Или сложный исторический выбор эстонского народа

Казалось бы, времена не те, чтобы абстрактными вопросами заниматься. Кризис. Но выбор в описываемом автором направлении всю эстонскую государственность может поставить под вопрос. Национальная принадлежность автора (поляк с большой долей белорусской крови, родившийся в Эстонии) дает возможность объективно подойти к обсуждаемой проблеме.

Первая республика. Реальное продвижение к суверенитету и международному признанию началось в августе 1919 года, когда Ян Поска вернулся из Европы и предложил не надеяться на Запад и самим решать свои проблемы. Этот вовремя сделанный выбор дал выдающиеся результаты. В октябре начались первые переговоры с большевиками, в декабре-январе договорились окончательно, 2 февраля подписали Тартуский мир.

Почему признание большевиками в 1920 году — это эпохальное событие и краеугольный камень эстонской государственности, а возвращение статус-кво 1917 года в 1940 году с издержками советизации — это вероломство вселенского масштаба, я до сих пор не понимаю. Или большевистская Россия — это исчадие ада и все, что она делала (в т.ч в 1920 году), это преступление, или она полноправный субъект международного права, который сделал многие разумного (в т.ч Тартуский мир), хотя и часто нарушал международное право.

Отношение нынешних властей к проблеме напоминает ситуацию, когда родственники пьющего человека выборочно отказываются признавать документы, которые тот подписал во время запоя, и объясняют, что когда тот подписал в их пользу дарственную на дом, то все было правильно, мы согласны это выполнять, а когда оформил автомобиль на любовницу, то это — незаконно, и с ним судятся за нанесенный ущерб. Надо в этом плане тоже сделать свой выбор всем. Главными источниками благополучия Первой республики были прагматичные отношения с Советской Россией (транзит и прочее посредничество), средних размеров, сравнительно современная промышленность, и стремительно развивающееся сельское хозяйство.

Коллизии конца тридцатых обсуждать не будем, но считаю, что их причинами были непродуманная ориентация на Германию в 1936-38 году и паника в верхах с непринятием каких-либо решений в 1939 году (это привело к договору о базах). Восстановление независимости в 1991 году происходило в русле того, что все связанное с Первой республикой — священная корова. Хотя отличия лежат на поверхности: в новой Европе эстонские продукты ждут во много раз меньше (почти не ждут совсем), Россия, когда-то изолированная, теперь всеми признана, бурно интегрируется в Европу и у нее появилось много других каналов транзита. Окружающие страны Балтийского моря более развиты, чем тогда. Промышленность, которая по-прежнему относительно невелика, в современном мире играет большую роль. Напрашивается серьезная необходимость в модернизации модели развития.

Но новая эстонская элита пошла путем очевидных решений старого образца и не выработала новый план развития страны. К счастью, а скорее — наоборот, старые подходы давали до последнего времени хорошие результаты. Транзит приносил хорошие поступления, небольшие размеры страны и максимальная психологическая готовность к возрождению национальной государственности позволили безболезненно пережить переход к независимой жизни в девяностых.

В политике тоже все было очевидно. Одни боролись за чистоту эстонского языка и возрождение национальной культуры. Другие — истошно вопили о том, что пока не уйдет последний российский солдат, ни один эстонец не может быть уверен в окончании оккупации. Третьи критиковали советское наследие. Четвертые расписывали, как нам теперь поможет Запад. Все это было просто, очевидно и от эстонской элиты никого интеллектуального напряжения не требовало.

Во многом случайное благополучие сыграло с элитой злую шутку. Кризис 1998-2000 годов дал уже первые серьезные звонки на тему неблагополучия в системе принятия решений. Потопили ЕВЕА банк, причем через 2-3 года выяснилось, что претензии были необоснованными. Последующие годы прошли под флагом объединения банков, что было логично, и передачи контрольных пакетов скандинавским структурам, что было уже не совсем логично. Параллельно в Эстонии укрепились скандинавские торговые сети и многие строительные гиганты передали контрольные пакеты соседям.

