О чем говорит поведение российского правительства после трагедии под Смоленском?

Многие западные СМИ были потрясены (более или менее искренним) вниманием, которое последние несколько недель российское правительство уделяло Польше. И хотя, в целом, я менее, чем большинство американцев, склонен видеть в россиянах брутальных дикарей, должен все же признаться, что даже я был захвачен врасплох искренней скорбью многих тысяч обычных граждан. Сейчас все выглядит так, будто трагедия сделала две страны ближе, чем когда-либо за последние много лет.

Несколько неподобающе и нездорово говорить о «политическом» аспекте такой катастрофы, как крушение самолета, приведшее к гибели Леха Качиньского и значительной группы правящей элиты Польши. Я не хочу преуменьшать чудовищность этой потери для граждан Польши, многие из которых скорбят до сих пор. Однако было бы чрезвычайно наивно делать вид, что политического аспекта этого происшествия не существует. Придется выбирать: или пребывать в невежестве по важному вопросу или изучить его.

Я бы предположил, что одним из наиболее важных уроков, который преподала нам трагедия в Смоленске, стала идеологическая ловкость и находчивость действующего российского режима. У Путина, Медведева и других кремлевских политических воротил практически нет идеологических шор на глазах. В отличие от американской элиты они рассматривают происходящее не через замутненную призму «свободы» или «демократии», хотя они иногда и упоминают эти концепции с едва сдерживаемым смешком, а через кристально чистую лупу «национальных интересов».

Таким образом, реакция на трагедию в Катыни, которая кажется аномальной, непостижимый или невозможной многим американцам, считающим, что Кремль последовательно культивирует реваншистский национализм, видится абсолютно разумной тому, кто понимает, что российское руководство пытается использовать каждую ситуацию наилучшим образом.

Противоречивый подход российского правительства к сталинизму и победе в Великой Отечественной войне еще больше подчеркивают это. Вместо того, чтобы слепо аплодировать Сталину, как на этом по-прежнему настаивает КПРФ, или вычеркнуть этот эпизод из истории страны, как прогнивший тоталитаризм, как этого хотела бы либеральная оппозиция, Кремль ведет политику прославления победы страны над фашизмом, одновременно открыто осуждая ужасающие методы, которыми эта победа была достигнута. Является ли эта позиция крайне разумной и демонстрирует ли она высокий уровень логической согласованности? Разумеется, нет, впрочем, такое вообще редко бывает с националистическими мифами.

Возможно, из-за того, что большинство американских специалистов по России учили анализировать систему, которая была (по крайней мере, формально) насквозь пропитана идеологией и сочилась марксистско-ленинской псевдонаукой, политологи имеют склонность рассматривать страну так, как если бы она была в плену у какой-то новой и всеобъемлющей веры.

Когда Гарольда Макмиллана (британский политик-консерватор, премьер-министр Великобритании с 1957 по 1963 г – прим. перев.) спросили, чем будет определяться курс его премьерского срока, он язвительно ответил «событиями, мой мальчик, событиями». Кремлевское руководство придерживается той же самой точки зрения, быстро реагируя на любые события и пытаясь использовать их в своих интересах. Наблюдался бы некий умеренный прогресс в российско-польских отношениях, если бы не случилось второй Катынской трагедии? Возможно. Отношения Путина и Туска кажутся продуктивными, а антироссийский национализм Качиньского был слишком рефлексивным, косным и бескомпромиссным, чтобы выдержать испытание временем. Но увидели бы мы такой же расцвет двусторонних связей, если бы тот Ту-154 умудрился удержаться над лесом? Это как-то сложно представить.

И чтобы не застрять в вечной утешительной иллюзии ретроспективного предопределения, важно помнить, что никто заранее не знал, что расследование авиакатастрофы пойдет так гладко и открыто, как это произошло. Российская судебная система хорошо известна склонностью к скрытности, раздражительности, некомпетентности и коррупции, и легко представить, что какой-нибудь следователь из прокуратуры все бы испортил. Если бы Путин и Медведев не вмешались и не послали бюрократам очень четкий сигнал, польско-российские отношения оказались бы под угрозой, и создавшаяся дипломатическая атмосфера была бы немногим лучше, чем между противниками, ведущими открытые боевые действия.

К счастью, похоже, что все получилось наилучшим образом: кремлевское руководство немедленно вмешалось и объявило расследование своей личной прерогативой, осознав, что глаза всего мира будут прикованы к России, и что, если оно хочет использовать ситуацию в своих интересах, следует вести себя примерно. Если кто-то и смог обнаружить связное идеологическое послание в недавней российской дипломатии, помимо «Мы соболезнуем», то этот кто-то гораздо проницательней меня.

Некоторые могут подумать, что я сражаюсь с ветряными мельницами. «Кто вообще может предположить, что российское руководство находится в плену некоей идеологии?» Да много кто, по крайней мере, в Америке. Личный советник Обамы по России утверждал, что поведение России управляется всесторонне «авторитарной» идеологией, и многие в американском истэблишменте пытаются объявить умеренную «суверенную демократию» Владислава Суркова наследницей марксизма-ленинизма. Мне кажется, что подобная точка зрения крайне ошибочна и даже несколько глупа, но нельзя недооценивать важность этих взглядов.

Я бы хотел надеяться, что последние события – и я говорю не только об умело организованном и гибком ответе России на трагическую смерть польского президента, но и о саммите БРИК и об официальном визите Медведева в Аргентину – демонстрируют, что руководство страны куда более дальновидно, расчетливо и рационально, чем его обычно изображают на Западе. Это не превращает Путина с Медведевым в ангелов, но это делает их людьми, с которыми можно вести дела. Вопреки истерическим заявлениям многих американских аналитиков, Россия не стремится поменять правила игры, в сердцах опрокинув стол: скорее она просто пытается сесть поудобнее или, если очень повезет, получить карты получше.