Мир, породивший страны-изгои, канул в Лету, и чем быстрее это поймет Вашингтон, тем лучше.

Прошел год с тех пор, как Барак Обама попытался перезагрузить отношения с государствами-отщепенцами, и теперь уже можно выносить вердикт: эти страны от Бирмы до Северной Кореи, от Венесуэлы до Ирана встретили его протянутую руку стиснутыми кулаками. Аун Сан Су Чжи (Aung San Suu Kyi) остается в Рангуне под домашним арестом, Пхеньян проводит испытания своих ракет, Каракас ругает и бранит империализм гринго, а Тегеран проигнорировал назначенный ему до конца года срок для достижения договоренности по его ядерной программе. Попытки наладить контакты потерпели неудачу, и теперь Обама намерен осуществить свою угрозу об ужесточении санкций, что он и должен сделать. Так? Не обязательно.

Вашингтон так и не осознал в полной мере, что мир, породивший страны-изгои, канул в Лету. Этот термин стал популярен в 80-е годы, особенно в Соединенных Штатах. Он имел отношение к небольшим диктатурам, угрожавшим сложившемуся в ходе "холодной войны" мировому порядку. Затем, после распада Советского Союза  в 1991 году, главная угроза американскому господству стала исходить от этих государств, не желавших приспосабливаться к "концу истории" и соответствовать ценностям США. Мысль о "государствах-отщепенцах" поглотила внимание международного сообщества, объединившегося вокруг якобы универсальных западных ценностей и интересов. Теперь только заинтересованные западные круги могли определять, кто является отщепенцем, и как с ним бороться. Но к концу 90-х это сообщество уже начало распадаться, когда Китай стал усиливаться, Россия – возрождаться, а Индия, Бразилия и Турция превращаться в настоящие державы со своими собственными интересами и ценностями. Сегодня понятно, что "мировое сообщество", объединенное западными ценностями, это фикция, и что для многих стран слово "отщепенец" применимо в отношении США в той же мере, что и в отношении тех стран, которые Америка стремится превратить в изгоев.

Чтобы дать ответ тем странам, которые бросают вызов установившемуся мировому порядку, "кнутов и пряников" со стороны одного только Вашингтона недостаточно. Для противодействия угрозам ядерного распространения, терроризма и региональной нестабильности, создаваемым государствами и негосударственными действующими лицами, потребуется сформировать настоящие коалиции добровольцев, а не рекрутов, втягиваемых в такие коалиции под давлением США. Соединенные Штаты больше не в состоянии – даже с Обамой в качестве президента – заручиться международной поддержкой в реализации американских, или даже западных проектов и планов. Мир хочет от Америки более, а не менее активного взаимодействия. Но такое взаимодействие должно быть основано на партнерстве, а не на американском первенстве. И теперь стало очевидно, что традиционное американское лидерство, как в лице Джорджа Буша, так и в лице Барака Обамы, мир уже не приветствует и не воспринимает.

При отсутствии созданного заново международного сообщества возглавляемые США гонения на старых изгоев-отщепенцев наверняка приведут к негативным последствиям. Усилия Запада уже толкают страны-изгои в объятия друг друга. Бирма покупает у Северной Кореи военную технику, а возможно, и ядерные секреты. Иран укрепляет связи с Сирией, а Венесуэла оказывает все более щедрую помощь Кубе. Но есть вещи и похуже, чем такое потепление в отношениях между весьма слабыми странами-нарушителями спокойствия. Это рост поддержки таким странам со стороны вполне разумных усиливающихся держав. Бразилия, Турция, Россия, Китай – все эти государства не делают тайны из своего противодействия американской "антиотщепенческой" дипломатии.