Возникло ощущение, что элита не хочет заниматься конкретной созидательной деятельностью. Все думают только о представительских функциях, никаких серьезных решений и планов открытия новых производств. Эстония очень напоминает бизнесмена — прожигателя жизни, который изредка появляется в офисе и все отдает на откуп наемным менеджерам. Но такой бизнесмен теряет и фирму, и возможность легкой жизни.

Сейчас мы пожинаем плоды передачи ключевых отраслей экономики иностранцам. Сначала банки объявили, что нет лишних 30 миллионов в год, чтобы выдавать пенсии наличными, и начинают брать с пенсионеров дополнительную плату. В разгар кризиса государство получило кредит от шведского Сведбанка под немыслимые 7%. Вся страна оплачивает убытки от неразумного кредитования теми же банками. В ведущих торговых сетях цены особо не изменились и, как выяснилось, в Эстонии скандинавы держат цены выше, чем у себя дома; в какой-то момент РИМИ даже не стало закупать местное мясо. Скоро мы потеряем контроль над энергетикой. Куда уж дальше.
Можно твердо сказать — мы подошли к конечной точке либерализации и отказа от национального контроля за экономикой. И это хуже, чем оккупация: с оккупантами можно бороться, а это законная передача имущества законным правительством. Обратно только за очень большие деньги (железная дорога, выкупленная обратно, стоила в 2,5 раза дороже) или через революцию.

В эти же годы были сделаны последние шаги для утраты возможности политического маневра — вступление в Евросоюз и НАТО. 1 мая 2004 года можно назвать днем утраты полного суверенитета и окончанием периода очевидных решений. Ситуация очевидности большинства решений и нежелание элиты вести диалог (с теми, кто не так близок к власти) привела к утрате ощущения действительности. Опять изыскиваются возможности переложить ответственность на зарубежные структуры.

История с четырехэтапным сокращением бюджета 2009 года показала полную недееспособность к трезвой оценке ситуации и принятию своевременных решений (первый вариант бюджета был на 20% больше предыдущего года). После полугода мучений правительство вернулось к единственному виду деятельности, на который способно  — куда-нибудь опять вступать (теперь в зону евро) и выполнять указания извне (в виде критериев по евро).

Последние два года показали простую истину — в Эстонии есть бухгалтера, банкиры и менеджеры, но совсем нет экономистов и финансовых аналитиков. Их нет ни в правительстве, ни в оппозиции (центристская экономика Таллинна — отдельный цирк) и, что совсем не смешно, их нет в банках и прочих финансовых структурах. А значит — нет и не может быть полноценной независимой национальной экономической политики.

Все это время делались две плохо совместимые вещи: укрепление национальной идентичности, возрождение традиций, культуры и языка — и форсированная интеграция в большую Европу. Последнее неизбежно связано с максимальной либерализацией в экономике, с передачей экономики иностранцам. Но это произошло в таких пропорциях, которые явно превосходят разумные пределы. Каким образом маленькая Эстония собирается избежать опасности не раствориться в большой Европе? Заклинания на тему: какие мы молодцы, как нас все хвалят (как правило — по мелочам), и мы обязательно всего добьемся, — ничего не меняют в ситуации. И все-таки, как?

Немного цифр. Объединенная Европа это почти полмиллиарда человек, из которых миллион эстонцев — это чуть более 0,2% . Британцы уже начали испытывать проблемы с большим количеством людей, которые далеко не перфектно владеют языком, равнодушны к основополагающим ценностям и, в лучшем случае, кое-как соблюдают законы. Но британцев более 60 миллионов и их государственность и литературный язык существует более тысячи лет. У французов, которых около 50 миллионов, уже очень большие проблемы с арабами, которые гораздо менее законопослушны, чем представители Британского Содружества. В Германии также не все спокойно.

