«Сегодня самая высокая наша сыновья обязанность – сделать все, чтобы жизнь наших ветеранов была достойной их заслуг. И мы это сделаем!» – обещал президент в своем выступлении на параде по случаю 65 годовщины Победы в Великой Отечественной Войне. И благодарил ветеранов за ратный подвиг. Но сказали ли Виктору Януковичу сколько ветеранов могло услышать его слова? Доложили ли ему о том, что героям войны приходилось прорываться на свой праздник едва ли не с боями?
Праздник с привкусом горечи
Для меня День Победы – не только любимый с самого детства праздник. Праздник, в котором при всех наслоениях, мы можем воспевать самые светлые чувства, любовь и самопожертвование. Праздник, в котором мы оплакиваем самых лучших наших людей. И поздравляем оставшихся в живых, всех, даже тех, кто был там всего один день… К сожалению, для меня 9 мая - еще и день отчаянных попыток не думать об организованной властью показухе.
С одной стороны: реальные люди, сумевшие вопреки всему выжить и победить, есть их истории, возможность узнать что-то о войне «из первых рук» от оставшихся в живых партизан и радистов, моряков и летчиков. В этот праздничный день я всегда приношу сыну с работы военную историю из тех, которые невозможно забыть. С другой – больно видеть, как эти и такие как они настоящие герои оказываются чужими на организованном властями празднике.
Последние годы в стране парадов не было. Ветеранов после шествия рассаживали в автобусы и везли на Певческое поле. Там было выступление президента и угощение в палатках. Я всегда любила смотреть, как ветеранов подсаживают в автобусы главы столичных райадминистраций. Нравилось смотреть, как горожане их одаривают цветами, улыбками, поздравлениями. И пусть экс-президент непродуманно носился с идеей примирения двух лагерей ветеранов, все-таки хочется отдать ему должное – этот праздник без пушек и парадов имел какое-то очень выраженное человеческое измерение.
В этом году еще на дальних подходах к Майдану стало понятно, что ветеранов будет не много.
Входы-выходы метро перекрыли, Крещатик был оцеплен. Да и чтобы пробраться через линии ограждения, одного желания попасть на центральную улицу столицы было мало. Ситуация требовала еще и немало напористости и физической силы. Пробраться через линии ограждения на ту часть Крещатика, что от Европейской площади и до угла с Прорезной, мамам и папам с детками было просто невозможно.
Вообще-то, власть организовала подвоз ветеранов, но если кто-то не успел на автобус, таким приходилось добираться своим ходом.
Люди, желающие посмотреть парад, буквально атаковали пункты прохода. Но, увы… Туда пускали только по пропускам. К числу везунчиков, которые могли пройти поближе принадлежали сотрудники ближайших крещатицких офисов, организованные делегации из школ и школьных учителей. (Не знаю, чем руководствовались организаторы парада, настолько ограничив доступ на парад. Но ругательств в их адрес, я стоя в очереди на пропускном пункте, наслушалась много. Наконец, попав на Крещатик, убедилась, что ветеранов практически нет. Зато были весьма бойкие школьники.
– Скажите, что это за машина? – спросила я у стоящего в оцеплении, милиционера, указывая на один из образцов, которыми были заставлены обе стороны Крещатика.
Страж порядка реплику проигнорировал.
– Это наводящий спутниковый танк. – Уверенно заявил стоявший неподалеку мальчик. - А вон то – наводящая спутниковая машина, - показал мне школьник другую машину, - А вон, на той машине установлена очень сильная боеголовка, она может разбомбить целую гвардию танков.
– Как тебя зовут, и откуда ты это знаешь? – спросила я.
– Я - Руслан Весна, а мы с мамой перед парадом поехали в президентский полк на экскурсию.
Тут я увидела Бориса Олийныка, писателя и национал-коммуниста, как он себя называет.
– С праздником, Борис Ильич, - обратилась я.
– И вас тоже. Для меня это праздник, мой отец под Харьковом остался.
– Только что-то бестолково все организовано, вы не находите? – кивнула я на пункт пропуска, где мускулистые товарищи в штатском не пускали ругающихся горожан.
- Это всегда у нас все бестолково, - согласился Олийнык.
Победа... Она великая? Она блестящая? Не знаю. Она выстраданная
Тут поблизости показались две старушки с орденами. Люди сразу же кинулись их поздравлять. Я было подошла пообщаться… Но, узнав, что я журналистка, женщина говорить отказалась:
– Девонька, миленькая. Я уже дала одно интервью тоже милой девушке. И она очень просила меня больше никому не давать. Говорит, что это ей важно, чтобы только она одна написала мою историю. А не все журналисты… Поймите, я обещала, я не могу ее подводить, - объяснила мне бывшая военная медсестра.
