Италия, где существуют противоречивые трактовки событий гражданской войны, не единственная, для кого двадцатый век еще не закончился. Прежде всего проблема интерпретации истории актуальна для стран, переживших развал Советского союза и крушение социалистической доктрины. Закат социализма спровоцировал среди народов Восточной Европы исторические дебаты и взаимные обвинения. Подобные явления не наблюдались в период коммунизма, но проблемы по прежнему оставались. Например, вступление советских войск в Восточную Европу в 1944-1945 годах, ассоциировавшееся до 1989 года с победой над нацизмом и с освобожением восточноевропейских стран, вошло в официальную историю многих новообразовавшихся государств как начало периода угнетения этих народов, которое было чуть ли не более ненавистным, чем немецкое захватничество и уж точно более длительным.
Печальные исторические события, которые совместно переживали народы бывшего Советского Союза, сегодня также пересматриваются и интерпретируются исходя из националистической доктрины. Примером тому является голодомор, уничтожение в 1932-1933 годах миллионов украинских крестьян, которые вынуждены были голодать в результате решения Сталина. Украинские историки называют это самым настоящим геноцидом украинской нации, в то время как их российские коллеги считают, что голодомор был частью масштабной борьбы советского правительства со всем крестьянским сословием в СССР, в которой пострадали также и русские крестьяне.
Как раз в эти дни Россия, Украина и Польша разыгрывают две «исторические партии», которые, выходя за пределы академической среды и сообщества ученых-историков, приобретают важное политическое и геополитическое значение. Участниками первой исторической партии являются Москва и Варшава. Их действия, по крайней мере пока, производят впечатление дружественной и как ни странно честной игры, в которой учитываются проблемные вопросы, существующие между двумя странами. Таких вопросов немало, так как в некотором смысле, Россия и Польша являются двумя противоположными полюсами в славянской Европе. Польша – западная католическая страна с латинской культурой и архитектурой в стиле барокко. Россия, наоборот, государство с ортодоксальной религией и с византийской культурой, а также с множеством белокаменных стен, которые пришли из Азии в Европу.
Российский премьер-минстр Владимир Путин официально пригласил своего польского коллегу Дональда Туска в апреле слудующего года принять участие в мероприятиях в честь памяти погибших во время Катынского расстрела, в день семидесятилетней годовщины этого события. Тогда советское НКВД уничтожило 20 000 офицеров и представителей польской культурно-политической элиты. Это преступление вплоть до прихода к власти Горбачева приписывалось нацистам. Сегодня же, по причине ложно трактуемой национальной гордости, Россия с трудом признала его как военное преступление. Путин, политик, переписавший в патриотическом ключе львиную долю советской истории, неслучайно делает этот политический жест как раз в тот момент, когда отношения с Варшавой значительно улучшились. Возможно, тут имело значение и улучшение немецко-польских отношений, переживавших кризис при национал-популистском правительстве Качиньского. Встреча бывшего работника КГБ с польским премьером, во время которой они вместе почтят память такой трагедии как Катынский расстрел – это шаг в правильном направлении. То есть в сторону расширения европейского пространства на восток, в сторону мирного сосуществования европейских народов, свободных от балласта истории.
К сожалению, параллельно с российско-польским примирением, открылся новый фронт исторической войны, охвативший восточную Европу. Речь идет об отношениях Украины с Россией и с Польшей. Последние две страны, сколь бы разными они ни были, имеют одно единственное сходство: обе они с неприязнью относятся к украинскому национализму. Причиной очередного исторического спора между тремя славянскими государствами стал декрет, подписанный 22 января политически слабым украинским президентом Ющенко. Этот документ посмертно присваивает звание героя Украины лидеру националистического движения Степану Бандере, который был главой Украинской повстанческой армии Организации украинских националистов (ОУН-УПА), которая с 30-х по 50-е годы боролась против русских и поляков на западе Украины. Этот человек стал для украинцев, и особенно для представителей более националистически настроенной западной части страны, где действовали отряды ОУН-УПА национальным героем, таким же как Майкл Коллинз для ирландцев. В глазах же Москвы и Варшавы Степан Бандера никто иной как обыкновенный террорист, сотрудничавший с нацистами. Польша считает его также организатором массовых убийств польского населения в приграничных районах.
Против решения Ющенко протестовали главным образом польские власти. Их возмутило то, что Бандера вероятно несет прямую ответственность за совершенное его сообщниками уничтожение польского населения в Галиции и в Волыни. В ответ на это активисты националистических движений Украины стали осаждать польские посольства и консульства с требованиями признать ущерб нанесенный украинскому населению польским доминированием в Галиции и в других западных регионах. Украина, боясь вновь попасть под контроль России и в то же время не желая стать марионеткой в руках Варшавы, впадает в шовинизм, который лишь помешает ей добиться стабильности внутри страны и наладить отношения с соседями. Со стороны же русских и поляков было бы разумнее не использовать историю в качестве орудия вмешательства в политическую жизнь Украины.