Но все это страны с многовековой государственностью и культурой, частично исходящей еще от Древнего Рима. Ну а самое важное — их вес в Европе и уважительное отношение эмигрантов к их культуре и образу жизни. Там озабочены описанными проблемами и у всех политических сил есть свои варианты решения. У нас обсуждается все что угодно, только не это! Может быть существует какой-то секретный план, так пусть нам него покажут. У нас как минимум треть жителей нетитульной нации (в упомянутых странах — не более 10-15 процентов), они не считают себя представителями менее культурной и цивилизованной нации, относятся к Эстонии не очень дружественно (особенно после событий 2007 года).

Есть ли у них основания? Если отбросить патриотические эмоции, то эстонская литература существует 170 лет (во многом благодаря немцу Фельману), начальное образование на эстонском  — 140, гимназическое — 120, высшее — 92 года. И надеяться, что русские с почти тысячелетней литературой, академическими и научными структурами почти трехвековыми, имеющие много десятков корифеев мировой культуры всех времен, находясь в паре сотен километров от исторической родины, позволят себя сделать подобием пакистанцев или алжирцев в Европе — верх наивности. Можно еще некоторое время придумывать для них новые языковые требования. Но до бесконечности игнорировать их недовольство нереально.

И рано или поздно придется ответить перед большой Европой на два простых вопроса: как у вас себя чувствует русское меньшинство, какова их доля в органах власти всех уровней и на руководящих должностях в компаниях. Объяснять до бесконечности сложную эстонскую историю нереально, и доказать, что есть причина иметь около трехсот тысяч неграждан или граждан другого государства, скоро будет совсем невозможно. Неизбежно бурно развивающаяся Россия еще в большей степени наладит отношения с Западом и начнет не болтовней, а реально поддерживать своих везде (как американцы). Уже сейчас она начинает двигаться в этом направлении, и великое счастье эстонской элиты, что Россия пока больше болтает.

"Нордстрим" показал, что Россия в Европе может очень серьезные вопросы решать. Через какое-то время Россия наладит отношения настолько, что сможет решать все. И захочет в обмен на какой-нибудь компромисс по продаже оружия на Ближнем Востоке свободу действий в Прибалтике. И перед очередными выборами слегка оживит транзит и пообещает его дальше развивать при победе дружественного ей кандидата (по аналогии с Украиной), начнет жестко ставить в европейских структурах вопросы представительстве русских в органах власти и статусе русского языка.

Немного о языковой политике. Самое странное — не жесткость требований, а непонятность целей. Сдавшие экзамен на гражданство в 70% случаев языком нормально не владеют (личные наблюдения). Те же, кто владеет и реально успешно использует его в повседневной жизни (в том числе автор этих строк), глядя на тесты, видят, что можно и нижний уровень завалить, и высший сдать без проблем, т.к в тестах куча ерунды, не связанной с реальным живым эстонским языком. Не знаю, можно ли еще дальше закручивать гайки в области языка? Структуры, созданные в начале, уже просто не знают, чем заняться. Остается третировать врачей-учителей, а теперь еще и таксистов. Никто никогда не задумывался, чем у нас занимается языковая инспекция за пределами Таллинна и Ида-Вирумаа? Молодежь осваивает язык в школе, люди среднего возраста, кто хотел, давно получили языковые корочки или махнули рукой на это, люди постарше махнули рукой давно, и остался в сфере их деятельности подневольный люд в госучреждениях, и таксисты, которым этого не избежать.

В первой республике контроль за языком был такой: человек, желающий засвидетельствовать знание, приходил в полицию с бланком ходатайства о гражданстве, какой-нибудь полицейский чиновник беседовал с ним 10-15 минут, ставил в соответствующей графе отметку, что владеет (или нет) — и это было все. Теперь же это целая индустрия, в которой крутятся сотни миллионов и результаты совсем скромные, почти никакие. Евросоюз не позволит это безобразие до бесконечности продолжать.