Придя к власти, Обама думал, что благодаря более отзывчивой дипломатии удастся заручиться международной поддержкой старым западным планам. Но этого оказалось недостаточно. Теперь необходимы не просто перемены в тональности или пересмотр американской политики – нужен совершенно новый набор глобальных базовых интересов, не являющихся ни чисто западными, ни чисто восточными. Интересы эти необходимо формулировать во взаимодействии с такими усиливающимися державами, которые обладают настоящими рычагами влияния на Рангун, Пхеньян или Тегеран. А для этого надо провести весьма болезненный пересмотр позиций Америки в нашем мире. Однако такие перемены могут дать реальную помощь со стороны усиливающихся государств в деле перераспределения финансовой и военной нагрузки, связанной с противостоянием глобальным угрозам.

Сегодня все страны, большие и малые, хорошо себя ведущие и не очень, ищут партнеров, а не покровителей. Там, где Вашингтон пытается наказывать отщепенцев, требуя от них немедленно изменить свое поведение, в дело вступают державы-соперницы со своими инвестициями и военными контрактами. Они предлагают взаимоотношения, основанные на достоинстве и уважении. Так действует Китай в Бирме, Россия в Иране, Бразилии на Кубе, и так далее. А учитывая тот факт, что ключевые институты глобального правления, такие как Совет Безопасности ООН, Всемирный банк, Международный валютный фонд, не хотят пускать новые державы за стол, где принимаются решения, вполне естественно, что они не чувствуют себя обязанными поддерживать те санкции, при выработке которых их голос никак не учитывался.

Укрепляющиеся державы не скромничают со своей новообретенной независимостью. Наоборот, они все более активно утверждают свой новый статус. Во время недавнего государственного визита президент Бразилии Луис Инасиу Лула да Силва, стоя рядом с президентом Ирана Махмудом Ахмадинежадом, открыто и резко заявил: "Мы не имеем права думать, что другие люди должны думать как мы". Эти слова нашли за пределами западного мира больше положительных откликов, нежели призывы к объединению против отщепенцев. За несколько дней до этого Ахмадинежада принял у себя турецкий премьер-министр Реджеп Тайип Эрдоган, заключивший своего соседа в объятия на саммите исламских государств и заявивший, что иранская ядерная программа носит "мирный" характер. Западная пресса вполне предсказуемо выступила с нападками на Лулу и Эрдогана, обвинив их в предательстве демократических ценностей и интересов солидарности, и полностью упустив из виду самое главное. Признанные демократы, такие как Лула и Эрдоган, вовсе не встают на сторону Ахмадинежада. Они не поддерживают жестокие действия его правительства по подавлению демонстраций протеста или его секретные ядерные программы. Нет, они демонстрируют свои намерения, и что более важно – свою способность выражать собственное мнение по поводу того, кто является отщепенцем, и как с ними следует поступать.

Опасности застарелого западного мышления в отношении стран-изгоев наглядно видны в этом уголке Азии, который быстро превращается в геополитическое поле битвы, и где практически нет западного присутствия. Наверное, Иран со своей ядерной программой является сегодня самой острой проблемой безопасности, находясь в роли государства-отщепенца. Судан, политика геноцида которого остается без внимания, вызывает острейшую тревогу с нравственной точки зрения. А Зимбабве со своим спектаклем систематического саморазрушения общества – это проблема, вызывающая наибольшее раздражение. Но Бирма это, пожалуй, самый мрачный и самый современный пример провала западной стратегии, нацеленной исключительно на изоляцию репрессивных режимов. Длящаяся вот уже два десятилетия политика изоляции Бирмы сегодня больше похожа на тщательно разработанную попытку ослабить влияние Запада и открыть двери для Китая, разрушив, в то же время, имеющую все права на существование бирманскую экономику и не сделав ничего для улучшения ситуации с правами человека в этой стране.

Рангун сегодня это город из прошлого, с его старыми потрёпанными автомобилями 50-х годов, едущими по немощеным дорогам вместе с рикшами; с босыми детьми, продающими китайские безделушки немногочисленным туристам, гуляющим посреди брошенных вилл, которые напоминают о его былой колониальной славе. Здесь не сработал фактически ни один элемент политики Запада. Военная хунта жестко правит Бирмой, как и раньше; демократическая оппозиция в хаосе; а Запад со своей бирманской политикой, озабоченный в основном внутренним курсом правящего режима, сейчас вынужден мириться со связями  его генералов с Северной Кореей, которые, возможно, распространяются и на сферу ядерного сотрудничества.

