Польша ставит телегу впереди лошади

За два дня до поездки в Москву спикера Сейма, исполняющего также обязанности президента, меня по какой-то странной разнарядке пригласили на брифинг для прессы. Помимо меня (являвшегося исключением) там присутствовали представители ежедневных, максимум – еженедельных, изданий. В то время как я представлял ежемесячник "Europa" (как член его редакции) и ежеквартальник "Krytyka Polityczna" (как его лояльный и явный сотрудник). Коморовский (на столе в предбаннике его кабинета был выложен ежемесячный журнал Объединения консерваторов Келецкого района) сообщил, что он встретится с Медведевым, Меркель и Саркози (Сарко в конце концов до Москвы не доехал). Вопросы, вернее, пожелания представителей прессы, касающиеся тем, которые спикер, исполняющий обязанности президента, должен затронуть в Москве относились только к катынскому преступлению (потребовать документы, потребовать заявлений…) и смоленской катастрофы (потребовать документы, потребовать заявлений…).

Из вопросов журналистов можно было узнать, что "польское общественное мнение ожидает" от спикера, исполняющего обязанности президента, поднятия в Москве исключительно вопросов Катыни и Смоленска. "Представители" этого мнения спрашивали только об этом. И, собственно, только ради развлечения (а не из журналистского интереса, которого я в себе уже вовсе не нахожу) я в конце концов спросил, какие темы, не касающиеся связывающих нас с россиянами катастроф и преступлений, поднимет господин спикер на встрече с Медведевым, Меркель и Саркози. Поскольку я представляю ту часть общественного мнения, которая считает, что Катынь и Смоленск – это не самые значимые, и даже вовсе не значимые темы польской внешней политики.

После того как я задал этот вопрос, у меня было странное ощущение, что в глазах "представителей общественного мнения" я показался каким-то чудаком-провокатором. Впрочем, оказалось, что у спикера не было какой-то особенно богатой программы относительно ведущейся в реальном времени, а не исторической политики.  Я даже понимаю, почему господин спикер вырывает из рук Качиньского знамя Армии Крайовой и посещает музеи, которые посетил его конкурент. Если бы он сыграл слишком рационально и слишком сильно на какую-нибудь политическую тему, то его бы съели зомби. Так что он ведет себя прагматично, но мне от этого прагматизма, от того, как должен выглядеть в сегодняшней Польше такой прагматизм, становится немного грустно и странно. После того брифинга для прессы я в очередной раз пожалел, что кандидатом в президенты не стал Радослав Сикорский (Radosław Sikorski). Правда, Ян Поспешальский (Jan Pospieszalski) со Здзиславом Краснодембским (Zdzisław Krasnodębski) (публицист и социолог, высказывавшие мнение, что катастрофа президентского самолета не была несчастным случаем – прим. пер.) разорвали бы его на части как убийцу Леха Качиньского. А пара образцовых левых разорвала бы его как человека с излишне антикоммунистическим прошлым. Но ведь он действительно не ограничивает свои интересы в сфере внешней политики исключительно катастрофами и преступлениями.

В настоящий момент при помощи Катыни и Смоленска Польша оказалась на некоторое время эффективно исключена из восточной и европейской политики, из политики в целом. Мы снова занялись собой и придерживаемся убеждения, что другие в это время заниматься нами не будут. Дипломаты и журналисты более серьезных стран уже воспринимают нас как народ с очень "альтернативными потребностями", а в Путине и Медведеве они видят рациональных политиков уже хотя бы потому, что они научились гладить поляков как смертельно больную собаку. В то же время близкие к партии "Право и Справедливость" (PiS) журналисты (чьих имен я называть не буду, так как это выглядело бы как донос, переданный в руки их смертельных врагов) пишут в газетах и на интернет-порталах, что поскольку все поляки говорят на кухне о Смоленске, то это станет главной, если не единственной темой предвыборной кампании. И это здорово, и это нормально. Я задумался: действительно ли это верно в отношении всех поляков? Я надеюсь, что нет, хотя у меня уже нет никакой уверенности.

Кто-то, однако, продолжает вести политику в реальном времени и в глобальном, а не только районном масштабе. Эти кто-то – это немцы, французы, россияне, американцы, китайцы… Меркель борется за спасение еврозоны, теряя большинство в Бундесрате, Гордон Браун борется за спасение Евросоюза, теряя власть в стране и отдавая ее консерваторам. Это реальная политика, где в игре – большой проект, большая ответственность и большой политический риск. А PiS в это время радуется победе консерваторов (своих союзников в Европарламенте), несмотря на то, что они выиграли выборы под лозунгами, призывающими прогнать поляков из Англии и распустить Европейский союз, который является единственной эффективной подпоркой для блеклого существования польского государства. Здесь мы сталкиваемся с парадоксом уничтожающего самое себя патриотизма.

Польша меньше Франции, Германии, не говоря уже о Китае или России. Полякам не обязательно быть народом историческим, так пусть они тогда будут, по крайней мере, европейским народом, а не только европейским паразитом. Пусть некоторые польские политики не валяют дурака со своим безраздельным суверенитетом, опирающимся только на костях.

Левые и правые сионисты после 1945 года сначала создали государство, потом его укрепили, защитили, а потом они уже смогли позволить себе историческую политику. Некоторые польские политические деятели считают, что из исторической политики у них взрастет сильное государство, которое эта историческая политика защитит. Это означает ставить телегу впереди лошади, а потом удивляться, что в такой конфигурации это транспортное средство не движется. Даже в качестве катафалка.