Основная несмолкающая тема – бесстрашие, поистине «фанатическая отвага», воспеваемая с почти религиозным рвением. Прошло почти четыре года после убийства Анны Политковской, а она по-прежнему живет в нашей памяти. По словам автора введения, Елены Кеннеди (Helena Kennedy), Анна – репортер, чьи слова еще долго будут «внушать благоговейный трепет». Это голос совести перед лицом жестокой бесчеловечности, несущей гибель. Новая книга, подборка лучших статей, написанных Политковской для "Новой газеты", добавляет новую грань к нашему представлению о ней. Здесь Анна предстает как специалист, как журналист среди других журналистов, и мы можем в полной мере оценить великолепие ее таланта.
Как в наши дни составляются газетные статьи? Американские преподаватели обычно делают упор на технику, словно это священное писание. Кто, что, когда и где – все в первом абзаце, затем менее важная информация и в заключении скучная концовка, - таков стиль наших отцов-основателей, столпов журналистики и признанных авторитетов в этой области. В случае необходимости всегда можно без особых сомнений вырезать кусок из конца статьи. Да и так ли это важно в эпоху интернет-технологий, когда одним нажатием кнопки мы можем получить доступ к любой информации?
Путь Анны – прямой диалог. «Эта жуткая история», - так начинаются многие ее репортажи из Чечни. Истории действительно жуткие. «Амнистия – хорошая вещь, и надежда – всегда лучше, чем ее отсутствие, но чем стала амнистия 2006 года для бойцов сопротивления, действующих на Северном Кавказе», - начинает она свою самую длинную, самую гневную историю, и сразу мы оказываемся в гуще событий. «Я ненавижу батальные сцены, - поясняет она в начале берущего за душу за репортажа. - В живописи, как и в жизни, важнее всего подробности. Наша реакция на трагедию маленького человека точно отражает наше отношение к народу в целом»; и вот перед нашими глазами предстает растерянная маленькая девочка, сирота, оказавшаяся одна посреди бойни.
Политковская не смягчает краски, не умалчивает подробности. Ее отвращение к жестоким бойцам Красной Армии, которые грабят и убивают, к коррумпированным военачальникам, пришедшим к власти в Грозном, к Владимиру Путину с его свободной от оценочных суждений России, к собратьям-журналистам, имитирующим сочувствие, - постоянно и едко. На BBC с его «беспристрастностью и уравновешенностью» подобная откровенность вызвала бы несварение. В своей пристрастности и эмоциональности Анна уже словно не стремится добиться понимания. Но вы верите ее словам – где за фактом следует факт, за именем имя и описание одного жуткого поступка за другим.
Журналист Анна Политковская была, прежде всего, человекам. Зная ее как человека, мы верили ее видению, восхищались ее энергией, и не возникало потребности что-то отрицать или исправлять. Она погружала нас в область ужасного – террора, где обычные «сдержки и противовесы» уже не работали – важно было только то, что видела Анна.
Ее блеск, ее страсть – вот истинная причина того, что собрание старых газетных статей спустя годы по-прежнему способно заставить замереть, испытать шок, смахнуть слезы. Как же это возможно, что чеченские женщины становятся террористками-самоубийцами? «Они предпочитают умереть, они отказываются жить, если не в силах защитить своих сыновей, братьев, мужей». Эти женщины видели, как их соседей выманивают из укрытий в их родные дома, чтобы там их убить. Эти женщины оказались в гуще войны с терроризмом – она стала их войной.
Если вы хотите что-то узнать о терроре кроме почти ритуальных политических заклинаний или видеороликов Аль-Каиды – Анна станет вашим проводником. А если вы захотите пойти дальше, и самому сделать шаг? Тогда, возможно, вы разделите ее трагедию. В 2003 году Анна ставила вопрос так: «Стоит ли журналистика того, чтобы отдать за нее жизнь?», и ее ответ был, конечно же, положительным. «Каждое новое нападение на журналиста в России, виновников которого, традиционно, не находят, неуклонно снижает число людей, желающих бороться за справедливость».
И вот погибла она сама, и за ее смертью последовала цепочка убийств, избиений, расследований… Трагедия пронизана иронией. Ведь Анна умела видеть между строк. Она жаждала большего, чем вознаграждение или благодарность за свою работу. Она не стремилась стать олицетворением свободы слова - она хотела, чтобы ее труд делал реальный мир лучше. Она стремилась, чтобы результатом ее работы были не просто красивые слова. И вот теперь, когда ее смерть осталась нераскрытой, ее предостережения неуслышанными – только слова остались. Но и этого достаточно. У нее была отвага – она не осталась бесплодной.