Нельзя сказать, что санкции вообще не имели никакого эффекта. Эффект был. Но он оказался совершенно контрпродуктивным. В ходе недавних бесед с лидерами гражданского общества, с бизнесменами и с работающими в Рангуне зарубежными дипломатами я сделал для себя очень мрачные выводы, которые сложились в следующую пессимистическую картину. Средний класс Бирмы обезглавлен и находится в вынужденном изгнании; национальная система образования совершенно не в состоянии создавать человеческий капитал для страны; частный сектор в запустении, и лишь отдельные близкие дружки правящей хунты получают барыши от торговли национальными природными ресурсами. Лучше всего это описал один бирманский бизнесмен, с которым я беседовал. "На нас наложили двойные санкции, - пожаловался он, - сначала правящий режим, а потом Запад". Это недавно признала и Хиллари Клинтон, заявившая, что "тот путь, которым мы следуем, введя санкции, никак не повлиял на бирманскую хунту". К этому она добавила еще одну фразу, гораздо менее обоснованную: "Попытки протянуть руку и наладить контакт также никак на нее не повлияли". Наметившиеся в последнее время признаки потепления в американо-бирманских отношениях дают основания говорить о том, что попытки налаживания контактов свой эффект все же произвели. Но это не тот эффект, который мог бы удовлетворить ближайшие потребности западных политических руководителей, а также послужить ответом на их требования о значительных уступках.

Для таких изгоев усиливающиеся державы являются одновременно и дипломатическим прикрытием, и альтернативной моделью в политике и экономике. Санкции Запада в Бирме дали возможность Китаю и Индии оказывать неоспоримое экономическое и политическое влияние на эту страну, которую они считают важной в стратегическом плане. В Иране западное давление просто научило представителей власти подлинному мастерству в деле создания альтернативных альянсов – с Россией, Китаем и прочими – а также в деле уклонения от санкций. Хотя санкции привели к замедлению в развитии энергетического сектора Ирана и сдержали его экономический рост, режим мастерски научился завозить запрещенные к поставке товары через третьи страны; осуществлять свою коммерческую деятельность в других валютах, не пользуясь американским долларом; а также стал приглашать компании из других, не западных стран к участию на коммерчески выгодных условиях в проектах, относящихся к ключевым отраслям экономики, таким как инфраструктура, энергетика и телекоммуникации. Если цель санкций заключалась в том, чтобы остановить иранскую программу ядерного обогащения, а также лишить Тегеран возможности осуществлять силовое воздействие в этом регионе посредством доверенных организаций, таких как "Хезболла" и ХАМАС, то по этому поводу можно сказать лишь одно: санкции провалились.

Вначале администрации Обамы доставало честности – в отношениях с собой и с миром – чтобы признавать пределы эффективности санкций. Она пыталась понять, насколько результативной может стать политика взаимодействия с Ираном с учетом его легитимных интересов в сфере безопасности; и можно ли убедить правящий режим отказаться от программы создания ядерного оружия. Однако сейчас, когда истекли все сроки, отведенные для достижения прогресса, от Обамы ждут принятия целого набора "более изощренных" санкций в области энергетики, транспорта и финансов, включая вопросы страхования и вторичного страхования в торговле с Ираном. Цель заключается в удушении экономики Ирана – ни более, ни менее. Режиму придется заплатить такую цену, что он этого, по всей видимости, вынести не сможет. Однако, чтобы эмбарго оказалось работоспособным, к санкциям надо подключить и усиливающиеся державы. А с этим есть проблемы.