Я не обиделась. Просто с грустью подумала, что настоящие ветераны становятся эксклюзивом…
Подошел еще один старичок, на груди – боевые медали, в руках - цветы.
– Говорят, что ветеранов сажают где-то под сценой. Может, вас провести туда? – предложила я.
– Я знаю, я опоздал на развозку, и вот пришел сам. Но мне не столько парад хочется посмотреть, сколько вот на новую технику взглянуть… Если бы нам такую тогда…
– А вы в каких войсках служили?
– ПВО. Хотя у нас тоже хорошая была «Катюша», - стал рассказывать ветеран, - Когда я призвался в армию, мы эту установку ставили уже на американский студебекер, это было после того, как американцы стали нам помогать. В этом студебекере, американцы нам их через Иран поставляли, всегда находились кожаные плащи, унты и рукавицы для водителей.
Степан Степанович Ищенко, так звали моего собеседника, рассказывал легко, иногда перескакивал на довоенное прошлое, иногда в настоящее. Его жизнь - будто история самой Украины. Но такая вдумчивая и неагрессивная история.
– Я родом с Полтавщины, с Решетиловского района. Отец был кулаком. Советы его раскулачили и забрали в тюрьму, в соседний райцентр, а у него дома восьмеро детей осталось, наша мама умерла раньше, я был младшим. Но ему помогла бежать влюбившаяся в него девушка из Комитета бедноты. Он бежал на Донбасс, устроился на шахту в 1932 году, а в 1933, когда на Полтавщине уже был Голодомор, в нашем селе люди уже детей ели, он вернулся за мной. Я бежал с ним, потом меня взяли к себе его друзья, одна бездетная семья, решили, что там я под большим присмотром. Я призвался в 1942 году. Меня отправили в Нижний Новгород, в артиллерийское училище. Я всю жизнь по-украински говорил, поначалу русского языка не понимал, меня все одергивали командиры. А потом оказалось, что я способный, что из 450 человек, экзамены сдали всего 150, и среди них – я. Но когда война началась мы все простили этой власти. Все, что на счет боевого духа пишут - все правда. Мы очень хотели победить. Мой отец, он грамотный был, наше село было не крипацкое, а казацкое, особенное, там на каждого сына полагалась коня иметь. Казацкие села в Украине, считалось, что защитников растят. Так отец велел: сын, идешь в армию, говори, что сирота, а то узнают, что я кулаком был, оружия не дадут. А мы победим. Наполеон пришел на русских и где оказался? И мы должны сейчас с русскими победить…
Степана Степановича потянула за штанину какая-то кнопочка и вручила ему шоколадные вафли:
– С плаздником, - серьезно сказала она.
Через минуту его снова потянула за штанину еще одна девчушка чуть постарше:
– С днем Победы, - и тоже протянула вафли.
Мама девочек с улыбкой наблюдала со стороны.
– Мы вообще-то под Смоленском стояли, - продолжал Степан Степанович, но потом мы понадобились в противотанком наступлении под Варшавой. Вы помните, что под Варшавой было? Там немцы хотели начать контрнаступление. У них в танках было броня двадцать сантиметров… Нас перекинули туда… А там ведь части национальной польской армии не хотели советскую армию пускать. Так, Сталин дал секретный приказ и тех, кто армии противостоит, тех расстреливать.
– А ведь поляков понять можно было, они понимали, что советская власть не уйдет, – автоматически перебиваю я.
– Я их понимаю, я когда в Смоленске во время войны служил, местные жители мне показали, где НКВД польских офицеров расстреляли. Там недалеко наши склады были. Так, что про Катынь я знал давно. Но, вы, наверное, про это не пишите. Они же вроде все друг другу простили. Хотя я знаю, что Путин очень обижался, когда узнал, что местные жители из-под Смоленска, все места расстрела после войны польским исследователям показали. Но если говорить о том, как мы немецкие танки остановили… Мы по гусеницам стреляли, и по смотровым щелям тоже.
Пока мы разговаривали, по Крещатику прошла техника, зазвучали залпы.
Степан Степанович поморщился.
– Наша история сложная. Но всех можно в этой истории понять. Вот я еще не был призывником, приехал во Львов с друзьями отца. Ведь русских там поначалу в сентябре 1939 года встречали, как родных. А потом, помню, через время были выборы в национальные собрания, и никто из местных туда не попал, только приехавшие коммунисты стали управлять Львовом. А потом ночные зачистки начались. И можно после этого обижаться на галичан? Они не встретили советские войска, как оккупантов, но когда те стали вести себя, как оккупанты, то что им оставалась делать? Возможно, они искали после 1941 года, варианты союзов с немцами, но ведь очень быстро развернули оружие и против них? Кого здесь можно осудить? Кто здесь прав? Кто не прав?
