НАУБАД и УМАКОЙ. Безлунными ночами, когда блекнут яркие оранжево-розовые краски пустынного заката и наступает кромешная темнота, американские вертолеты перебрасывают боевиков "Талибана" из Кандагара и Гильменда в строго засекреченные точки высадки на равнинах северного Афганистана.
В это верит мой упрямый водитель из Мазари-Шарифа Кака Сатар. В это верит торгующий обувью хозяин дома, где я живу. В это верит жених его дочери, внештатный журналист с радио. В это верит мой старый друг Махбубулла из Дашт-и-Калеха, верит руководитель независимой комиссии по правам человека из Кундуза, верит не снимающий свой тюрбан старейшина Наубада и Умакоя – двух земледельческих деревень, расположенных сразу за древними известняковыми стенами Балха, которые белеют, возвышаясь над полями незрелой пшеницы, подобно костям какого-то доисторического дракона.
Не спешите смеяться над этой надуманной теорией заговора, называя ее болтовней непросвещенных и необразованных людей. Вместо этого постарайтесь воспринять ее как побочный продукт гротескной неспособности иностранных доноров и НАТО улучшить жизнь в этой стране, несмотря на те миллиарды долларов и тысячи военнослужащих, что были направлены в Афганистан с момента начала войны 7 октября 2001 года.
Постарайтесь подумать об этом следующим образом. Вера в нечестивое тайное партнерство между Соединенными Штатами и исламскими боевиками, которых Америка безуспешно пытается разгромить на протяжении восьми с половиной лет, это единственное правдоподобное объяснение той мысли, которую афганцы не считают такой уж невероятной – что "Талибан" становится сильнее. И что жизнь для большинства людей в этой стране не становится лучше.
Восемьдесят процентов афганцев живут сегодня точно в таких же условиях, в каких они жили в 327 году до нашей эры, когда Балх опустошил Александр Македонский; и в 1221 году, когда его снова опустошил Чингисхан. Это стены из самана, наполовину изъеденные погодой и возрастом; засеваемые вручную поля, которые пашут своими деревянными бугристыми сохами, согнувшись в две погибели, крестьяне в небелёных халатах. В большинстве домов нет электричества. Нет чистой воды. Нет мощеных дорог. Нет врачей в округе.
Наубад и Умакой как раз такие деревни. Местный старейшина Аджаб Хан с тюрбаном на голове и в остроносых туфлях на ногах, на которых когда-то была застежка, а теперь грязи больше, чем кожи, требует, чтобы я объяснила ему одну вещь. Почему, несмотря на присутствие в Афганистане огромного множества самых разных организаций помощи, несмотря на самые современные технологии, которые позволяют американским самолетам невидимками парить над землей и с огромной точностью поражать крохотные цели на земле, несмотря на ретрансляционные вышки сотовой связи, которые раскинулись по всей стране, его люди до сих пор живут в 11-м веке (если в 11-м веке у людей был ограниченный доступ к мобильной связи)?
"Талибы облагали всех данью, - говорит Аджаб Хан, - но (тут он поднимает для пущего эффекта свой узловатый палец) при них был порядок, было безопасно. Не было коррупции. Не было воровства".
Те же самые слова я слышу от Сайеда Карима Талаша, возглавляющего кундузское отделение Независимой комиссии Афганистана по правам человека. Я спрашиваю его, что стало причиной возвращения на север Афганистана талибов, которые в 2001 и 2002 годах, казалось бы, избавили людей от своего присутствия и беспощадного правления.
Он отвечает. "У талибов была справедливая, беспристрастная система правосудия. Проблемы людей решались быстрее. Талибы помогали нуждающимся. Они не допускали преступлений".
Я слышу то же самое от Каки Сатара – только водитель больше вспоминает не о талибах, а о жизни при президенте Наджибулле, которого поддерживали Советы.
"Русские заботились о народе", - говорит он мне. Мы едем в Мазари-Шариф из лагеря беженцев, представляющего собой скопище землянок, палаток и глиняных лачуг, где очень скученно живет примерно 1000 человек, вернувшихся два года назад из пакистанского изгнания. Из каждой палатки, из каждой лачуги люди протягивают ко мне руки с пачками предписаний, которые они не в состоянии выполнить. С рекомендациями врачей, которым они не в состоянии следовать. Они показывают мне грязных, немытых младенцев, которых им не на что одеть.
Этого ни за что бы не случилось, если бы у власти были коммунисты, говорит мне Кака Сатар, качая головой.
"Люди были счастливы", - заявляет он.
И неважно, что талибы публично калечили и казнили людей за неподобающее поведение, а также официально отлучали женщин от общественной жизни.
Или что советские войска уничтожили более миллиона афганцев, целенаправленно бомбили больницы, стирали с лица земли целые деревни, а также разбрасывали мины-ловушки, похожие на детские игрушки.
Те люди, с которыми я беседую, об этом не вспоминают.
"Ну да, конечно, талибы не разрешали женщинам выходить на улицу, но было спокойно и безопасно", - говорит Талаш.
"Советы наказывали немногих людей, причем только тех, кто этого заслуживал", - вторит ему Кака Сатар.
Мне приходит в голову, что этим людям, видимо, нужна такая избирательная потеря памяти, та ностальгия, которая стирает и сглаживает воспоминания о былой несправедливости. В стране, где история это череда диких и жестоких событий, авторами которых являются люди со все более совершенным оружием, и которые разворачиваются на фоне не меняющихся веками саманных декораций, такие оптимистичные воспоминания о прошлом позволяют верить, что была здесь и хорошая жизнь.
Это также дает шанс на то, что когда-нибудь она снова станет хорошей.
Материалы ИноСМИ содержат оценки исключительно зарубежных СМИ и не отражают позицию редакции ИноСМИ
Безлунными ночами, когда блекнут яркие оранжево-розовые краски пустынного заката и наступает кромешная темнота, американские вертолеты перебрасывают боевиков "Талибана" из Кандагара и Гильменда в строго засекреченные точки высадки на равнинах северного Афганистана.
