича, ранее бывшего высокопоставленным сотрудником «ЮКОСа». Прокуратура вызвала его в суд для дачи показаний против бывшего начальника.
«Наш суд — это такой парадокс», — сказал Вадим Клювгант, ведущий адвокат защиты. — «Зачастую свидетели от обвинения в итоге выступают в поддержку нашей стороны. Многое из того, что он сказал, очень пошло на пользу защиты».
В пятницу Голубовича допрашивал лично Лебедев, находившийся в «аквариуме». Свидетелю было явно не по себе, на большую часть вопросов он отвечал, что не помнит или не знает. После очередного с трудом выговоренного ответа Лебедев с видом триумфатора резко развернулся и под хихиканье аудитории спросил: «Вы понимаете, в чём только что признались?». Каждое признание Голубовича в том, что он чего-то не помнит, встречалось мрачно-саркастичным: «Понятно». Лебедев, казалось, очень наслаждался происходящим, возможно — потому что ему впервые за долгое время выпал шанс размять свой острейший ум, затёкший за скучные годы тюремного заключения.
Ходорковский временами тоже хихикал, а прокуроры, сидевшие с затравленным видом, иногда вскакивали и протестовали. Обвиняемые смотрелись совершенно как нахальные школьники, издевающиеся над тупыми учителями, оставившими их в наказание после уроков.
Суд, возможно, будет продолжаться ещё по меньшей мере год; представители защиты заявляют, что имели место неоднократные процессуальные нарушения в пользу обвинения. Даже некоторые номинально лояльные деятели говорят, что пытаться посадить Ходорковского на второй срок по тем же обвинениям — плохая идея, но острая нужда держать его под замком пересиливает все остальные соображения.
«Это вполне понятно, если применять сталинскую, бандитскую логику», — говорит Орешкин. — «Вопрос в том, кто сильнее. Власти считают, что, освободив его, проявят не человечность, а слабость, мягкотелость, а для них это неприемлемо».