Слушая, этого ветерана из зенитно-артеллерийского полка, не зацикленного, не закостенелого в каких-то истинах, не пропитанного пропагандой, я подумала, что эта встреча – подарок мне на 9 мая, сюрприз от самого Дня Победы.
– Нам, простым бойцам, тоже надо было уметь прощать… Сталина за то, что пленных немцев, которые отстраивали Смоленск он кормил лучше, чем моих солдат, - говорил Степан Степанович, – А ведь мы помним голод и 1932-33, и 1946-47 годов. Сейчас мы тоже должны прощать. В Германии и те, кто воевал за Вермахт и те, кто против, получают пенсию в две с половиной тысячи долларов. И те, и другие получают, и никто никого лбами не сталкивает. А что касается победы. Она великая? Она блестящая? Не знаю. Она очень выстраданная. И это сделали мы.
Закончился парад. Моего собеседника окружили люди, вручая ему цветы. Ему желали здоровья, благодарили за победу, и за что он дожил до юбилея.
Он как-то застенчиво улыбался, едва удерживая охапки цветов, и благодарил. В глазах у него стояли слезы…
Так для кого парад: для ветеранов, людей или власти?
Все-таки хорошо, что накануне праздника были репетиции военного парада.
У нас было время привыкнуть к этой демонстративной воинской суете украинской власти под московского партнера, подавить раздражение и в очередной раз решить: мы все равно не дадим испортить нам Праздник.
Этот Праздник оставался с нами всегда. И даже, когда, повзрослев, мы узнали, что война была не всегда Отечественная, а сначала Вторая мировая... И когда мы узнали страшную правду о войне, о иногда бездарных военных решениях и жертвах, которых можно было избежать... Что это изменило для наших дедов? Разве это делает их виноватыми? Разве это не причина любить их еще больше? Всех ветеранов, которые в одну минуту, не раздумывая, отдавали жизнь за семьи, детей, матерей и жен? Это Праздник в котором мы оплакиваем самых лучших наших людей. И поздравляем тех, кому удалось выжить…
Только вот… Последние вечера, когда проходили репетиции парада, возвращаясь, домой из офиса УНИАН (на Крещатике), наблюдала, как самодовольные существа в погонах перелезали из своих джипов в белые кабриолеты «чайка»… Тренировались, видать. А за несколько часов до этого – как ветераны медленно с остановками возвращались из Украинского дома после официальной встречи, где их поздравляла центральная власть. Они проходили мимо УНИАНа, одетые в старенькие, иногда кремпленовые костюмы. Шли с трудом, потихоньку, зажимая под мышкой коробочку конфет и жиденькие букетики цветов.
И циничная профессиональная память тут же подсовывала цифру: 90 миллионов гривен, именно столько было потрачено на прошлогодний, менее крутой военный парад на день Независимости. А женский ум калькулировал, сколько можно было бы дать денег этим самым ветеранам, из средств, израсходованных на парад. В конце концов, все, что они получают раз в году – лишь подачки, это унизительно. А ведь всем им что-то нужно, кому сиделка, кому операция, кому протез…
Нашим родственникам и знакомым ветеранам ко Дню победы дали по тысяче гривен. А еще на дверях нашего парадного висел список квартир, жители которых (очевидно, ветераны) должны были обратиться в ЖЕК за медалями. В новостях показывали, как на торжествах в канун дня Победы – ветеранам дали пострелять в тире. А было время – их бесплатно стригли…
Военный парад должен был стать венцом этих поздравлений. Только вот сами герои дня в очередной раз стали жертвами «организационных моментов». Опять оказалось, что людям, сумевшим не сломаться лицом к лицу со смертью, сегодня нечего противопоставить чиновничьему стремлению поддержать государственный фасон, неспособности властей предержащих понять, что праздник и пропаганда – далеко не всегда одно и то же. Не потому ли ощущение духовной нищеты официального праздника никак не смывалось ни помпезностью поздравительных речей, ни блеском начищенных по случаю пуговиц?
Материалы ИноСМИ содержат оценки исключительно зарубежных СМИ и не отражают позицию редакции ИноСМИ
«Сегодня самая высокая наша сыновья обязанность – сделать все, чтобы жизнь наших ветеранов была достойной их заслуг. И мы это сделаем!» – обещал президент в своем выступлении на параде по случаю 65 годовщины Победы в Великой Отечественной Войне. И благодарил ветеранов за ратный подвиг. Но сказали ли Виктору Януковичу сколько ветеранов могло услышать его слова? Доложили ли ему о том, что героям войны приходилось прорываться на свой праздник едва ли не с боями?
