В 2010 году мы наблюдаем процесс, который пока занимает мало места на страницах печати, но постепенно будет привлекать всё большее внимание. И это будет обусловлено той важностью, которая заложена в ряде проблем, напрямую связанных с этим процессом. Все эти темы были с предельной ясностью заявлены несколько дней тому назад в ходе Международной конференции по безопасности в Мюнхене: от обстановки в Афганистане до отношений альянса с внешним миром. Разумеется, не были обойдены стороной непростые отношения с Россией.
Речь идёт о так называемой новой стратегической концепции НАТО, которая призвана заменить нынешнюю, принятую в 1999 году. Неудивительно, что в 2009 году на встрече в верхах, проходившей в Страсбурге/Киле и приуроченной к 60-й годовщине основания альянса, государства члены постановили поручить вновь назначенному Генеральному секретарю задачу пересмотра столь специфичного документа как стратегическая концепция. Почему этот вопрос приобрёл такую значимость? По целому ряду достаточно серьёзных причин.
Стратегическая концепция прежде всего представляет из себя оформленную в виде документа доктрину, в рамках которой члены альянса излагают своё восприятие происходящих на мировой арене перемен, своё видение угроз, рисков и вызовов, а также своей обеспокоенности.
В определённой степени концепция показывает их решимость действовать (не вдаваясь в подробности) тем или иным образом, способы и средства, которые они планируют использовать для выработки правильной схему действий в неясной панораме постоянно меняющегося мира.
В данном конкретном случае военно-политическому блоку следует принять во внимание ряд аспектов. Первый, и немаловажный, заключается в том, что количество членов сильно выросло не только с 1949 года, когда НАТО было основано, и даже не с 1982, когда в него вступила Испания, а с 1999. Именно масштабное расширение, в результате которого блок разросся до 28 государств, является одной из главных переменных величин последнего десятилетия. И расширение велось в восточном направлении, за счёт стран, которые ранее входили в состав либо СССР либо социалистического лагеря, а то и вовсе были коммунистическими, хотя и не находившимися в союзнических отношениях с СССР (некоторые республики бывшей Югославии, Албания, Румыния). Это оказывает своё влияние на отношения между НАТО и Россией, поскольку параллельно, и тоже на Восток, шёл процесс расширения Евросоюза. Разумеется, Россия сделала эту переменную величину одним из центральных направлений своей внешней политики.
Если сравнить внешнюю политику России эпохи Путина и предыдущей, ельцинской, и вспомнить, что вторая пришлась на президентство Клинтона, а первая – на восемь лет пребывания у власти Буша, то станет понятным большое количество ложно истолкованных действий, последним из которых, без сомнения, был грузинский кризис летом 2008 года.
Но есть и другие вопросы, которые также необходимо учитывать при нынешнем пересмотре концепции.
Прежде всего, это вопрос дальнейшего расширения. И речь здесь идёт не столько о том, много ли ещё осталось кандидатов на вступление. Главное (и это вопрос политический, а не смысловой) – это чётко определить критерии, которые альянс должен изложить в своей новой формулировке. С одной стороны, непреложный принцип, заключающийся в том, что союзу суверенных государств не могут быть навязаны извне какие-либо запреты или ограничения, то есть, чтобы какая-то держава не могла заявить (даже в завуалированной форме), что та или иная страна не может быть членом альянса. Но как только данный принцип будет утверждён, следует установить чёткий критерий.
Предполагается, что любой приём новых членов осуществляется ради достижения большей безопасности, и не только для этого нового члена, но также безопасности региональной и общемировой. Это должно быть положительным моментом, добавочной стоимостью. Соответственно, следует проявлять предельную осторожность в отношении стран кандидатов, поспешный приём которых может вызвать противодействие, в том числе внутри некоторых из этих стран. Может быть, потому, что общественное мнение в них не имеет единой точки зрения по данному вопросу, или нерешённые проблемы этих стран столь глубоки, что было бы ошибочным привносить их в альянс до их мирного разрешения.
Вот вам наглядный пример первого случая: Украина. Интересно будет проследить за изменениями в её внешнеполитическом курсе по этому и другим вопросам после недавних выборов. А вот пример второго: Грузия, которую кто-то считает частью Европы, а кто-то придерживается совершенно иного мнения. Если Грузия часть Европы, то кто из её ближайших соседей также являются европейскими странами? А кто - нет, и в силу каких причин? А к этому следует добавить следующее: если одна из проблем современного мира – это государства де факто, то есть территории, фактически оторванные от государства, частью которого они формально являются, а по сути дела представляющие собой средоточие региональных проблем, имеющих большую вероятность перерасти в глобальные.
С другой стороны, на недавней конференции в Мюнхене всплыла ещё одна тема. Приняв свою новую стратегическую концепцию, должно ли НАТО заявлять о себе как о главном гаранте мировой безопасности? Или же должно оставаться фактором (мощным) региональной безопасности, хотя и может допускать бóльший чем в прошлом выход за зону ответственности при действиях по защите своих интересов? Во время обсуждения другие эксперты подчёркивают необходимость пересмотра статьи 5, устанавливающей, что вооруженное нападение на одну или несколько стран членов будет рассматриваться как нападение на них в целом; или углубления отношений НАТО-ЕС, что одновременно является неизбежностью и отличной возможностью для нашего континента. Обсуждение открыто для всех и не должно начаться, закончиться и исчерпать себя афганской проблематикой.
Виланова - заведующая кафедрой политических наук Барселонского университета, аналитик Министерства обороны Испании.