Европа превращается в клубок национальных интересов

Глядя на замедленную съёмку крушения поезда, а именно такое впечатление оставляет долговой кризис Греции, задаёшься вопросом, что же случилось с европейской солидарностью? Объяснения политиков в Берлине, что бережливые немецкие избиратели  не кинутся спасать в ущерб себе своих расточительных собратьев по континенту, дают лишь половину ответа.

Вопрос не исчерпывается ожесточенным столкновением немецкого морального превосходства с греческой разнузданностью. За непосредственной опасностью стоит более тревожная истина. Кризис – это симптом; но он также и причина. При всех прежних неурядицах в Европейском Союзе всегда чувствовалось нечто обнадёживающе неизменное. Сейчас вся затея начинает рушиться.
 
Затруднительное положение Греции, и реакция его партнеров по еврозоне таит опасности на многих уровнях: суверенный дефолт при единой валюте; распространение процесса, так что рынкам Португалии, Испании и Ирландии предстоит выдержать проверку на прочность; крушение политического доверия и механизмов взаимной поддержки, от которых зависит валютный союз.

Как заметил в начале этой недели мой коллега по FT Алан Битти (Alan Beattie) в своем резком комментарии, недавние события выявили заодно полную некомпетентность тех, в чьи обязанности входит руководство еврозоной.

Учитывая, что центральная роль принадлежит Ангеле Меркель, не стоит удивляться этим метаниям из стороны в сторону. Замешательство Берлина в ситуации краха Lehman Brothers продемонстрировала образцовую неспособность справиться с ситуацией; властям снова ничего не остается, как играть в кошки-мышки с неумолимыми рынками.

Чтобы меня не обвинили мои немецкие друзья в том, что я принимаю сторону виновного против обиженного, отмечу, что г-жа Меркель, со своей стороны, права, говоря, что не стоит вознаграждать Афины за их пренебрежение своими торжественными обязательствами перед своими партнёрами. Нет смысла выписывать чеки, пока у Греции нет заслуживающего доверия финансового плана.

Однако Берлин должен, наконец, понять, что наступает момент, когда грозить пальцем становится просто небезопасно. Ценой добропорядочности оказывается хаос; а перед хаосом все равны, что очень хорошо понимают немецкие банки, оставшиеся с миллиардами евро греческого суверенного долга на руках. Иногда приходится мириться с моральным риском.

Гораздо большее беспокойство вызывает то, что всё это означает в плане фундаментальной сплоченности Союза. До недавнего времени, если бы мне задали вопрос, что будет представлять собой Евросоюз, скажем, спустя 20 лет, я бы ответил, что в своих основных чертах он останется неизменным. Конечно, в качестве аргумента я бы отметил, что с окончанием «холодной войны», воссоединением Германии и расширением Союза, с вступлением в него стран Центральной и Восточной Европы его ориентиры изменились. Но группы стран среднего уровня с общими границами, ценностями и интересами разумно заключила, что вместе им лучше, чем порознь.

Растущее влияние новых стран – Китая, Индии, Бразилии и других – предвещает ослабление роли Европы на мировой сцене. Такие гордые нации, как Франция, Германия, Британия и Испания, видимо, не откажутся от своей идентичности; но будут преследовать свои интересы сообща. «Европа» останется на месте, как бы она не сводила порою с ума.

Так я думал раньше. И даже теперь я всё ещё верю, что эта логика убедительна. Посмотрите на любую проблему, касающуюся народов Европы – от кризисов международной финансовой системы до глобального потепления, от терроризма и неконтролируемой миграции до возвращения агрессивности России – все они говорят об одном и том же. Европейцы должны действовать заодно, если хотят оказывать влияние.

И всё же Европа больше не несёт печати неизбежности. Совершенно неожиданно стало почти также легко предвидеть будущее, в котором Союз разрушится. Риск связан не столько с расколом –  хотя в случае дефолта Греции возможен немедленный глубокий шок – сколько с атрофией в связи с отсутствием политического руководства.

Хотя европейские правительства на словах придерживаются логики сотрудничества, на деле они не хотят или не могут – порой и то, и другое – последствия, к которым она приводит. Они знают, в чём их национальные интересы, а в чём стратегические интересы континента в целом; но им не хватает стремления их объединить.

Вместо этого Германия упивается возможностью снова стать «нормальной» страной, отделяя интересы, которые она считает своими национальными, от общеевропейских.  Исторические озарения Хельмута Коля забыты в настойчивой заботе о том, что нельзя же требовать от немецких налогоплательщиков быть вечным казначеем всего континента. Забыты и долгосрочные интересы Берлина в общеевропейской политической стабильности и в открытых рынках для экспорта.

Франция сопротивляется изменениям Союза, при которых «больше Европы» уже не означает «больше Франции». Для достойной восхищения энергии Николя Саркози не нашлось адекватной стратегической цели. Британия, как всегда, держится немного отстранённо. Италия, под руководством Сильвио Берлускони, самоустранилась и не оказывает никакого влияния.

Моменты застоя бывали и прежде. Но правила изменились. После падения Берлинской стены и  краха коммунизма это уже не необходимость, а вопрос свободного выбора. При постепенном расшатывании и распаде Союза все только проиграют; но эта угроза потеряла свою экзистенциальную окраску.

Евросоюз стал жертвой одного из уродливых парадоксов глобализации. Лишая национальные государства власти, глобальная взаимозависимость усиливает внутреннее давление на политиков, обязывая их защищать своих избирателей от опасностей мира, в котором нет границ.

В ответ европейские политики пожертвовали стратегией ради тактики. Они хвастаются своим умением вернуть себе полномочия, которыми теперь обладает Евросоюз – и обещают, что не дадут Брюсселю помыкать собой. Это объясняет подход г-жи Меркель к единой валюте по принципу «Германия, прежде всего», и нежелание других лидеров дополнить разглагольствования о роли Европы в мире чем-то, напоминающим общую политику.

Нет ничего удивительного или неправильного в том, что политики преследуют национальные интересы своих стран. Им за это и платят. Проблема для Евросоюза заключается в том, что теперь правительства видят в этом игру с нулевой суммой.

В эпоху послевоенного примирения и «холодной войны» совпадение национальных и общеевропейских интересов было очевидным. Ослабление влияния Европы в мире, больше не принадлежащем Западу, означает, что сегодня эти интересы близки как никогда. Но без угрозы войны или вторжения труднее ощутить своё единство. Нужны лидеры такого калибра, которые смогли бы разъяснить ситуацию своему электорату. Но оглянитесь вокруг - вы не увидите подобных политиков на континенте.