Но еще более существенная проблема видится в другом. Эстонская молодежь начинает рассасываться по Европе. Демография такова — женщин в целом на 100 тысяч больше мужчин. Уезжают молодые женщины детородного возраста и неизбежно начинают устраивать свою личную жизнь там уже не с эстонцами (даже местные эстонки вынуждены заводить смешанные семьи). По сути дела, при любом раскладе в последующие 10-15 лет неизбежно существенная часть эстонцев (20-30%) родится в смешанных семьях. Если в Эстонии женщины смогут воспитать детей в соответствующих традициях, то что произойдет с теми десятками тысяч детей, которые родятся в обозримом будущем за границей, можно только догадываться.

При этом постепенно будет вырисовываться новая проблема. Если экономика наладится, то Эстония станет привлекательной для болгар, поляков, румын и других недавних европейцев. А ведь они приедут сюда с плохим русским, средненьким английским и безо всякого пиетета к эстонским ценностям. А если экономика не наладится, то эстонцы сами отсюда уедут в еще большем количестве. И что хуже, еще неизвестно. Пусть кто-то из первых лиц хотя бы намекнет, как планируют совместить евроинтеграцию с сохранением национальной идентичности. Может, я зря волнуюсь.

Если ничего не изменится, то через двадцать-тридцать лет эстонцы окажутся в положении армян. У них такая ситуация: самые богатые и успешные живут за границей, ностальгируют по родине, иногда помогают в трудную минуту (как во время землетрясения), а в это время на родине бедно, нестабильно и не очень благополучно во всех смыслах. Число тех, кто живет за границей, мало отличается от количества живущих на родине. Есть мощные богатые диаспоры (Америка, Франция, Россия), которые многократно эффективнее МИДа реализуют национальные интересы. Но надо учитывать, что армян все-таки в 6-7 раз больше в мире, их государственности более тысячи лет, они много веков выживали в кровопролитнейшем противостоянии с персами и турками (в сравнении с этим эстонские исторические проблемы с немцами и русскими — пионерский лагерь). Армянская диаспора частично владеет Голливудом, в состоянии организовать обсуждение своих проблем в американском и французском парламенте.

В эстонских условиях произойдет следующее: уехавшие образуют мини-диаспоры в Финляндии, Швеции, Англии, Америке и Австралии. Чиновники и политики образуют неофициальную диаспору в Брюсселе и Нью-Йорке (официально они будут представлять Эстонию и оставаться ее гражданами). А Эстония окончательно превратится в южные задворки Скандинавии. Есть только одна проблема — количество эстонцев. Диаспоры будут 5-30 тысяч человек, и если отъезжать будут постепенно, то шансов не раствориться совсем мало. Есть ли у эстонской нации достаточно сил, чтобы не раствориться? Не лучше ли организованно и быстро уехать?
События бронзовой ночи — последнее, в чем можно было хоть как-то обвинить Россию. После этого в Эстонии косяком идут проблемы, в которых обвинить некого, и энергия противостояния, не находящая себе иного выхода, просто молнией бьет внутри самой эстонской элиты. В независимость спецслужб и судов верят сейчас только в детском саду, при этом в младшей группе, а в старшей — уже сомневаются. Есть твердое ощущение, что наши политики живут мыслями не дальше ближайшей выборной кампании.

Невольно напрашивается аналогия с концом тридцатых. Самые бесхитростные и доверчивые слушали заклинания Пятса о том, что вот-вот все наладится, паниковать нет повода, Запад нам поможет. Недоверчивые реалисты превращали ценности в наличность, продавали недвижимость и брали кредиты, которые возвращать не собирались. Доверчивые граждане получили все прелести оккупации и многие сгинули во время депортаций. Недоверчивые же спокойно ностальгировали за границей и теперь пожинают с потомками плоды предусмотрительности, в том числе в виде возвращенной недвижимости. Не слишком ли опасно верить эстонской власти?. Есть ли у эстонской нации силы что-то изменить?

Не повторится ли история? Если так, то это будет грустный фарс, и обвинять на этот раз во всех бедах станет некого! Куда идем?