С самого начала администрация Обамы предполагала, что даже если предложение США о сотрудничестве не произведет на Тегеран никакого впечатления, разумность этого предложения заставит Россию и Китай поддержать "сокрушительные" санкции ООН. Но сейчас вполне может оказаться так, что Пекин и Москва захотят, чтобы Белый Дом не хватался за оружие по всякому поводу и без него (мы пока оставим в стороне не менее реальную возможность того, что этой паре нужно одно: чтобы Соединенные Штаты на десятилетия увязли в очередном дорогостоящем ближневосточном конфликте). Но нам никто и ни разу не объяснил, с какой стати более примиренческий тон администрации США изменит интересы соперничающих с Америкой России и Китая. Москве нужны торговые связи с Тегераном, Китай хочет получать от него нефть и газ, и обеим странам нужен стратегический плацдарм в Персидском заливе, чтобы создать противовес американскому господству. В то время как США сужают спектр своих интересов в Иране, ограничиваясь лишь ядерной проблемой, эти усиливающиеся державы считают ядерный вопрос лишь одним из многих аспектов своих взаимоотношений с Тегераном. В Бирме и Иране, как и во всех других странах-изгоях, многолетние санкции Запада дали лишь один-единственный результат: лишения и страдания для народа, богатство и надежную власть для их правителей, и стратегическое влияние для тех стран, которые равнодушны к жалобам на нарушения прав человека. На самом деле, изолируя репрессивные режимы, Запад зачастую дает им повод и оправдание для того, чтобы блокировать реформаторские силы, которые наверняка расшатают их власть; он даже сплачивает народы этих стран вокруг ненавистных им правительств в противостоянии иностранному вмешательству. Здесь нужна новая стратегия.

Ничто не поможет более радикально изменить существующее положение вещей, чем реализация того, чего больше всего боятся руководители стран-изгоев. Речь идет о полном прекращении масштабных экономических санкций, об открытой и ничем не стесненной торговле с традиционными торговыми кругами этих государств, об обучении их студентов за рубежом, о введении более мягкой визовой политики для широких масс населения. Вместе с тем, эмбарго на поставки оружия и визовые ограничения для правящей элиты должны быть сохранены. Такая политика имеет больше шансов на поддержку со стороны усиливающихся держав и стран-конкурентов – а также со стороны народов этих государств-отщепенцев. Она вполне может спровоцировать цепь событий, которые приведут к укреплению безопасности и к появлению в этих странах более ответственных и подотчетных народу властей.

Такие масштабные изменения в политике, несомненно, натолкнутся на мощнейшее сопротивление в Вашингтоне. Для оппонентов Обамы с правого фланга это станет доказательством его "соглашательства" с Осью Зла. Для его союзников слева это будет предательством их правозащитных целей и устремлений. Но истина заключается в том (и Обама может объяснить это лучше, чем любой другой руководитель), что американская политика изоляции отщепенцев потерпела полную неудачу, и что новое, подлинное партнерство с весомыми на сегодняшний день державами имеет больше шансов на укрепление безопасности и человеческого достоинства в этих странах-изгоях.

Поможет ли такой новый подход умерить накал риторики Уго Чавеса, ослабить упрямство Роберта Мугабе, уменьшить паранойю Ким Чен Ира и расшатать жестокий режим власти Ахмадинежада? Вряд ли. Но он положит начало созданию такой глобальной среды, которая будет менее благоприятна для их активного вербального сопротивления, которая сделает эти режимы более уязвимыми для обвинений в нелегитимности – как внутри этих стран, так и за их пределами. А это со временем становится настоящей ахиллесовой пятой любого режима. И последнее – по очереди, но не по значению. Такой новый подход придаст политике взаимодействия Обамы больше реального значения, выведя ее за рамки простой риторики. Благодаря ему Америка сможет позиционировать себя как держава 21-го века, ведущая за собой других не посредством силы, а силой примера.

Надер Мусавизаде  был специальным помощником Генерального секретаря ООН Кофи Аннана с 1997 по 2003 год. Он работает консультантом и старшим научным сотрудником в лондонском Международном институте стратегических исследований (International Institute for Strategic Studies).